Разрушая доверие

– Чонгук, не надо, – Пак даже не успевает договорить, как чужие руки, что до этого крепко держали его за рукав тёмно-зелёной ветровки, грубо толкают вперёд. В полумраке комнаты он запутывается в собственных ногах и с грохотом падает на прохладный пол, больно ударившись бедром о рядом стоящую тумбу. Они в их старом общежитии со времён дебюта. Здесь уже давно никто не появлялся, всё покрылось мелкой пылью, а в особенно труднодоступных местах образовалась ещё и паутина. Электричества давно нет, вещей практически не осталось, так, редкий ненужный мусор и забытый когда-то ими хлам от прошлой жизни. – Я тебя предупреждал, просил не лезть в это? – Чонгук почти что шипит, раздражённо смотря на перепуганного танцора, который пытаясь сдержать скулёж, растирал маленькими пальчиками ушибленное место, болезненно прикусывая нижнюю губу. – Какого хрена ты постоянно пытаешься его настроить против меня? Чонгук делает угрожающий шаг вперёд, видя, как Чимин немного растерянно предпринимает попытку отодвинуться подальше, словно стараясь сохранить между ними безопасное расстояние. Его потряхивает, а в глазах играет неподдельный испуг. Гук честно пытался не натворить дел, сдерживался из последних сил, молча сжимал в бессильном жесте кулаки у мемберов за спиной, но любому терпению рано или поздно приходит конец, особенно когда дело касается любви и искренних чувств, а в голове играет юношеский максимализм. – Я не настраивал его, он сам начал этот разговор, я просто хотел его поддержать… – Чимин пытается оправдаться, стараясь не переходить на угрозы и банальное повышение тональности, хотя бы для того, чтобы не разозлить этого рассерженного ребёнка ещё больше. Но макне всё равно срывается с цепи, со всей дури ударяя ногой по той самой тумбе, об которую минутой ранее ударился танцор; мебель с неприятным скрипом сдвигается в сторону на пару десятков сантиметров, а стоящие на ней полупустые пыльные коробки с грохотом падают на пол. – Поддержать нахер в чём? В том, что его парень придурок и маленький недоразвитый ребёнок в постели? – Чон начинает орать, плохо контролируя эмоции и злость. Его уже давно стала выводить подобная черта Пака, стараться оказать услуги «хорошего друга» абсолютно всем, даже если это шло в разрез с реальным положением дел. – Всё на что я способен, по вашему мнению, так это только на розовые сопли? Ты блять серьёзно, хён? – Гуки, мы не это имели в виду, – Чимин отрицательно качает головой, мысленно уже понимая, что очень крупно влип. Он совершил непозволительную глупость: осознавая, насколько сильно этот ребёнок последнее время не стабилен, всё равно сел в машину, всё равно повелся на этот детский развод с заборкой старых вещей из общежития, его самого развели, как маленького малыша. – Ты не так понял, мы просто говорили, что… – Да-да, конечно, я же настолько тупой бейбик, что не в состоянии понять самого элементарного. – Чонгук лишь утвердительно кивнув, зачем-то принялся небрежно открывать все немногочисленные шкафы в комнате, явно что-то ища; его голос стал спокойнее, но нотки злобы и раздражения никуда не делись. Он всё также тяжело дышал, рассерженно захлопывая дверцы уже никому не нужной мебели, отчего в комнате на пару секунд поднимался маленький клубок домашней пыли. Пака напрягало подобное поведение и чрезмерная, отчасти даже неоправданная обидчивость и злоба младшего, но просто встать и уйти он почему-то всё равно не решается, всё также продолжая зажато сидеть на пыльном холодном полу. – Гук, пожалуйста, ну хватит, – Чимин страдальчески закатывает глаза, устав наблюдать за каждым резким, чересчур агрессивным движением друга, который, не переставая держать мобильный телефон в руках, подсвечивал себе все пыльные полки шкафчиков, напряжённо пытаясь там что-то отыскать. – Почему ты именно на меня всё это выливаешь, почему не на Тэхёна? – Пак срывается, позволяя себе повысить голос, он вообще не понимает, что здесь забыл, почему вынужден страдать из-за чужих отношений и выслушивать возмущение этого зазвездившегося ребёнка. – С Тэ я разберусь потом, сейчас в моём списке наказаний, ты первый на очереди, – Чонгук даже не смотрит на округлившиеся то ли от ужаса, то ли от возмущения глаза Чимина, он всё также методично продолжает искать только ему одному ведомый предмет, иногда сквозь зубы издавая недовольное шипение. Он небрежно поднимает с пола упавшую коробку, сразу же вываливая из неё всё на пол, и, раскидав вещи ногой, неожиданно вытаскивает из груды бесполезного хлама кусок длинной ткани. – Сойдёт. – Что ты собираешься делать? – Поначалу Паку даже немного смешно, он на пару секунд забывает о ноющем бедре, что теперь отдавало тупой непрекращающейся болью, и вопросительно смотрит на тёмный кусок одежды в руках макне, не понимая, зачем тому вообще понадобилось искать самый обычный галстук. – Слушай внимательно, Мин, – Чон медленно кладёт свой телефон на рядом стоящий комод, фонариком вверх, вставая в крайне угрожающую позу с широко расставленными в стороны ногами, он осторожно начинает наматывать себе на костяшки тот самый чёрный галстук, сверля напуганного хёна крайне недружелюбным взглядом. – Я возьму тебя в любом случае, тут уж ты сам напросился, тебе просто нужно выбрать, это будет более-менее добровольно, или я всё же нарушу закон, советую второе не использовать. – Вокалист, словно в подтверждение своих слов, кивает на чёрную тонкую ткань у себя в руке, как бы объясняя, для чего он вообще потратил всё это время, копошась в пыльных старых шкафах. – Гуки, не надо, – Пак впервые за всё это время чувствует, как к горлу подкатывает комок паники и зарождающейся истерики, он не может поверить, что слышит это всё своими собственными ушами, что подобное говорит этот самый ребёнок, этот безобидный золотой макне с прекрасным голосом и вечно искрящимися добротой глазами. Как вообще можно поверить в то, что тот, кого ты всегда считал своим другом, чувствуя себя рядом с ним в полнейшей безопасности, сейчас неожиданно оказывается далеко не тем милым ангелом с белыми крылышками за спиной. – Ты не сделаешь этого. – Чимка, с тебя не убудет, но зато навсегда отучит обсуждать чужую интимную жизнь, – Чонгук начинает тихо смеяться, видя, как танцор на слова младшего сразу же затыкает уши и зажмуривает глаза, корпусом тела наклоняясь ближе к полу. Его немного потряхивает, покачивая из стороны в сторону, но Чона это не останавливает, он, лишь приблизившись к своему хёну, молча кладёт ему ладонь на плечо, дожидаясь, когда тот наконец-то соблаговолит его дослушать до конца. – Я могу быть грубым, хён, и сегодня ты в этом убедишься, но если будешь себя хорошо вести, то может быть, я даже соглашусь сделать тебе приятно, в противном же случае, тебе придётся очень сильно потрудиться, чтобы объяснить Шуге-хёну, почему твоя милая попка слишком легко стала принимать его член. – Да пошёл ты нахрен, – Пак со всей злостью толкает макне в сторону, чувствуя насколько сильно сердце колотится в груди, а руки дрожат так, что парню уже и самому страшно за своё здоровье. Он теперь не просто напуган, он в настоящем ужасе, слёзы сами накатываются на глаза, а тело, несмотря на отчаянную попытку дать отпор, всё равно оказывается прижатым к пыльному полу. Чимин и сам плохо помнит, зачем вообще начинает истерить, зачем пытается отбиваться, как по щеке бежит первая слеза, а потом по комнате проносятся первые всхлипы. Ему страшно и обидно, стыдно за самого себя, что какой-то ребёнок, младше него на пару лет, оказывается сильнее, держит намного крепче, действует гораздо жёстче, рассуждает куда более цинично, а смотрит совершенно бескомпромиссно. Пак больше плачет от бессилия, чем от осознания, что с ним собираются делать, он тихо всхлипывает минуты три, иногда намеренно пытаясь подавить рыдания в собственной ладони, чтобы не упасть ещё ниже, не дать повода издеваться ещё больше. Когда мимолётная истерика начинает проходить, а глаза из-за лишней солёной влаги с трудом концентрируются на объектах, танцор неосознанно начинает осматривать комнату, точнее всё, что находится на уровне пола, в попытке успокоиться. Разбросанные младшим вещи, кругом нескончаемую пыль, в углу картонную коробку с какой-то надписью, рядом с прикроватными ножками потрёпанную игрушку. Их общую любимую игрушку, танцор даже и не помнит, откуда она взялась, то ли Джин притащил, то ли Намджун, но раньше она постоянно кочевала от одной кровати к другой, а теперь навсегда осталась лишь старым потрёпанным цветным кусочком прошлого. Пак всхлипывает, сглатывая вязкую слюну, они же всегда были особенно близки, как он вообще позволил им обоим докатиться до такого. – Гуки, мы же друзья, – Чимин проговаривает немного охрипшим голосом с какой-то надеждой, мысленно веря, что всё это неудачная шутка, тупой развод, жестокая попытка проучить, но всё рушится лишь карточным домиком точно также, как и самообладание старшего в попытке образумить этого мальчишку. – Именно, друзья, хён, а друзья не обсуждают друг друга за спиной, не говорят такие гадости. Мне ваши чересчур нежные и ранимые натуры нахер не нужны, но я был осторожен с Тэ не потому что я мальчик-паинька, неспособный засадить по самое не хочу, а потому что люблю. Вы же, суки недотраханные, не цените этого совершенно. – Чонгук, убрав руки со всё ещё слегка подрагивающей спины старшего, молча поднялся, выпрямившись во весь рост. Где-то в глубине души, ему конечно было жалко одногруппника, но стоявшая на первом месте злость на этого человека так и не позволила макне пустить всю ситуацию на самотёк и просто простить. – Давай поднимайся, Чиминка, хочу посмотреть на работоспособность твоего ротика. – Гук, нет, – Мин отрицательно качает головой, но всё же поднимается, попутно смахивая с заплаканного лица остатки влаги. Он сидит прямо у ног младшего, тихо наблюдая, как тот не спеша снимает с себя тонкую куртку, а потом бросает её на пыльный матрас кровати. Чимин обречённо выдыхает, прекрасно осознавая, что даже при всём желании, не справится, не сможет дать отпор, его здесь просто тупо изнасилуют, наплевав на всю многолетнюю дружбу и поддержку. – Я высеку тебя сейчас, если будешь испытывать моё терпение. Расстегнул ремень, спустил штаны и взял молча в рот, какого хрена ты выделываешься? – Чонгук поднимает голос, грозно смотря на оцепеневшего Пака, но так и не получает никакой реакции, старший просто застыв каменным изваянием, перестаёт вообще на что-либо реагировать, он словно с трудом пытается переварить всю полученную информацию и ситуацию, стараясь собраться с мыслями. Однако подумать не дают, макне лишь со словом «ладно», сам тянется к своему паху и с силой начинает выдергивать из шлёвок чёрных джинс кожаный ремень. – Стой-стой, н-не надо, я-я сделаю, сделаю, Гук,– Чимин осознавая, что может произойти, бросается к рукам младшего, останавливая того в попытке вытащить орудие наказания для дальнейшего применения. Макнэ и сам знает, что парень терпеть не может физические удары, особенно такие, Мин всегда на них слишком остро реагирует, крайне нежная особа, блин, поэтому младший просто молча замирает, с интересом наблюдая за несмелыми движениями своего хёна. Он внимательно следит за тем, как Мин дрожащими руками тянется к его ширинке, долго пытаясь расстегнуть заевшую молнию и небольшую пуговицу на джинсах, как старший медленно стягивает с него тёмную ткань штанов, до середины бёдер спуская ненужное бельё и обнажая полувозбуждённый член. ¬– Гуки, я не умею, – Пак честно признается, растерянно смотря на мужское достоинство друга, с Шугой они редко когда подобным баловались, поэтому сейчас элементарное для него становилось настоящим испытанием, а в купе с насилием, так и вовсе катастрофой. – Почему же я не удивлён? Вы с Тэхёном только на словах у нас все такие раскрепощённые, а на деле настоящие монашки. – Чонгук злится, сразу же обхватывает одной рукой свой член, быстро проводя по нему несколько раз ладонью, а второй хватает Мина за светлые пряди волос, притягивая ближе к своему паху, но сразу же чувствуя упорное сопротивление в виде маленьких рук, упирающихся ему в бедро. – Я тебя свяжу сейчас! Убрал руки и молча открыл рот, раз уж сам ничего сделать не в состоянии. – Однако Чи по-прежнему продолжает лишь сидеть с плотно сомкнутыми губами, а на глазах наворачивается новая порция слёз, он дрожит, и тогда Гук с тяжёлым вздохом решается сменить правила игры. – Если сейчас отсосёшь, то твоя подкаченная пятая точка останется целой, понял? Танцор, помедлив пару секунд, торопливо начинает кивать, всё-таки взять в рот в его случае намного проще, чем подставить задницу. Мин, спешно облизнув губы, несмело приоткрывает рот, чувствуя, как чужой горячий член начинает толкаться вперёд, с какой-то необъяснимой жадностью врываясь сразу наполовину. Пак давится, пытаясь отстраниться, но ничего не выходит, крепкие мужские руки всё также усиленно продолжают держать за волосы на затылке, не позволяя сдвинуться с места. Чонгук издает первый приятный стон наслаждения, прикрывая глаза от удовольствия на пару секунд, а потом чуть сильнее толкается во влажный и невероятно горячий рот друга. Он чувствует, как тот сразу же начинает кашлять, горло от рвотных импульсов сокращается, а на глазах старшего, таки выступают слёзы, Чимин бьёт несколько раз по чужим ногам, требуя отпустить. – Расслабь горло, если не хочешь подавиться, ты хреново заглатываешь, – Чон отпускает, а танцор, откашлявшись, бросает осуждающий взгляд на макне, но всё же подчиняется и продолжает начатое; он осторожно обхватывает маленькими пальчиками мужское достоинство Чонгука, на пробу проводя ладонью вперёд-назад несколько раз, и сразу же слыша слегка участившееся дыхание младшего. – Поработай язычком, с чупа-чупсами ты обычно хорошо справляешься. Мин тяжело и возмущённо вздыхает, но, всё же немного высовывая влажный язык, начинает медленно им проводить по всей длине члена Гука, он неловко пытается дрочить, оставляя при этом мокрые дорожки слюны то по всей длине ствола, то переходя на аккуратную головку пениса. Ему кажется, что если он сейчас хорошо поработает, то этот в конец охреневший ребёнок от него наконец-то отстанет, поэтому целиком пытается сосредоточиться на своей работе, стараясь вспомнить, как именно нравилось Мин Юнги и что того возбуждало больше всего. Но на ум приходит только одно: танцор, заглотив член на половину, начинает водить головой взад-вперёд, при этом, не забывая параллельно работать язычком во рту, и кажется, это срабатывает. Пак и сам уже чувствует, что член младшего увеличился в размерах, а хватка чужих рук на его волосах стала сильнее. Держали теперь куда крепче, а рычали сверху от ощущений куда более требовательно. В конечном итоге, старший даже не успевает среагировать, как Чон удерживая его на месте, начинает быстрыми рывками вколачиваться ему в горло, не на всю длину конечно, но и этого хватает, чтобы спровоцировать новые непроизвольные слёзы и очередные бесполезные протесты. Мин давится, но понимает, что отпускать его явно никто не собирается, макне всё также ритмично двигается, словно пытаясь выбить из него всю душу. Дышать получается с трудом, воздуха с непривычки катастрофически не хватает, руки вновь подрагивают от переизбытка переживаемых эмоций и потрясений, ему честно кажется, что Гук делает это всё уже целую вечность. Чимину противно от самого себя, он чувствует, как по подбородку течёт вязкая слюна, глаза застилает влага, а сердце в груди щемит от нескончаемой обиды и зарождающейся паники. Для Пака проходит та самая вечность, он уже ждёт не дождётся, когда младший придёт к финалу, но для макне это время – лишь какие-то пару минут. Он и не собирается кончать, просто в определённый момент, совершенно неожиданный для хёна, с громким рыком отталкивает того от себя, тяжело дыша и с удовольствием наблюдая за попытками танцора откашляться и прийти в себя. – Охрененно выглядишь, – Чон улыбается своей привычной улыбкой, даже с тем же огоньком в глазах, он прикусывает нижнюю губу, с интересом рассматривая старшего: немного заплаканные глаза, раскрасневшиеся пухлые щёчки, красные, припухшие от минета губы, по которым стекает вязкая слюна в пересмешку с редкими каплями спермы, лучше и быть не может. Младший и сам согласен, что завёлся, завёлся даже от такого перепуганного и крайне недружелюбно настроенного Пака, теперь ему хотелось чего-то большего, чего-то уже действительно реального. Он садится на пол рядом с Мином, разворачивает того к себе спиной и как можно крепче прижимает к своей груди. Пак сквозь головокружение после недостатка воздуха, удивляется, когда младший начинает его целовать в шею, пуская в ход острые зубы, поначалу он даже не сопротивляется, сил ни на что не остаётся, но когда чувствует, как ловкие, проворные пальцы пытаются расстегнуть ему штаны, резко напрягается, пытаясь отодвинуться. – Т-ты же обещал, – Чимин устало поскуливает, мысленно уже догадываясь, что зря вообще терпел и задыхался только что, никто его просто так в покое не оставит, всё продолжится и дойдёт до самого страшного. – Я пошутил. – Чонгук тихо смеется, справляясь таки с препятствием в виде молнии, а потом наклоняет танцора вперёд, чуть ли не прижимая грудной клеткой к полу, складывая старшего пополам. Мин раздражённо бьёт слабым кулаком по холодному полу, где-то на подкорке сознания отмечая, насколько долго они уже тут находятся, за окнами окончательно стемнело, а в общежитие стало холоднее, от чего самому мемберу становилось ещё более страшно и неуютно. Почему вся эта хрень вообще происходит именно с ним? – Сука ты последняя, – Мин слезливо выдает, чувствуя, как чужие холодные руки крайне неосторожно и резко пытаются спустить с него штаны, а крепкие ладони нетерпеливо впервые сжимают упругие половинки настолько сильно, что кажется, останутся следы. Чонгук вновь чересчур опасный и агрессивный, в полумраке он крайне нетерпеливо пытается стащить тонкие джинсы с чужих ног, иногда случайно царапая ногтями, светлую кожу. Он не обращает никакого внимания на слабые попытки старшего оттолкнуть, удержать спасительную ткань на собственном теле, на то, как чужие глаза в тихом ужасе пытаются найти пути к отступлению. Он, лишь сдёргивая ненавистную одежду, быстро укладывает друга спиной на пыльный пол, придавливая и удерживая на месте крепкой ладонью, а сам тянется к брошенному в проходе рюкзаку. Чимин недовольно шипит, голой кожей ощущая новую волну холода и смущения, лежать на твёрдом полу, ещё и терпя издевательства крайне неудобно, он вцепляется в руку макне, внимательно наблюдая, как тот, ловко извлекает из сумки презерватив и смазку. – Тебя подготовить? Если не хочешь кричать от боли, тогда не дёргайся и расслабься. – Младший, выдавливая себе на длинные пальцы немного лубриканта, несколько секунд тяжело смотрит на хёна. Он не хочет причинять вред, не хочет приносить реальные страдания, но и отпускать не собирается, понимая, что все его действия целиком и полностью зависят только от самого Чимина. – Разведи ноги в стороны и согни их в колени. Чонгук командует, одобрительно выдыхая, когда Мин спокойно подчиняется, хотя в глазах и плескается обида, а по щекам бегут редкие слёзы, это объяснимо, он сразу же заливается краской, когда Чонгук подставив пальцы ко входу, осторожно пытается проникнуть внутрь, но ничего не получается. Старший зажимается, а с пухлых губ срывается испуганный крик. – Я велел тебе расслабиться, – Гук недовольно смотрит на танцора, предпринимая ещё одну попытку, а потом резко, хлёстко бьёт Пака по голой коже ягодицы, видя как тот, болезненно простонав, пытается встать и отодвинуться. Сейчас Чимин выглядел в глазах младшего слишком измученным, расстроенным и беззащитным, он весь дрожал, в бесполезных попытках завернуться как можно сильнее в свою лёгкую ветровку, его откровенно потряхивало, а на светлой коже уже расцветал красный след от чужой ладони. Чонгук не был садистом, и даже несмотря на сложившуюся ситуацию по-настоящему жестоко насиловать он никого не собирался, однако скопившаяся сексуальная энергия после ссоры с Тэхёном, требовала выхода, и отступать Чон был не намерен. – Если замёрз и не хочешь на полу, тогда давай ляжем на кровать, там будет удобнее. – Я вообще никак не хочу, – Чимин кричит, затравленно смотря на одногруппника, но в следующую же секунду ощущает, как со словами «я тебя не спрашивал», его всё-таки хватают за рукав тёмно-зелёной куртки и резко вздёргивая, тащат в сторону лишь жалкого подобия постели. Он падает на пыльный, старый матрас, чувствуя, как тяжелое тело макне наваливается сверху, придавливая; на этот раз, Чон сам разводит ему ноги в стороны, и вновь смазав пальцы, предпринимает ещё одну попытку подготовить друга к вторжению. Правда теперь, словно что-то немного меняется, Гук действует чуть более нежно, корпусом тела прижимаясь к дрожащему Мину и опираясь на одну руку, начинает выцеловывать чужую шею, покрывая бледную кожу неспешными поцелуями, он проходится по вискам, скулам, пухлым щёчкам, спускается ниже, но в губы так и не целует. Чонгук чувствует, как маленькие пальчики впиваются ему в футболку, старший всё ещё зажат, но уже значительно меньше, он скулит от неприятных ощущений, когда Чон, вставляя первый палец, начинает осторожно двигать, не спеша, растягивая мышцы. Чонгук уже и сам стал понимать, что замерзает, температура в доме из-за наступившей ночи сильно упала, а понимая, что они находились в заброшенном старом доме, где теперь, в наступившей полутишине удавалось расслышать любой скрип и посторонний шум, становилось немного не по себе. Но младший старается на этом не концентрировать своё внимание, лишь продолжая теснее прижиматься к Паку и покрывать немногочисленные открытые участки его кожи поцелуями, никаких засосов, никаких лишних следов, он предельно внимателен к тому, чтобы не вызвать у посторонних лишних вопросов. Через пару минут Гук, чувствуя, что палец начинает входить достаточно свободно, добавляет ещё один, сразу же пододвигаясь чуть ближе к лицу Пака, смотря на его зажмуренные глаза и тихо выдыхает: – Шуга-хён делает также, да? – Макне задаёт этот вопрос не случайно, решив подготовить друга именно в той манере, в какой это делает Юнги. Он как-то случайно застал их за этим делом, и теперь решил воспользоваться аналогичным приемом хотя бы для того, чтобы вызвать у одногруппника хоть какие-то приятные воспоминания и заставить расслабиться. – Шуга-хён меня не насилует, – Зло выплёвывает Пак, отворачиваясь к стене, ему обидно за то, что макне вообще осмелился очернить его личную интимную любовь к этому человеку, что позволил себе приплести в такой момент те сокровенные ощущения, что он испытывал, находясь только с репером. – Я с Тэхёном тоже предельно нежен, но вам же это, как я понял по разговорам, не нравится, – С этими словами Чон резко вставляет в Пака ещё один палец, срывая с его губ очередной болезненный стон. Гука буквально выворачивает наизнанку одно это слово «насильник», он не хотел подобного, эти кретины-недотроги, сами спровоцировали, сами вынудили. Былая тяга смягчить неудобство и боль испаряется, Чонгук вновь злится, мысленно задаваясь вопросом, а зачем он собственно помогает Мину безболезненно принять его член? Какого хрена он его жалеет? Если его воспринимают как насильника, то и действовать он, значит, будет, как насильник. Так хоть оскорбления будут полностью заслужены. Младший, вынимая пальцы из чужого тела, быстро вскрывает презерватив и раскатывает латекс по всей длине своего члена, он грубо разводит ноги одногруппника шире и, приставив головку, начинает спешно входить. Ладонь сразу же сжимает тонкую шею друга, что в попытке отстранится, начинает дёргаться и вырываться. Мин бьёт кулаками Чона в грудь, пытается свести ноги, но всё бесполезно, Чонгук также бескомпромиссно и уверенно продолжает в него проникать. – Гуки, больно, – Чимин кричит, пытаясь сдёрнуть со своего горла чужую руку, он ненавидит это раздирающее болезненное чувство внизу, с дрожью в ногах всегда вспоминая свой первый раз, но партнёр, кажется, совершенно не преклонен. – Я говорил тебе расслабиться? – Чонгук и сам повышает голос, у него уже начинают сдавать нервы, его организм давно требовал разрядки. Он и так с трудом сдерживался последние полчаса, чтобы только не отодрать, как последнюю блядь этого вечно везде лезущего Пак Чимина, а в итоге всё равно стал насильником. Он со злости бьёт старшего ладонью по заднице. – А? Говорил? – На светлую кожу танцора, опускается ещё пара звонких шлепков, а грозный голос вокалиста продолжает запугивать ещё больше. – Не выбешивай меня, мне похеру на это. – Чонгук даже не даёт Мину времени привыкнуть, собраться с мыслями, расслабиться и попытаться проконтролировать процесс, он сразу же начинает вбиваться в дрожащее тело, игнорируя любые попытки старшего отстраниться или оттолкнуть его от себя. – Н-ненавижу тебя, – Пак впервые позволяет себе ударить, отвешивая младшему хорошую пощёчину, как в отместку за все свои страдания и переживания, но практически сразу же об этом жалеет. Чонгук с рычанием хватает его за руки, крепко прижимая их к матрасу за запястья, а потом специально, как можно сильнее и резче толкается в его тело, проникая полностью. – Сука ты, Чон Чонгук. – Говорит Чимин на полустоне-полукрике. – Нахуй иди. – Макне окончательно позволяет себе забыться и послать всех куда подальше, даже свою собственную совесть, полностью утопая в эйфории новых и таких долгожданных ощущений. Внутри старшего настолько горячо и тесно, что младший мысленно, даже благодарен Юнги, за такое трепетное и ценное отношение к их общему танцору. Он входит целиком, чувствуя, как чужие мышцы сжимаются под его напором, как ноги, согнутые в колени подрагивают, а маленькие пальчики Мина кое-как умудряются прикрыть рот рукой, глуша непонятно зачем, болезненные стоны. Пак изо всех сил пытается расслабиться, чтобы снизить уровень неприятных ощущений внизу живота, но выходит плохо, Чонгук со своей дебильной привычкой перфекциониста входит крайне глубоко, ритмично, вбиваясь в ослабленное тело без остановки, как заведённый. Он словно намеренно, переходит на непозволительную грубость со своей стороны: резко переворачивает Пака на живот и, вынуждая встать в коленно-локтевую позу, вновь входит. Теперь к болезненной пульсации между ног прибавляются ещё и увесистые шлепки крепкой мужской ладони, что с быстрой периодичностью стали опускаться на светлую кожу подкаченных ягодиц. Чимин скулил, утыкаясь лицом в старый матрас, он с трудом умудрялся сохранить равновесие, чтобы только не упасть пластом на пыльную кровать из-за резких и крайне грубых толчков младшего. Его немного вело, а в голове, словно стучал набат, к горлу подкрадывался комок оголённых нервов и отвращения, что рисковал вылиться в любой момент в огромную истерику. Его насилует его лучший друг в заброшенном общежитии, дерет, как какую-то последнюю шлюху на трассе, вбиваясь в тело, словно таран. Этот золотой макне, его маленький любимый малыш-Гуки, вечно солнечный ребёнок с открытым взглядом и смущённой улыбкой младенца, сейчас полностью рушил все представления Пака о людях, он и подумать никогда бы не мог, что столь близкие люди в его жизни, способны причинить ему вред. Да, он не идеален, да иногда доставляет проблемы, но ведь это не повод так издеваться, не повод переходить черту. Глазами, застланными солёной жидкостью, старший с трудом пытался разглядеть комнату общежития, в попытке отвлечься. Для него снова наступила вечность: только не та, приятная сладкая нега, что была рядом с тёплым телом Шуги, а бесспокойная и тёмная. В какой-то момент ему даже было жаль, что Чон привёз его именно сюда, с этим местом несмотря на многочисленные ранние проблемы, было связано много хороших воспоминаний, ностальгия по первым победам и промахам. А тем временем Чонгук ускорился, перестав хлестать Мина по уже порядком покрасневшей коже и лишь вцепившись проворными пальцами в бёдра парня, начал насаживать его на свой член ещё резче, слыша как по комнате раздаются пошлые удары соприкасающихся друг об друга тел. Он даже успел немного вспотеть от столь интенсивных движений, дыхание участилось до предела, и в какой-то момент, Гук не выходя из Чимина, всё-таки кончает, изливаясь прямо в него. Макне сразу же падает на и без того еле державшегося на плаву старшего, придавливая его своим разгорячившимся телом к кровати, он тяжело дышит Паку прямо в ухо, зачем-то сжимает миновы предплечья, словно стараясь согреть, ласкового проводит носом по бледной шее и наконец-то слазит с чужого тела, падая рядом. Чонгук берёт свою собственную куртку, что в смятом состоянии, валялась у них в ногах, и не думая, почему-то накрывает ею старшего, то ли в попытке извиниться, то ли по привычке пытаясь согреть озябшего друга. Они лежат так, по меньшей мере, минут пять, танцора уже заметно начинает колотить от пережитого, он сворачивается калачиком, закутываясь в свою тонкую ветровку и закрывает глаза, начиная тихо всхлипывать. Он даже представить себе не может, как быть дальше, как работать вместе с этим человеком, как всё объяснить Мин Юнги, как вновь почувствовать себя в безопасности. Его тошнит от аромата чужих духов, что пропитали куртку, он даже старается ее не касаться, игнорировать, настолько болезненно чувство пережитых моментов. – Я хочу уехать, я хочу домой… пожалуйста, – Мин сглатывает болезненный комок рыданий, его голос слишком тихий, уже не такой мелодичный и лёгкий как раньше, нотки дрожи и хрипотцы делают его томительным, отстранённым. – Просто, блять, отвези меня домой, – Срыв, тёмная комната наполняется подавленным криком, а дальше слышится лишь скрип старой кровати. Чонгук молча поднимается, устало потирая переносицу длинными пальцами. Он быстро натягивает на себя тёмные джинсы, не спеша находит одежду танцора и даже не смотрит, как тот пытается натянуть на оголённое от нервов тело, светлую ткань штанов. Они не разговаривают, больше нет, напряжение обиды и сожаления, буквально электрическим разрядом витает в воздухе, слишком уж непривычно, страшно. Они оба выходят также молча, Мин сразу же садится в машину, дожидаясь пока Гук закроет двери общежития. Состояние только одно – пойти и утопиться, головокружение и тошнота так и не проходят. Старшему даже в какой-то момент хочется содрать с себя кожу, только бы не помнить, что к нему прикасался другой, что его поимел без согласия его собственный друг, что предали настолько жестоко и цинично. – Мне жаль, Чимин, – Чонгук заводит машину, тяжело смотря на потерянного друга, – Но ты сам виноват. – Танцор не отвечает, только сейчас до него доходит, почему все старшие были так против этих отношений: Ким Тэхён и Чон Чонгук – две большие проблемы группы, при слиянии вылившиеся в водородную бомбу, даже блять не атомную, а в самую, что ни на есть настоящую водородную, так искусно уничтожающую всё вокруг.