Нет

Нет Вечно недопитый, чуть подслащенный кофе стоит на столе. Перед иконами. Их настолько много, что складывается ощущение, что мать и здесь руководствуется принципом «главное- количество». Пространство, в котором она живёт только по выходным (в будни мать приходит сюда лишь для того, чтобы спать), конечно, не такое тесное, узкое и давящее, как гроб. Но огромная двуспальная кровать занимала едва ли не всё место в её комнате.А его было предостаточно. Но нет. Мебель: стулья у раскладного столика для гостей, сам стол, предназначенный якобы для письменной работы, шкаф от потолка до пола рядом с ним, советский сервант напротив- всё какое-то большое. Каждый предмет- гипербола. Вещи на серванте — пошлая смесь всего, что только может существовать. Рядом с бутафорскими свечами, пропахшими просроченным ароматическим маслом, можете вы встретить также спокойно гипсовую фигурку заплывшего Будды, расчёску из «FixPrice» перед карманным Николаем, спрей от насморка перед репродукцией Сары Фермор. Пахнет ДСП, смешанным со сладковатым душком от всего церковного. Нечто наподобие шкапа заполнено, как обычно, сервизами тонкой работы. Они покроются многолетним слоем дымчатой, бархатистой пыли,но так и не будут использованы, ни разу. И этот патриархальный уголок венчает, как вишенка на торте, пластиковое сердце, которое меняет цвет. Такое обычно подставляют тебе на стол в забегаловках с просьбой помочь и купить. А если ты читаешь у неё в комнате, а потом хочешь отложить книгу куда-нибудь, то вынужден класть её перед всей этой мишурой. Ещё больше усиливаешь странную какофонию цвета и психоделику. Иронично, когда ты читаешь, например, «историю инквизиции». Мать увидит книгу. Будет спрашивать: — Что за чёртов кабалист тебе её дал? Станет декламировать, что позвонит твоему учителю и скажет, чем ты занимаешься. А ведь ты просто готовишься к экзамену по истории средних веков, а не учишь рецепты колдовских зелей. Ещё пример. Приходишь из школы со зверски голодными глазами. Этакое существо, движимое лишь животными инстинктами. А она уже перед тобой. Спрашивает, как «прошёл учебный день». Но не потому, что так уж интересуется подробностями, в которых не разбирается. Ей просто надо соблюсти давно заведённую традицию. Она найдёт, конечно, Толстого в классическом школьнобиблеотечном переплёте у меня на книжной полке. Произнесёт, не то шутя, не то серьёзно:  — Толстой — лицемер! Знаешь, когда его сосед открыл рядом с ним такую же школу для крестьянских детей, он тут же закрыл свою. — Нам говорили, да, — отвечаю я, чтобы не теряться в бессмысленных раздумьях над аргументами за и против, — таким можно простить, я думаю. — А «толстонианство» или как его?.. Словосочетание «великий писатель» у вас теперь применяется для оправдания всего. Легко сказать, ребятки, но трудно подумать. Примерно так происходит наш типичный разговор « с мамой на кухне». Знаю, это кажется плохим гротеском. Но, увы, это моя жизнь, и такие люди ещё встречаются. Да как встречаются? Они неотступно следуют за тобой, шаг за шагом. Наполняют собой каждую клетку твоего тела: от ступней до макушки. Неужели ни у кого так не бывает? С ней спорить бесполезно. Да и зачем? Она заставляет тебя шантажом надевать крестик, а ты просто хочешь закрыть поскорее эту тему. И что делаешь? Надеваешь. Она думает, что ты, конечно, бунтующий подросток и, что называется, ничего не понимаешь. Но против чего бунтовать-то, если ничего и не было? И я действительно хочу, чтобы у неё было высокое мнение обо мне. Нет, не для того, чтобы показаться хорошим, примерным сыном, а так, просто. Не потому, что нужно любить её только из-за того, что она меня родила. Что касается внешности, эта женщина далеко не красавица. Хотя в её понимании красота — «классический» румянец, длинные волосы в завитках. Свои представления она, естественно, реализует и на себе, и на мне. Её от природы тёмные, шикарные волосы испорчены жёлтой краской. Оттенок у них теперь почти цыплячий. Я говорю «почти» потому, что между ней и стереотипными провинциальными бабами всё же есть некая грань. Щёки на широком скуластом лице нарумянены губной помадой при помощи пальцев. Она считает такой образ единственным правильным. И, не знаю, как передать впечатление, но она, правда, вся горит. Так ярко, что становится физически тошно. Не от неё, а от её вида. Но она — моя мать. Дома проповедует тебе правильный жизненный путь. А сама (Сейчас будет типичный сюжет для фарсовой передачи. Но что делать, если это действительно так?..), сама купилась на розы и дешёвые комплименты … от турка. А ведь в детстве она не отличалась слабохарактерностью. Могла дать отпор любому. Со своим настоящим отцом я виделся два раза в жизни. Да и то, последний раз — в шесть лет. Вы бы, наверное, подумали, что я непременно горю желанием вернуть его обратно в семью или встретиться с ним, что я скучаю по нему и так далее. Но нет. Я не чувствую ничего, как будто его и не должно быть. Что это? Холодное равнодушие? Здравая позиция? Сказать, что пока не знаешь — значит солгать. Вот я стою перед ней, а внутри всё пульсирует от отвращения к себе. Заметьте, не к ней. Спрашиваю, желая уязвить, кольнуть:  — Зачем ты с ним? Или говорю:  — Если у меня и будут дети, то я приложу все мои усилия, чтобы они не жили так, как живу я! И в ответ у мамы проступают на глазах слёзы! Голос резко меняется, дрожит. Она плачет. Я понимаю, что уже никогда не задам этот вопрос, никогда. Буду нарочно игнорировать его, даже если она сама затронет такую тему. А тут, не успело пройти много времени, я, что называется, завёл девушку. Заметил, что встречаются в моём возрасте в основном с девушками одного типа. Они все небольшого роста, почти коротышки. Это те «премилые», звонко смеющиеся нимфы, при виде которых кажется, будто ты пересматриваешь подростковую мелодраму или идеальный рекламный ролик. Но подружка моя здесь даже и не важна. Любовь? Смеётесь! Я и сам не знаю, зачем она в моей жизни. Зато знаю, как она попала сюда. Мать, можно так сказать, влюбила меня в неё. Привязала к ней. Просто, когда я рассказывал зачем-то о моих одноклассницах, начал с неё. И мама подумала, что первые чувства у её любимого сыночка начинаются именно сейчас. А как я поступил? Я увлёкся. И вот теперь мои мысли полностью принадлежат… Кому? Конечно, моей девушке. Имя её пока не называю. Повторяю ещё раз, сама она ничего не значит. Это могла быть любая из одноклассниц. Даже тут, в любви, в отношениях, я зависим от матери. Она повлияла на развитие моих, скажем, дел на личном фронте. Ненавижу и завишу … Да ещё и люблю свою мать. Только не говорите « маменькин сынок». Нет, не смейте. Иногда ко мне приходит мысль, что всё моё субъективное мнение об этой женщине — просто желание покрасоваться своим критическим взглядом. Но ведь действительно гротеск, чёрт возьми! Тот случай, когда хочешь быть злым, но всё равно делаешь добро. И я не хочу показать, какой я высоконравственный. Ни в коем случае. Я ненавижу это качество. Ни разу не встречал описание матери, которая тебя любит, и которую ты любишь, без больших грустных глаз и трепетных рук. Если даже мать — грубая, властолюбивая, то чаще всего и нежных чувств нет. Ни у матери, ни у ребёнка. А это — жизнь. Что делать? И она — моя мать.