Перья

      Капли дождя скатывались с тёмной водонепроницаемой ткани зонта, что скрывал лицо стоящего под ним человека в полумраке брошенной им тени. Чёрные зонты цветами смерти расцвели на фоне искусственно зелёной травы. Укутанные в тёмные официальные наряды люди с отточенной периодичностью подходили к стоящему без зонта мужчине. Кто-то ободряюще хлопал его по плечу, кто-то шептал что-то на ухо. Некоторые дамы в чёрных сеточных перчатках пытались утешить своими объятиями и лишними соболезнованиями. Никто не предложил ему зонт. Он отказал сразу.       Две могилы. Одна большая — для взрослого человека. Маленькая — рядом, для ребёнка. Они были красивы в своих похоронных нарядах, обе были похожи на невест. Две спящие красавицы, которые никогда не проснутся. Мать Джоанны настояла, чтобы ту хоронили в свадебном платье, мол, на том свете она сможет найти себе мужа получше. Она всё ещё винила его в смерти своей дочери. Отпустил, позволил уехать. Офелия была в своём лучшем белом платьице, в светлые волосы были вплетены цветы, что делало девочку ещё больше похожей на принцессу неизведанного королевства. Его принцесса спала мёртвым сном и была прекраснее всех наград, которые пылились на полке в кабинете.       Он начал вспоминать имена…       Анариэль не была удивлена тому, что после наступления рассвета одна из служанок не обнаружила юного господина в его комнате. Также она не была удивлена тому, что в конюшне не оказалось императорского грифона. Единственное, что могло бы потревожить ход её мыслей, это то, что они до сих пор не вернулись, хоть солнце уже поднялось над горизонтом и медленно, но верно, близилось к точке полудня их мира.       Конюхи были больше обеспокоены пропажей верхового зверя молодого повелителя, но эльфийка быстро их успокоила, заверив, что в панике нет никакой необходимости. Однако приказала подготовить своего гиппогрифа к скорейшему полёту. И только одна Анариэль знала, где стоит искать сбежавшую ночью парочку, которая настолько залюбовалась звёздами, что не смогла вернуться к рассвету, чтобы не беспокоить остальных.       Земля скрыла в своих недрах два гроба. Боль сковала грудную клетку, мешая дышать. Мужчина с медью в волосах и карамельными глазами судорожно сжал ткань рубашки на груди, пытаясь эту боль успокоить. Глаза его были мокрыми не от стекающих на лицо капель дождя, а от переживаемого им горя. Вместе с болью пришла пустота. Деловито принялась распаковывать чемоданы, обустраиваясь и наливая своей подруге чай, мол, касатик, смирись, мы надолго. Читай, навсегда.       Рыдания женщин и тихие переговоры мужчин заглушил шум дождя и раздающееся в ушах тиканье, которое с каждой мучительной секундой становилось всё громче и громче, перекрывая остальные звуки. Он не заметил, как кто-то подошёл сзади, поэтому вздрогнул, как молнией поражённый, когда до его плеча дотронулись. Резко обернулся, теряя равновесие и падая в темноту. Тиканье стало невыносимо громким и заглушило его отчаянный крик…       Звёзды постепенно исчезали с небосвода, красавицы луны блекли, становились всё прозрачнее, словно готовились принять оковы мёртвого сна до наступления вечера, который должен был разбудить их своим поцелуем и даровать новую жизнь до рассвета. Крылья гиппогрифа шелестели на ветру, пока тот щёлкал клювом, переняв настроение хозяйки. В её душе царило лёгкое неодобрение, замешанное в общий коктейль с лёгкой долей зависти и присущего ей любопытства. Она знала, что между наездником и его животным есть связь, но никогда ещё ей не доводилось видеть подобного её проявления. Также юная особа была раззадорена таким красноречивым побегом брата почти сразу же после того, как лекари до конца залечили полученную им в бою рану. Улыбаясь уголками губ, эльфийка направляла своего зверя в нужную сторону. Туда, где уже прорисовывались под тенью одинокого дерева двое, слившиеся в одно размытое пятно.       Тео…       Тиканье становится настойчивее, бьёт по ушам так, словно пытается разбить их в дребезги как неподдающееся стекло.       Тео…       Яркий свет бьёт по глазам, заставляя только плотнее сомкнуть веки, чтобы не впустить ни единый лучик, способный обжечь сетчатку. Свет чуть меркнет, когда над ним нависает чья-то тень.       Тео…       Тиканье перебивает чей-то голос. Он зовёт кого-то, но почему-то его слышно только ему. Он зовёт его. Воспоминания вихрем кружатся вокруг, проносятся перед глазами, словно фильм поставили на быстрый режим. Некоторые из них замедляются, дают себя рассмотреть и пережить вновь. В основном они сжимаю сердце так, что оно едва барахтается беспомощной рыбкой, выброшенной на сушу пакостливым ребёнком, который даже не осознаёт до конца, что делает.       Он слышит своё имя, тянется к нему, выставляет перед собой руки, пытаясь пальцами ухватить ту скользкую нить. Он так долго шёл к этому, так почему же теперь оно кажется таким чужим?       Гелиос…       Это тоже его имя. Оно пахнет игрой солнечных лучей в каплях росы на паутине, свежим сеном, неизвестными фруктами и душистыми цветами и травами, из которых сделаны духи его императора.       Тео…       Это имя пахнет смешанным с кровью потом, дорогим алкоголем, который он в себя вливал после утраты, кладбищенской землёй и больницей.       Он знает, к какому голосу стоит тянуться, в какую сторону следует повернуть, чтобы найти себя…       Гиппогриф, взмахнув мощными крыльями, плавно приземлился неподалёку от одинокого дерева, которое так полюбил Аманис. Анариэль бесшумно выскользнула из седла, густая трава приглушила звуки твёрдого приземления ног юной красавицы. Верховой зверь её ворчливо защёлкал клювом и спрятал его в оперении крыла, когда хозяйка красноречиво шикнула в сторону животного. Обойдя толстый ствол дерева, эльфийка встала прямо напротив мирно сопевшей в его тени парочки и сложила руки на груди, внимательно их рассматривая.       Да, она была удивлена, ошарашена и, в какой-то степени, выбита из колеи увиденным. Столько эмоций сменилось на красивом лице за несколько минут, но в итоге на нём расцвела улыбка, а глаза наполнились пониманием и некоторой нежностью, которую в ней могли увидеть не все, даже всевозможные кавалеры.       Напротив неё, удачно расположившись на неизвестно откуда взявшейся подстилке, являвшей собой шкуру дивного зверя, который когда-то с гордостью её носил, лежали двое мужчин, одним из которых являлся юный император. Вторым же, как посмела предположить Анариэль, был тот самый дивный зверь, которому принадлежала шкура, чья часть также удачно оберегала их от прохлады раннего утра и шаловливого ветерка. Гиппогриф, чуть помешкав, последовал за своей хозяйкой и также замер на некоторое время, огорошенной наседкой уставившись на мирно спящих двуногих. Эльфийка тихо подозвала к себе удивлённое животное, которое ещё чувствовало запах прежнего Гелиоса и от этого больше нервничало, и успокаивающе провела рукой по изгибу шеи, приглаживая вставшие дыбом перья и пытаясь как-то его утешить, не издавая при этом лишних звуков, которые могли их потревожить.       — Гелиос, — ласково позвала юная дева, заставив своё животное вздрогнуть, а мужчину с волосами цвета меди нахмуриться во сне и слегка зашевелиться, что не могло не отразиться на спящем рядом императоре, который тоже завозился во сне, почувствовав движение тела рядом с собой. Улыбка на лице красавицы стала шире, в глазах заплясали те самые огоньки шальной юности. Она снова назвала знакомое имя, но уже громче и мелодичнее. Мужчина снова завозился, что стало предшественником скорого его пробуждения, которое разбудит и лежащего рядом юного правителя. С грацией дикой кошки Анариэль запрыгнула в седло озадаченного гиппогрифа и, легонько стукнув пятками его бока, заставила животное взмыть в небеса, считая свою миссию отчасти даже перевыполненной.       Аманис нахмурился, чувствуя движение за своей спиной. Юноша не хотел покидать пределы своих прекрасных сновидений, в которых его грифон представал перед ним в виде рыжеволосого мужчины, что мог теперь его обнять и разделить любую беседу, ответить на каждый заданный вопрос, а не защёлкать клювом и боднуть плечо могучим лбом. Однако сон встревоженной одним неосторожным движением птицей упорхнул в известные только ему дали, заставив молодого правителя обречённо вздохнуть и открыть глаза.       Небо всё ещё было окрашено умелой кистью рассвета. Солнечные лучи восходящего солнца ласково оглаживали лицо грустно улыбающегося своим сновидениям юноши. Он лениво перевернулся на спину, скользнув боком по чужой коже и подмяв основательную часть грифоньей шкуры под себя. Принявший сидячее положение мужчина ещё не оправился от оков сна, но уже залюбовался лицом своего императора, который, прикрыв глаза, вытянулся на траве всем телом, подобно самому настоящему коту. В голове всё ещё звучал чей-то голос, зовущий его по имени. Именно он разбудил его. И, как оказалось, бесследно исчез. Однако он был сильнее того, который пытался перебить надоедливое тиканье. С минуту мужчина смотрел на свои руки, которые казались непривычными и каким-то чужими, настолько он свыкся с тем, что на всю жизнь останется могучей фантастической тварью, которая всеми силами будет поддерживать своего юного господина в горе и в радости. Того юного господина, который продолжал тихо урчать, вытягиваясь изящной рапирой, чтобы окончательно отпугнуть свои сладкие грёзы.       — Так это был не сон, — хриплый после пробуждения голос вывел его из размышлений и повторения собственного имени раз за разом. Мужчина вновь посмотрел на лежащего рядом императора, который не без удивления рассматривал своего грифона, который теперь мог говорить на одном с ним языке.       — Гелиос, — длинные тонкие пальцы с нежностью коснулись щеки, скользнули вверх, очерчивая линию, зарылись в медные волосы, в которых сейчас играли солнечные блики, и снова вернулись на покрытую лёгкой щетиной щёку.       — Да, это я, — мужчина потёрся щекой о ладонь юноши, смотря прямо в небесно-голубые, наполненные теплотой, глаза. Они просидели так какое-то время, пока юный правитель не принял сидячее положение и бросился на шею опешившего от такой неожиданности Гелиоса. Не успевший привыкнуть к своему прежнему телу, он завалился на спину и так и остался лежать, придавленный лёгким телом своего императора, что не спешил отпускать его. Улыбнувшись такому поведению Аманиса, мужчина обнял юношу в ответ и зарылся носом в сияющие от солнца волосы.       Они продолжали лежать на шкуре, принадлежавшей когда-то самому Гелиосу, встречали разгоравшееся новыми красками утро и вели такие желанные беседы, наслаждаясь спокойствием и умиротворением, которых так ждали, до тех пор, пока в небе не появилась пара гиппогрифов, посланная за ними Анариэль.       Надоедливое тиканье приборов переросло в один единый писк, что могло означать только одно.       — Известный боксёр, Тео Морриган, впавший в кому после тяжёлого удара, полученного во время одного из боёв, скончался сегодня утром…