С волками жить...

Вик       До посёлка домчали стрелой. Я воем по пути распоряжения раздавал, а обычно такой маловесный Дан на спине сейчас давил центнером, не меньше, и в шерсть закапывался, словно провалиться с головой хотел. Пальцы его были ледяные. Я дом докрасна протопил, как баню. Но изо рта инкуба валил пар, губы посинели, глаза были, как у нарика, усмешка эта идиотская блуждала.       Сорвал одежду с него и с себя, причём под конец моих действий, Дантрес сопротивлялся, как дикий. Ну и пусть мне будет хуже… Куда уж хуже?! Смотреть, как чудо патлатое покрывается тонкой корочкой льда? Вжимаюсь в него, начиная оборот, сейчас жара будет столько, что взмокнет. Втягиваю в поцелуй, насилуя рот языком, он меня своим выталкивает, шипит гадюкой. Язык раню о его змеиные клыки, хоть без яда, надеюсь… Ладно, будем жёстко! Незаконченный полуоборот — зрелище не для слабонервных, местами плоть ещё не покрылась новой кожей, но я уже наваливаюсь на инкуба, покусывая и зализывая, как равного и желанного так, что этот отмороженный начинает вздрагивать, а потом стонать. Распятый на кровати Дан, несомненно, может легко отшвырнуть меня прочь, но не делает этого. Наоборот, обнимает поясницу ногами в стальное кольцо, и в этой «миссионерской» позе, я вдалбливаюсь в «почти кусок льда». Хорошо перед этой глупостью успел Дана немного вылизать в стратегически важном месте, иначе надорвал бы к чертям собачьим уздечку. Разогреваю изнутри, а сам ему уши махрачу клыками под крышесносные стоны:       — Ты… мне… хоть ранги и имена… родственничков… набросаешь? Чтобы… я прабабушку… с сестрой… не перепутал… — Дан исступлённо и рвано дышит, сквозь приступ смеха, но чувствую, подмахивает. — Сог…реваешься?       Вместо ответа обнимают стальные руки, почти душат. Потеплевший язык сплетается с моим, и уже оба пылаем не в силах сбавить бешеный темп, пока перед глазами не взрывается картинка. Бьёмся в сильнейшем оргазме, я в Дане, а он, проникнув мне в мысли и под кожу… Дан       Вик ходит за мной по пятам, даже дверь закрыл на замок, чего отродясь не делал. Отслеживает каждый шаг, хмурится и в сотый раз пытается уложить спать. О сне не думаю. А вот о том, что сущность изнутри подошла так близко к грани реальности, что едва смог её перешагнуть — да. Я чувствовал их, каждой клеткой, словно за все сухожилия потянули разом, и мне даже показалось, будто мог пересчитать всю численность поголовья инкубов, от этого заскребло на душе, будто влез куда не следовало.       — Мне надо уйти, — произношу сквозь зубы, буквально через силу выдавливая по букве, и прежде чем подберу доводы, ловлю в ответ категоричное «нет». Он не кричит, не протестует, он ставит точку в диалоге, и не сразу нахожусь, чем парировать словесную перепалку.       — Я серьёзно, — развернувшись к нему с неохотой, выдерживаю тяжёлый прямой взгляд. — Это надо не мне, а стае. Ты же не хочешь потом горы трупов по кустам закапывать… — а вот это я сказал зря…       — Со своей стаей я разберусь сам! Ты тоже ее часть.       — Меня до припадка бесит твоё упрямство, когда ты его уже перерастёшь?       — Никогда. Особенно с тобой. — у него удлиняются на руках когти, и волчьим становится взгляд, заводит, хотя должна быть другая реакция. — Они могут тебе навредить? — рычащими по и так расшатанным нервам, до мурашек, что запрокидываю голову, прикрыв глаза, пережидая, пока успокоится дрожь.       — Я не знаю, что они могут, — отмахиваюсь от его беспокойства, стараясь выглядеть как можно менее напряжённо. — Но если тоже, что и я, то не рискнул бы вести их к молодняку. К тому же мы не знаем, что им нужно.       — Поговорим на нейтральной территории.       — Поговорим. Я для этого и пойду. Меня позвали. О тебе речи не шло.       — Я с тобой.       — Ты будешь здесь. Если что-то пойдёт не так, я не хочу, чтобы стая осталась без защиты.       — А кто будет защищать тебя?       — Я же как-то дожил до твоего рождения и не помер!       — Не связано ли это с тем, что ты, весь увешанный оберегами, ходил и со своими не пересекался?!       — Не кричи, — растираю лицо руками, не помогает сосредоточиться вообще. Всерьёз начинаю задумываться как вырубить Виктора. Как назло он просчитывает меня на шаг вперёд, и двое одинаковых волков обходят дом сзади, выбирая место обзора получше. — И так паршиво.       — Тогда не усложняй. Пока находишься в Салане — ты под защитой стаи и управления… — в этот момент идёт вызов по рации, эту частоту знает только Славка, замолкает даже Вик.       — Ты как-то связан с массовым приездом инкубов в окрестности близлежащих городов? — напирает сразу, в этот момент у Вика в руках трескается стеклянный стакан и рассыпается крупными осколками на пол. Атмосфера между нами накаляется. — Кира говорит, вожак в бешенстве.       — Он абсолютно спокоен. — уверяю, сам стараюсь не коситься на Вика в боевой трансформации. Защитник, мать его, и не выбьешь это у него из головы. От меня защищаться придётся, если я правильно понял, жаль ему это не объяснишь. Кира на заднем плане ругается матом как не полагает приличной волчице.       — Волков, судя по данным, они Салан в кольцо берут, распределяясь группами по регионам. Давай я тебя вывезу? — у меня начинается мигрень, состояние Вика становится бредовым, и я боюсь, как бы он чего не натворил. У него же горячий нрав и юный возраст (пацан он ещё для оборотня всё-таки), если затуманят разум, то не сможет разделять своё личное с обязанностями, и правила, которым должен подчиняться, пойдут к чёрту.       — Славка, спроси у Киры, как вырубить оборотня? — Вик рычит над ухом, что меня слышит, к сожалению, так и есть. — Держи нас в курсе, я пока сам не разобрался, но как что-нибудь узнаю — сообщу.       — Мы возьмём их под контроль, но, Дан, ты же понимаешь, что любую систему можно обойти…       — Понимаю. Что ничего не понимаю. До связи. Вик       Пока Дан гоняет вокруг нашего дома молодняк, это его расслабляет, даю задание близнецам подыграть, чтобы инкуб сам на улицу выскочил. Пашка-суицидник меня при нём ещё и лизнул. Выдержка Волкова и так на ладан дышала, а тут и вовсе с тормозов слетела. Как он красиво рванул в погоню — даже улыбнуло. Пацаны тренированные, что убегут, не сомневаюсь, а мне поговорить с одним скрытным гномом надо. Сотовый Славы интересным образом оказывается у Киры, а она ещё тот дипломат.       — Дай мне своего мужика.       — Виктор, он занят. С ним сейчас говорят по другой линии.       — Кир, я всё равно с ним пообщаюсь. Если он будет избегать контакта, примчу в Кемерово, ты меня знаешь. И поскольку волк с рюкзаком — это подозрительно для простых обывателей, то одежды на мне после оборота не будет. Вы готовы к появлению отпадного голожопого альфы на территории Кемеровского Центра УМС?       Кира нервно хохочет и уверяет, что Славка перезвонит. Жду недолго, но тон голоса гнома не радует: уставший и раздражённый, как будто я ему со стаей моей и инкубом в довесок поперёк глотки уже стою.       — Ты знаешь, сколько нам с Даном лет?       — Зачем же так сразу шокировать? — устраиваюсь поудобнее.       — Я серьёзен, Вик. Врубай вожака на максимум.       — Слав, хватит исполнять тут альфа-гнома. Я с самого начала просил тебя не скрывать про Дантреса ничего, потому что того даже пытать бесполезно, не скажет. Нападение гиен на многое открыло глаза, и оно же доказало, что я сам — его оберег. Самый сильный. Из натуральных материалов. Дану нельзя от меня удаляться. Так будет лучше для всех. Или ещё не до всех дошло?       — Дошло, — прямо вижу, как широкое лицо Варейводы темнеет, как хмурятся брови, губы белеют, сжимаясь в полоску. — Ко всем радостям… Кира беременная. Мы надеялись, что существенная разница между нашими видами… А тут… так сразу…       Аху-у-уу… Ох, удивил! Усмехаюсь в трубку: когда она на днюхе матери слупила пол косули с брусничным джемом и солёными огурцами под два литра домашнего кваса, Славка весь день трындел по телефону и аппетиту своей девоньки не нарадовался. Неожиданная какая новость нарисовалась! У Киры после медового месяца походка и форма ног поменялась: видимо из кровати вообще не вылазили. А потом естественно жор напал.       — Ты не рад, что ли, папаша? — рычу в мобилу так грозно, что у неё батарея сейчас потечёт. — Не знал, что от секса дети случаются?       — Знал. Готов не был.       — Пиздец ты! Готовься. Родит тебе семерых.       — Кого?!       — Гномоборотней.       — Шутки у тебя, Бойко…       — А какие тут шутки? Ты где эту банду в Кемерово размещать будешь? Для вас надо собственный детский сад. Поэтому как ни крути — жить вам в Салане. Так что из Кирки там светскую столичную волчицу не делай, а то первый и огребёшь. Слышу тебя, сестрёнка, не напрягайся! Материться ты научилась, как настоящий гном. Приезжай, морошку кушать, малым витамины нужны, — покусываю губу. Стёбно, но не шибко весело.       Слава, видимо, меняет дислокацию, причём остаётся только гадать, чем он отвлёк внимание жены. Разве что мумию инопланетного гуманоида подсунул. Говорит Варейвода нервным громким шёпотом, много говорит. И главным образом, о том, что демоны не рождаются знакомым мне способом, а материализуются на месте призыва и, собственно, согрешения, уже взрослыми. От терминов пухнет голова. Появление Дантреса явно хотели скрыть, но был вызван ряд неприятных разрушительных и насильственных событий. Наблюдался всплеск нападений на людей с целью сексуальных домогательств. Европейский Центр в Польше почти силой затребовал инкуба у клана, и отправили его именно в Россию в якобы интернат, а на деле — исследовательский секретный отдел, единственный на тот момент офис с персоналом, способным обуздать силу молодого демона. Почему Дан появился в теле ребенка тоже было загадкой, раньше такого не случалось, особь изначально должна была питаться, а для этого быть сформированной в сексуальном плане, нашего же парня устраивала и обычная пища. Прибыв на место фон Вульф был переименован в Волкова и встретился с гномом-одногодкой Славкой. Что вытерпел Дан в лаборатории, Варейвода по максимуму смягчил, как мог. Одно наложение ограничительных и охранных тату чего стоило. Но Волкова закрепили и взяли под опеку Центрального офиса УМС. Управление Межвидовыми Связями едва не впухло в серьёзный конфликт с Европейским Офисом, которые, оценив масштабы силы инкуба, захотели его вернуть в Польшу. Но обереги действовали лишь на территории земли России. Европейцам пришлось проглотить горькую пилюлю потери и отказаться от судов и следствий. Инкубу, не знавшему другой жизни, кроме бесконечных заборов анализов и изоляторов, было наплевать, где жить. Почему бы не Россия? Тем более, худо-бедно оброс друзьями и определёнными привычками, с которыми в Европе не особо-то и жалуют. Сила у пацана к тому времени только росла и близился тот день, когда она могла выйти из-под контроля.       Останавливаю рассказ гнома, чувствую, как его ломает и удручает ворошить пепел прошлого. Вроде не один век прошёл, а пальцы жжёт. Голос садится и глохнет. Ещё бы не корёжило, если Дана свои же держали в клетке, и по сути жить он начал только в этом столетии. Зачем держали? Чего страшились? Это как хранить смертельный вирус в колбе в комнате, где полно детей. Однажды… случится непоправимое. Первые заклинания наложили демоны, они до сих пор струятся под кожей расплавленным золотом. Дан говорит на жутком диалекте, когда спит, и делается холодным, как лёд, словно сам вмерзает ногами в болотистую воду девятого круга ада Коцит. Замираю… откуда у меня появились подобные мысли? И почему я стал многое понимать рядом с Дантресом. Другой бы не выдержал — сломался и сбежал. А меня давно притянуло и спаяло с ним. И когда он теплеет в руках, чуть приоткрывая искусанные губы, я его неистово хочу… слышать. Смотреть, как живёт простой человеческой жизнью. Бесится, грешит, боится потерять даже миг в разлуке. Так же как и я. А теперь попросите дать определение этим чувствам. Любовь? Необходимость? Одержимость? Болезнь? Неизбежность. Мы были вместе всегда. Иначе не обозначилась бы неконтролируемая потребность. Как в воздухе… в воде… в пище… в объятиях.       — Что они хотят от Дана? Сомневаюсь, что вам между делом не были обозначены пункты. Вы в курсе, что они сняли всю свою защиту? Волков может стать опасным.       — Если переживаешь за стаю… — Слава напрягается.       — Нет! Не боюсь! Пока рядом с Даном я справлюсь.       — Тогда к чему ты ведёшь? — похоже Варейвода успокаивается.       — Организовывай встречу Волкова с его бесноватыми родственничками, но при условии, что я пойду с ним в качестве… военного эскорта по форме. Запретить это нельзя, так как инкуб под колпаком.       — Всю ответственность беру на себя.       — У тебя, вон, ответственность в пузе у Киры зреет, — смягчаю тон до миролюбивого рыка, скалюсь, — будущий многодетный папаша. Поговорим после, иди к жене. Она опять у тебя жуёт какую-то солёную дрянь.       Моё ощущение стаи в целом и каждого отдельного волка уже некоторых пугает. Дан       Проснулся от того, что на меня кто-то смотрел. Полуразмытый силуэт, нависший сверху, ещё прикрытый пеленой недавнего сна, стал принимать знакомые очертания. Тёплый, такой знакомый взгляд вымораживал душу насквозь, обездвиживал. Сердце дёрнулось в груди и вовсе сбилось с ритма, резко кольнув. Свело мышцы ног.       Вик, очнувшись, отстранился назад и неуверенно разорвал зрительный контакт. Я видел испуг в его глазах, видел его так чётко, что самому стало страшно. Что же я мог такого сделать во сне, что вывел из состояния равновесия того, кто в принципе со страхом сроднился?..       Стараясь не делать резких движений, плавно сел, подтягивая повыше одеяло, Вик в это время разжимал кулаки, а я делал вид, будто не вижу рваных дыр на совсем новом постельном.       — С добрым утром, солнышко? — не без сарказма, только направлен он был на меня, а вот Вик понял всё иначе.       — Где ты был сейчас? — он сполз с кровати, прошёлся по периметру комнаты, красуясь голым задом, постоял у окна, прислушиваясь к непогоде, и только потом вернулся обратно.       — Спал. Вроде, даже с тобой, не? — окружающее пространство «сжалось», вытесняя из комнаты весь кислород. Тело бросило в пот. Одеяло стало доставлять дискомфорт, словно сковывая и не давая места для манёвра.       — Со мной был не ты, — Вик помотал головой, растёр лицо руками и, приоткрыв только глаза, уставился в упор. Я чувствовал себя нашкодившим мальчишкой, которого поймали с поличным, только самой причины своей провинности понять не мог. — Волков, ты себя хорошо чувствуешь?..       — Почти. Нервничаю немного, особенно когда смотришь так, словно хочешь шею свернуть. Я сделал что-то не то? — нервно сморгнул, инстинкт обострился, скулы свело, как хотелось зарычать, не иначе как Викова кровь мне передалась, но вместо этого продолжал улыбаться, мы оба строили вид, будто расслабленны, в то время как обе наши животные сущности были готовы наброситься друг на друга и разорвать.       Сейчас осознал, что могу навредить Вику… Понял это так чётко, и в глазах зарябило от боли. Язык разбух во рту, и говорить было труднее, особенно осознавая, что парень чувствует то же самое. И если я к мысли об убийстве привык, то Вик пока психологически не мог понять, как это — уничтожить то, что тебе дорого, потому что иного выхода нет.       — Остынь, ушастый, — через силу протянул к нему руку, проходясь по жёсткому, колючему ёжику волос на макушке, и, приобняв за вспотевшую шею, притянул к себе. — Пока я ещё в себе.       — Пока?..       — Мы справимся, — мне пришлось дать обещание, пришлось самому в это поверить, чтобы он почувствовал и успокоился. Осталось только выполнить. Но я не знал, что всё обернётся таким образом, что жизнь, не щадя никого из нас, устроит с обоими групповуху, отымев и меня, и оборотня по полной…       Впервые за долгое время мы не проронили за завтраком ни слова. Пока Виктор пытался есть, а походило это больше на уничтожение яичницы, путем вдавливания её в тарелку, а я допивал его кофе, мой, оставленный на разделочном столе, был забыт по растерянности. Отвернувшись к окну (ибо уже реально стал болеть за яичницу), разглядывал белый пейзаж, от которого уже подташнивало, сфокусировав зрение наблюдал, как снежинки хороводом ложатся в сугробы, множа их до неприличия… кружка дрогнула в руке. Ослабив кисть, выронил её на стол, затопив Виков завтрак. Он не сильно расстроился, скорее почувствовал облегчение, готовлю я не очень…       Пары секунд хватило выскочить на улицу. Как только встал в сугроб, укрывшись в виковы руки, оба уставились перед собой, я даже на какое-то время забыл, что в одних носках в снегу, Вик только нервно передёрнул плечами, привыкая к морозу.       — Я допился до чертей? — спрашиваю в полголоса, стараясь не спугнуть видение, зависшее зелёным облаком в десяти метрах от нас. — Эй, вожак, — пихаю парня в бок, привлекая внимания, но он упрямо меня игнорирует, делая непонятные шмыганья носом, и по тому, как на его симпатичном лице удивление сменяется полным ахуем, выдвигаю предположение. — Нам — пиздец или ещё поборемся? — отступивший холод накрыл с головой, порывом ветра оттолкнуло на шаг назад, Вик крепче сжал руки, у меня захрустели рёбра, а из горла вырвался хрип.       Видение, не приминая снега, скользнуло к нам, и чем ближе становился силуэт, тем сильнее я ослабевал в руках Виктора и медленно сползал на ступени. Искажённые дымом черты лица заострились, стали видны пропорции худощавого, совсем юного тела, только взгляд прожжённого старца был прежним, и ухмылочка та же мерзейшая.       — Ну здравствуй, чудище. — заметьте, сказано это было мне. — Не подох ещё, что ли? — и это мне. — Рожа стала скорбная, поди несчастлив? — опять мне, от такого дружелюбия забыл как возмущаться. — Ух, ты какой! — а вот это уже не мне, и тут голос прорезался.       — Руки убрал! Занято! — Вик притих за моей спиной, разглядывая гостя во все глаза, на его лице был такой детский неподкупный интерес; умилительное зрелище, готов поспорить, даже проживая всю жизнь в лесу, он ни разу не видел настоящего лешего. И хорошо, что не видел…       Прикрывая оборотня, попятился назад, знаю я этого гада, со спины нападет и не то чтобы вырубит, скорее совершит эротическое преступление. В доме сразу стало иначе, изменился запах на более терпкий, и даже воздух стал разряженнее, по стенам мелкой рябью зазеленели неизвестно откуда взявшиеся среди зимы побеги травы, заскрипели половицы, по углам рядом с полом медленно стали тянуться молодые, ещё совсем тонкие корневища деревьев. Лешак обживался, правда будучи не местным, особого влияния не имел, но показать-то себя во всей красе было надо.       Я пригвоздился к стулу, Вик отошёл к окну, он вообще решил пока понаблюдать, что происходит, устав ломать голову домыслами. Я слышал, как члены стаи постепенно окружают наш дом, и сейчас был даже рад такому соседству. Своих лешак не тронет, волки — часть леса, можно сказать, и его семья… блядь, отвлёкся.       Крутанувшись, палю в паре сантиметрах от головы Вика, пуля врезается в стену, и её поглощает древесина, втягивая внутрь и зарастая в месте дыры. Вик только закатывает глаза, привык уже. А вот пригнувшийся Леший с его плеч руки всё-таки убирает.       — Зачем пожаловал? — стараюсь быть вежливым, но выходит неприязненно резко. Ноги приходится подогнуть повыше, корни ползут прямо к щиколоткам, щекоча их своими колючими прикосновениями, оплетая.       — Дело есть, — отвечает лешак, закидывая выбившуюся из длинного хвоста зеленую прядь за аккуратное маленькое ухо. Я пока перезаряжаю обойму, Виктор ухмыляется, хотя старается держать себя в руках и сам подходит ко мне, прикрыв спину. Когда он встал рядом, звон в ушах прекратился, а дом снова стал прежним, каким и был, без посторонней нечисти, ну разве что вон той, зеленоватой.       — И? — нехорошее предчувствие делим на двоих.       — Я не буду ходить вокруг да около, Дантрес, если хочешь жить — пойдёшь со мной. И нечего так рычать, — это моему зверю. Прикусываю губу изнутри, чтобы скрыть ухмылку, парень за моей спиной накинул шкуру зверя, когти так знакомо впились в плечи, и эта боль, войдя в привычку, доставляет удовольствие. На секунду мне показалось, что могу всё это потерять. Неуверенность тряхнула сознание, переключиться удалось не сразу. Леший продолжал, довольный увиденным. — Волк не сможет тебя защитить. От тебя же. Ты же чувствуешь, что перемены уже начались. Только свои могут помочь.       — За всё есть плата. Боюсь представить, во что выльется мне моя.       — Не переживай, я присмотрю за твоим хвостатым, он не будет скуча… — обойму разряжаю прямо в голову, на его растворившемся лице успел заметить удивление и некую обиду. Мы никогда не были дружны. Что поделать, вкусы на мужиков одинаковые, а шансы на них же — разные.       — Ещё раз так сделаешь — и помощи не жди! — лешак взъелся не на шутку, взгляд похолодел, внешне он стал всё меньше походить на человека и всё больше — на зверя.       — Я привык полагаться на себя.       — Да? — зло усмехнулся, оскал стал совсем зловещим, метель взвыла дурниной, Вик напрягся. Стая занервничала. — Тогда отойди от оборотня.       Прямым в голову. Держа Вика за руку, как ребёнок мамку в сильнейшую грозу, но самое поганое, реально понял, что вся ответственность за меня лежит на плечах вожака. И как за партнёра. И как за убийцу…       Нехотя задрал голову, ожидая увидеть презрение, усталость или хотя бы злость, но вместо этого меня скотским образом лизнули во все лицо… это отвратительно!       — Хотя не старайся. И так вижу, что духу не хватит. Твои слабости так очевидны. Чувства сделали тебя беспомощным. Жалкое зрелище, — лешак перевёл дыхание. — Слушай, Дан, мне нет до тебя дела, правда, и зла я тебе не желаю, хотя ты мне и не нравишься, ты вообще не особо кому-то нравишься, особенно тем, кто, по идее, выше тебя по иерархии. Понимаешь же, что нельзя прятаться вечно.       — Я вечно жить и не собираюсь.       — Хорошо. Тогда зайдём с другой стороны. Вожак, — Леший взмахнул рукой, и перед ним материализовалась прямо из воздуха ткань. После более пристального рассмотрения оказавшаяся лоскутом от куртки, — интересует? — он махнул пальцами, пренебрежительным ленивым жестом и уже в следующую секунду Вик стоял передо мной, сжав до скрипа несчастную материю. Он притянул её к носу, жадно вдохнул, а потом я затрудняюсь сказать что произошло, он оторопел, замерев. Все мышцы парня напряглись, в то же время чувствовалось его волнение, почти боль, такую незнакомую и в то же время близкую.       — Чувствуешь свою кровь? — ухмылка лешака всё шире, у меня не осталось патронов, чтобы заткнуть его хоть ненадолго. — Родную кровь нельзя не чувствовать. Вдыхай глубже, — заливистый смех полоснул по нервам, как удар по струнам, лопнувшим от давления с характерным плачем. — Ты же слышишь стук его сердца? Чувствуешь ещё одну душу в стае, да? Родную, — и вот теперь пришло время в нерешительности остановиться мне.       — У тебя есть дети? — спрашиваю не своим голосом, Вик даже не оборачивается, я физически вижу, как его ломает, ломает морально: от непонимания и обиды, от тоски и беспомощности, словно часть его самого с корнями выдрали. Вожак слабеет, и мне не нравится эта его слабость, от нее не закроешь, она внутри.       Мотает головой, скидывает оцепенение и отвечает так же. Снова принюхивается, снова замирает в каком-то из миров сознания, вздрагивает, и это невыносимо.       — Что за игра?       — Очень простая, — Леший подходит ещё на шаг, и хотя оба слышим предупреждающее рычание, а дверь с той стороны царапают, предостерегая, когти, он идёт ближе, — называется: «Ты мне — я тебе». Пойдёшь со мной — верну оборотню то, за что он в ответе. То, что хочет сейчас получить даже больше тебя, — на этом моменте меня полоснуло изнутри затупившимся до предела скальпелем. Больно. — Останешься — его убьют… Ну?!       Секунда-вспышка, на принятие решения, а дальше крик. Резкий воздух из распахнутой двери и даже звон выбитого окна я слышал… Вика отбросил в сторону, приложив об стену со всей дури, чтобы оклемался не сразу, хотя и знал, это бесполезно. Его когти порвали мне рукав, запястье и оцарапали кость, вырвав кусок плоти, в попытке схватить, вытащить из бездны, разверзнувшейся под ногами, в которую мы с Лешим провалились.       Лучше только я.       Так будет правильнее. Чем он пойдёт туда один…