С волками жить...

Вик       То, что я не сиганул за инкубом, чтобы вцепиться в холку и вытрепать, как дурного щенка, это спасибо Леону — удержал батя. Сжал так, что хрустнули рёбра. И прикусил бы, если бы рыпаться начал. Рычал над ухом, что нужно хотя бы осмотреться, прежде чем сигать в змеиную яму, и мне не три года сейчас. Я и в три никогда не дурковал, а тут крышу рвануло так, что забыл о чувстве самосохранения и долге перед стаей.       Леон меня держал, а я держал неведомый мне портал, и сил, сука, хватало, и не напрягало особенно. Батя осторожно ослабляет хват, дёргает меня лицом к себе, ладонью растирает шею сзади, лбом прижимается ко лбу. Рассмотрев в перекрываемых всплесками ярости воспоминаниях Лешего, хмурится.       — Н-да, этот местный фрукт. Но сюда и носу наглого не совал. Кира хотел приручить, да слез на первой остановке.       — Зачем мы Лешаку? — недоумённо смотрю на Леона, а сам раздеваюсь и одежду пихаю в наплечную сумку.       — Ты мне зубы не заговаривай. Туда рванёшь? На тёмную сторону? Запах там дерьмовый: затхлый и сладковатый, аж глотку скребёт. Пропадёшь…       — Не дождутся! Лешаку первому влетит. Дантаресу — второму! И третьему ему же!       — Одного не отпущу. Телохранителей своих бери, — близнецы уже скребли когтями под дверью, не решаясь по примеру Леона незванными сигануть в окно. Батя им открыл: молодые волки, облизывая вечно виноватые морды, вошли в дом и тут же попятились от портала на полу, глухо рыча и прижимая уши. Им бы уже девочкам холки покусывать, а близнецы от меня ни на шаг не отходят с того злополучного дня, когда Кирилл натравил их на город. В ребятах тогда какой-то тумблер переключили и заклинили на вечном служении вожаку. И такое, оказывается, в жизни бывает.       Хожу голым по хате, травмирую психику молодёжи, ведь если разобраться, они ко мне оба неровно дышат. Просто не решились ещё одновременно наброситься. Ни Паха, ни Лекс пока на теневой стороне не бродили, себя на прочность не испытывали. Кир там частенько разминался и особенно отвязный молодняк с собой таскал.       Тёмная, или теневая сторона - это пространственное измерение, существующее испокон веков. Иначе где бы селилась нечисть? А так домовой вроде бы живёт в доме, но никто на этот пылесборник с бородой не натыкается. И бесы так же, русалки и крылатые недопыри в родных ипостасях. Если бы им негде было прятаться, то люди точно от психиатра не выходили. А он бы им, кстати, верил, потому что у самого на плече вредный дух сидит. И самое интересное, что тёмная сторона рядом. Отступи на шаг, разозлись, раскались добела, до трясучки и… ты уже там. Не можешь понять, где оказался, кругом морок, туман и противные скалящиеся рожи. И тьма не отпустит сразу и всего. Часть себя внутри, как задаток оставит единожды вдохнувшему её воздух, тёмную сторону не забыть, из себя не вывести. Вот и бросаются на родных с топорами и с ножами на недругов. А когда в себя приходят, уже сидят в изоляторе под следствием. Тьма продолжает глядеть из каждого угла и манить: «Отступи в меня! И я дам сил, помогу наказать обидчиков, дам власть и денег. Тебя будут бояться, а значит, уважать!» Молодым особенно тяжело противостоять этому зову. Увлечение перерастает в зависимость, и реальность перестаёт радовать. Можно жить мечтой, но не той, которую предлагает тьма. Это хорошо замаскированная ложь. Тёмная сторона питается тобой, высасывая силы, и если заиграешься или заблудишься на ней, останешься пустой, забывшей всё, скитающейся сущностью… тенью.       Даю краткие инструкции по пребыванию на той стороне близнецам. Серьёзен, как удав перед броском. Да и ребята, похоже, понимают больше, чем я думал, даже в волчьей шкуре. Отвечают мне короткими кивками голов, переминаются с лапы на лапу, ждут действий.       Лекс слушает всегда внимательнее, Паха, тот уже на теневой стороне ёжиков-бесов как мячики гоняет. За этим братом всегда на один глаз больше пригляду. Телохранитель! Без башки и тормозов. Леон тоже что-то близнецам говорит, тихо так, словно заговор какой зачитывает. Я перебираю в голове, в какую часть Тени забрали Дана: вряд ли к болотам, там так сладко не пахнет, и в чащу ход заказан, там братки без особого воспитания, сразу раком поставят. Осталось только предгорье с орешником и зарослями папоротника. Он, кстати, на теневой сторонке и цветёт. Поэтому найти его практически невозможно.       Прыгаем в клубящийся туман все сразу.       Лес по ту сторону встретил звездной светлой ночью более чем радушно. Только воздух кругом был мёртвым и тяжёлым. Новеньким этого сразу не понять. Они по неопытности принюхиваются, жадно, полной грудью вбирая незнакомые, дурманящие пары. Это первая необходимая доза, после лёгкой тошноты, которая проходит внезапно. Но близнецам объяснил, что в Тени надо дышать через раз, чтобы она не ворвалась сразу и с триумфом. Пока я выбирал направление, куда мчать, братья похоже оробели: тихо рыча, жались ко мне, влажными вспотевшими боками. Дан       Проваливаясь в пустоту, искренне надеялся, что всё будет как у Алисы в Стране Чудес, пока лечу, всё осмыслю, сориентируюсь, план накидаю, но… сказки не так часто случаются в моей жизни…       Приложившись хребтом об бетон, глухо застонал, затылок обожгло резкой болью, глаза зажмурил, вместо внятного вопроса «какого ж хуя?!» жалкий скулёж.       Резкий аромат парфюма раздражал обоняние чрезмерной сладостью, словно, стараясь приторностью переиграть смрад, он перебивал запах сырого помещения, тошнота туго взяла за горло, пока пальцы рук царапали сырой пол. Вокруг были трое, я чувствовал на себе изучающие взгляды, они цепляли как репей, нервируя и порядком подбешивая, пожалуй, это и вынудило открыть глаза, явив себя миру.       — Здравствуй, — мягкий, обманчиво заботливый голос дёрнул по нервам. — Мы рады тебя видеть, брат.       — Не могу сказать того же. Кстати, я сирота. — и уже от всех щедрот своего склочного характера. — Лешак! Какого Лешего!       — Пардон, сноровка уже не та, перемещать живого оказалось сложнее… — его поток мысли резко прервался, лешак, все это время стоявший в дальнем углу, прячась в тени голых стен, задрожал, схватил воздух ртом, широко распахнул глаза и упал на колени, обхватив голову. Чувство тревоги дрогнуло где-то за грудной клеткой, но в то время, как неч корчился на полу от боли, ломаясь и извиваясь, мои родичи, а это они, сомнений быть не может, ухмылялись, наблюдали его страдания. То существо, что обычно первое рвётся за меня, чтобы защитить — умолкло… По телу прошли мурашки, словно внутри кто-то мурлыкал. Отказ воспринимать внутреннее и сопоставлять его с неприемлемым внешним — вызвал сильную головную боль, а ещё - приступ больного наслаждения.       В какой-то момент все прекратилось, присутствующие притихли, кроме того, кто всё никак не заткнётся. Его я видел четко, а вот остальные были полуреальные, как в дыму.       — Не делай вид, что тебе не нравится то, что видишь, — мягкая поступь, выразительный прямой завораживающий взгляд, лёгкий наклон головы, и как бы невзначай упавшая тёмная прядь волос на плечо, каждое движение манит к себе. Узнав в нем свою сущность — передёрнуло.       — Ты про себя? — хамить в непонятной ситуации не лучшее решение, и Вик всегда так говорит, ну… точнее он говорит: «Закройся, пока нас не поубивали!» — но смысл тот же, но Вика-то тут нет… — Ребятки, давайте разберёмся сразу… — двое оставшихся, таких же темноволосых и даже внешне почти одинаковых, подобрались. На кончиках пальцев я видел зарождающийся туман, только вот на меня он не возымел никакого действия, просто щекотно стало в области шеи, как будто пером провели. — Какого чёрта вам от меня надо? И второе, как быстро вы свалите отсюда обратно откуда вылезли, чтобы я больше вас не видел? — тишина… — Вещи помочь собрать?.. — снова тишина, даже обидно.       — Ты слишком сблизился с людьми, — самый молодой из них презрительно фыркнул и, словно отряхнувшись, поправил манжеты чёрной рубашки. — Не так просто будет искоренить из тебя это. — мне даже в какой-то мере стало обидно за человечество.       — А искоренялка уже выросла? — стоять на ногах было проблематично, во-первых, меня мутило, во-вторых, я каким-то образом чувствовал волнение Вика, и это было похлеще стаи озверевшей родни. Если он каким-то чудом окажется здесь, то домой мне лучше вообще не возвращаться.       — Если ты хочешь, чтобы те, кто более ли менее к тебе привязан остались живы, то, думаю, выросла, — собеседник играл своим положением, даже не думая, что смогу причинить ему вред, он так мало обо мне знает, или у него полная жопа козырей, что совсем не способствует дружеской беседе.       — Угрожаешь?       — Предупреждаю, что бывает с такими, как ты.       — Как я?       — Полукровками, чья сущность прижилась в теле человека. В лучшем случае, сумасшествие.       — Может, ты мне сразу дашь пару брошюрок на тему: «Как стать воспитанным инкубом», и я пойду?       — Тебя не пугает даже смерть оборотня? — его удивление дало мне паузу, чтобы покрепче запечатать свои чувства, и хоть сердце почти замерло, я продолжал улыбаться, сам мысленно проверяя связь с оборотнем. Не надо было этого делать, Вик подумал, что я ищу помощи, и взбесился. Нужно срочно возвращаться.       — Чтобы его достать, сначала придётся убить меня.       — Ты нам нужен, — он оказался близко слишком неожиданно, спокойно вошёл в моё личное пространство и, чуть привстав, жарко выдохнул в губы, — мы пришли тебя спасти.       — От кого? — вопрос, который вполне законно влился в беседу.       — От себя. От своей человеческой плоти. Пока ты в этом теле, то не сможешь быть свободным, — длинные тонкие пальцы коснулись плеч, волнительное томление в очередной раз поставило меня в тупик. Он улыбнулся.       — Кому вообще нужна эта свобода? — вспоминая последние месяцы жизни ярче, чем все прожитые столетия, с ужасом понял: до этого и не жил вовсе. Существовал. Как запрограммированная машина. И каждый раз, когда приходил момент убивать, человек внутри меня боролся с животным, это и было смыслом жизни. Бля… теперь я спорю с Виком, какие кастрюли мы купим: синие или красные. Я хочу красные, но мне плевать, просто хочу их, потому что они не синие, а он хочет синие, хотя вообще почти ими не пользуется, но меня все устраивает. И я ничего не хочу менять!       — Нам, — как бы невзначай коснувшись моих губ, он отстранился, делая шаг назад, то ли взгляд у меня стал таким выразительным, то ли просто жить захотел, но вся напускная спесь с него слетела, как штукатурка с лица немолодой дамы, попавшей под проливной дождь. — Ты должен взять ответственность за свой клан. Мы на грани вымирания.       — Как мамонты?..       — Отказываясь слышать, ты ставишь под угрозу наши намерения хоть в чем-то пойти тебе на уступки!       — Ребята, а давайте вы сами вымираете по себе, а я сам по себе, а?       — Ещё рано, — второй, из присутствующих оказался старше, на вид около шестидесяти, хотя и неплохо сохранился, очень приятные черты лица, на него хочется смотреть и смотреть, но морщины и мешки под глазами говорили о своём, смерть скоро станет ему другом. — Он не готов принять решение.       — Готов, — самого уже бесит свой голос, фонивший эхом. — Покажите, где дверь. Родственной близости между нами не произошло, так что…       По мере того, как спадал морок, лица их становились все старше, стоять всё труднее, а самый младший, едва достигнувший двадцати, и вовсе покрылся красными пятнами от злости и взвыл от отчаяния. Я видел их будущее в братской могиле, но, будь я проклят, не испытывал и капли жалости и сожаления. По мере адаптации стал чувствовать, что бетонные стены пропитаны болью. Похоть и запах секса витали под потолком, не удивлюсь, если впадая в крайность, они не брезговали не только сексом с людьми для пропитания, но и самыми низшими существами из мира нечей, которые могли дать силу. Мы проходили это на курсе адаптации, вымирающие виды из-за отсутствия силы теряют свои способности, только вот людьми не становятся…       В горле зажгло, как будто проглотил сто грамм водки, глаза налились кровью, я почувствовал резкую необходимость, почти помешательство, прекратить их существование, прекратить одним ударом всё то, что они делали, и уже выпустил клыки, когда в комнату из голых бетонных стен, окруживших нас, лешак втащил совсем молодого мальчишку. Мне пришлось крепко постараться, чтобы удержать зверя за поводок, ещё столько же, чтобы не выпустить его самому, крикнув: «Фас!». Глядя в глаза того арабчонка, которого видел в видении, чувствовал от этого существа опасность, такую, которую не от кого прежде. У меня подгибались колени, знобило и резко бросало в жар, скручивало сухожилия, и так отвратно тянуло за грудиной, что сам едва чуть не взвыл. А он просто смотрел. Своими тёмными, как у Вика глазами, один в один копируя выражение его лица, даже хмурился так же, и чем дольше смотрел он, тем больше я хотел его убить. Не подпустить к Вику. Сам не знаю почему, но это казалось сродни смерти, и всё же это был ребёнок, а в руке у меня уже был нож, а на губах — ухмылка…       — Не так быстро, — цепкие пальцы взяли за горло, боли не было, только обжигающая кислотой ласка, — сначала нужно полностью пробудить зверя. — и уже шёпотом, в самое ухо: — Развлекайся, Дантарес. Только… недолго…       Толчок, такой что едва устоял, дальше хрип лешего, сухое «прости» и снова падение, теперь уже в реальность…       Очнулся опять на земле, в этот раз оберегая голову, запрокинул её повыше, а жопу спасти не удалось: копчик ужасно ныл, ещё до трясучки бесило приземлившееся на меня тело. Своя атмосфера стремительно ворвалась в мою шальную голову, едва не заорал от перевозбуждения. На повестке дня два вопроса: если закопать тело сможет ли его учуять оборотень под снегом? И второй: сколько ещё близнецы будут прыгать Вику под лапы, чтобы притормозить?.. Этот гад безошибочно меня чует даже за километры!       — Ты вообще кто? — грубо дернув пацана за плечо, спрашиваю строго. И так же порывисто он скидывает мою руку, криво ухмыльнувшись. Все ещё слышится в ушах, пока проглатываю хамство недоростка. Его слова меня достали, поэтому растерялся. Поэтому такие родные руки сейчас меня душат, а не обнимают. «Я твоя проблема»       Вик рычит так, что сосны пригибаются, близнецы прилегли на снег брюхами и, несмотря на всю ужасающую до мозга костей их потребность меня защищать, не могут подойти, а надо бы.       К вожаку в броне сложно привыкнуть, на вид, сука, ночью встретишь — поселишься у психиатра и забудешь, что сны без кошмаров бывают. Чистокровка оборотень — не самое милое создание, но глаза-то те же, и хоть рычит, и силу не всегда соизмеряет, беспокойство не скроешь.       — Накажи меня, — одними губами через улыбку, вскинув голову, расслабляюсь, он чувствует, как мышцы гортани слабеют, и сам отдёргивает царапки. А меня клинит. Ведёт на него просто, и моё возбуждение ему переходит. Правда, если я бы его прижал к ближайшему дереву пошире и предался такому разврату, что белки покраснели, у него адреналин трансформировался бы в агрессию. Нет, пацан он у меня всё-таки ещё, дурной.       — Ещё раз… — рычит, медленно перетекая в человека, и делает это до отвращения красиво, смотрит пристально, а я не могу перестать улыбаться. — Только попробуй запеть!       — Я бы выпил! — попытка увести его не проходит без следа, он, сука, чувствует подвох и медленно отвернувшись вгрызается взглядом в мальчишку. Конкретно начинает подташнивать от наигранных слез. Даже не думал, что Вик так легко на них купится.       А дальше я плохо помню, потому что, когда он подошёл к парню, а тот обнял его за шею, как родного, у меня внутри что-то щёлкнуло… Сгорел, нахуй, предохранитель…