Сессия в условиях Талига

Чтобы оказаться на территории старого аббатства, нам пришлось переехать через узкий ров. Аббатство? У нас это называется католическим монастырем, впрочем здесь есть другие религии. Олларианство, та самая, от одного названия которой бросало в дрожь, и эсператизм. Эта, последняя, кстати, тоже не радовала — Мирабелла прожужжала все уши в Надоре. Эсператизм то, эсператизм это… Впрочем, хватит пустых размышлений. Прежде, чем мы оказались на той стороне, какой-то мужчина в мундире гвардейца подошел к нам. Я слез и протянул ему письмо. Он посмотрел на него с каким-то праведным ужасом, крикнул невнятно чью-то фамилию. Вывалился еще один, недовольный и явно оторванный от сытной трапезы. Опустили подъемный мост. И года не прошло! Да, я чувствовал себя сейчас ворчливым и возгордившися, потому что появился здесь из гораздо более поздней эпохи. У нас есть турникеты и сигнализации, а у них — вот это. Бедные люди. Впрочем, одернул я себя, здесь мне еще жить и жить, поэтому лучше не вспоминать о шикарных достижениях двадцать первого века. Задумчиво и заинтересованно, я смотрел на размытую дождем дорогу, на высокие стволы деревьев, на низкие облака. И тихо, на мягких лапках подкрадывалось разочарование. Я-то ждал тепла ранней осени, а тут все крайне уныло. Какие-то пугающего вида и цветов растения, сморщенные белые ягоды. Попробовать что ли? А ладно, не буду. Жить-то хочется. — Чертовы вороны, — буркнул я, глядя на внезапно сорвавшихся с веток деревьев черных и не в меру сварливых птиц. Несмотря на прошедшее время, воспоминания о них были еще свежи. — Чтоб вас… — Дикон? — удивился Эйвон. — Что ты говоришь? — Да я, дядюшка, молитву читаю! — откликнулся я бодро. Угу, молитву. О душевном здоровье капитана Арамоны, который уж никак не ожидает в стенах школы оруженосцев свою кару небесную в лице моей очень скромной персоны. Вот и подъехали. Я слез с коня, Эйвон тоже, конюхи поспешили их увести. Все тело ныло с непривычки. Странно, а во время остановки в таверне такого не было. На вышедшем к нам слуге серая униформа. Или как это здесь называется? — Как прикажете доложить? — монотонно пробубнил он. Эйвон открыл было рот, чтобы дать ответ, но я его опередил: — Ричард Окделл и его опекун! А то было бы что-то в стиле «наследник древнейшего и благороднейшего (из находящихся в опале) рода (Блэк) Окделл прибыл (дотащился в дождь) к вратам (покосившимся) Лаик». Нет уж, увольте меня от таких заворотов. Не факт, что «дядюшка» стал бы так выражаться, но, а вдруг, старческий маразм, все дела… На тему Талигойи он весьма высокопарно рассуждал, так хоть тут меня не опозорит. — Следуйте за мной, — изрек слуга себе под нос. Проследовав, я оказался в темной комнате. Блин! Вот не к спеху упомянул я Блэка! Шутки шутками, а к темноте я относился всегда с опаской. Благо, что здесь зажгли свечу через минуту. Уф… И на душе стало спокойнее. А это что, точнее кто? Капитан Арамона? Ну да. Расселся в кресле под портретом с каким-то неизвестным мужиком. Но мужик богато одет и то радует. — Прошу садиться, — короткая фраза сопровождалась вялым кивком, должным означать приветствие. С каким удовольствием я сел на удобный стул и вытянул ноги! Ларак потоптался где-то сзади нерешительно, а потом сел тоже. — Значит, герцог Окделл соизволил поступить под МОЕ начало, — с таким голосом в российских очередях он бы очевидно имел успех, — а его опекун не имеет ничего против. — Решение приняла вдовствующая герцогиня Мирабелла. Я не счел себя вправе ей возражать, — тут же искусно заюлил Ларак. Я закатил глаза. Интриг-то, интриг! — Но по своей воле сына Эгмонта в столицу вы отправлять не желали, — презрительно процедил мужчина, неприязненно окинув взглядом Эйвона. — Но это уже не имеет значения. Здесь присутствует наш капеллан. Присягните в его присутствии, что привели своего подопечного по доброй воле. Оу… еще и священник в черном у окна. Освещение тут, конечно, никудышное. Ну что же, если без этого никак, поклянусь. — Приветствую вас, дети мои. Было ли ваше решение обдуманным и добровольным? Готовы ли вы оба именем Создателя нашего поклясться, что сердца ваши и души принадлежат господу нашему и его наместнику на земле Талига Его Величеству Фердинанду Второму? В делах церковных я ничего не понимал, как и смысл этих замысловатых фраз, а потому, недолго думая, поклялся. Эйвон вторил мне. Чего я в конце концов теряю? — Теперь, в присутствии вашего опекуна, Ричард Окделл, узнайте законы и оставьте свою роспись, если согласны. — Я готов, — спокойно отрапортовал я, вслух скрупулезно прочитав свод правил, по которым жили воспитанники братства святого Фабиана. — Поняли ли вы все, что прочли? — Да, я все понял. — Укрепились ли вы в своем решении вступить в братство унаров? — Да. — Готовы ли вы принести клятву перед лицом Создателя? — Да. — Эйвон Ларакский, вы, как опекун герцога Окделла, вправе остановить его. Поддерживаете ли вы желание вашего подопечного? — Да. — Герцог Ричард Окделл. Мы готовы принять вашу клятву. — Я, Ричард из дома Окделлов, добровольно вступаю в братство святого Фабиана и клянусь чтить Создателя нашего и его земного наместника короля Фердинанда, да продлит Создатель его блистательное царствование. Я клянусь также слушать своих наставников, духовных и светских, и ни в чем не перечить им. Я отказываюсь от своего титула и родового имени до тех пор, пока не буду готов мечом и словом служить Создателю, Королю и Талигу. Я буду прилежным учеником, послушным воспитанником и добрым товарищем другим унарам. Я не буду вступать в ссоры ни с кем, с кротостью прощая врагам своим. Я не буду иметь тайн от своих наставников. Я не буду покидать поместье Лаик без разрешения моего капитана и не стану встречаться ни с кем из родных, не спросив на то дозволения. Если я нарушу свою клятву, да буду я в этой жизни лишен титула и дворянства, а в жизни вечной да настигнет меня кара Создателя. Уф, с бюрократическим занудством покончено! Внизу следующего листа я должен был расписаться, но рука так и замерла над бумагой. Я не знал, как расписывался Ричард Окделл. Нервно закусив губу, я полуприкрыл глаза, отдавшись рефлексам, и вывел размашистым -не моим- почерком роспись. Благо Эйвон ничего не заметил, разглядывая то ли темную стену, то ли портрет с мужиком. — Готов ли ты к трудностям и испытаниям во славу Создателя и короля Фердинанда? Да елки-палки, сколько можно болтать, я устал в конце-то концов! — Я готов. В полдень и в полночь, на закате и на рассвете. — Да будет по сему! — подал голос священник. — Я свидетельствую, — подытожил Арамона. — Я свидетельствую, — молвил Ларак тоном престарелого умирающего лебедя. — Унар Ричард, проводите графа Ларака и возвращайтесь. Отвечайте: «Да, господин Арамона». — Да, господин Арамона. Наконец-то пытка болтовней и бумажками завершена! Слава местному Создателю! Я поспешно встал, уставшие ноги вновь заныли, но проводить Эйвона Ларака все-таки нужно. Он, вроде бы, неплохо ко мне относится, хоть и бубнит про Талигойю страдальческим тоном. Когда мы покинули полутемную комнату, слуга в сером поперся следом за нами. Что за конвой? — Прощайте, Ричард, и не забудьте того, что обещали. — Не забуду. Как тут забыть, когда все вокруг насели с этой давно загнувшейся Талигойей и капают мне на мозг с завидным старанием. Можно подумать, я могу что-нибудь вот прямо сейчас изменить. Чего они ждут? Я ведь всего лишь мальчишка, которому лет шестнадцать-девятнадцать. Телу шестнадцать, душе девятнадцать, так что все очень сложно. Так, мысли в голове путаются очень и ноги подкашиваются от усталости — пойду-ка я за слугой. Он приведет меня к прекрасной кровати.