Под сенью лихолесских туманов

С течением времени многое меняется или же не меняется ничего. Годы проносятся быстрее минут, а века мимолетны, словно вздох. Время для эльфов течет иначе, чем у смертных — в их распоряжении целая вечность. Сладкая пора юности тянется дольше, чем иная жизнь. И ничего Леголас не жаждет больше, чем, наконец, повзрослеть достаточно для Короля. Ветер пряной дрожью проходится по простирающимся в далекую высь кронам дерев и сладко вздыхает в лицо эльфийского принца. Здесь, средь переплетшихся меж собою ветвей, он чувствует себя единым целым с Лесом и дышит вместе с ним, узнавая знакомые запахи. Мокрая трава, бестелесный туман, теплое дерево, терпкие ягоды. Трепет пред ними овладевает им с детских лет. Ведь так пахнет его Повелитель. Все здесь служит Лесному Королю. Луна всходит на небо по его зову, а солнце сменяет ее, когда ему становится скучно. Цветы в садах распускаются, дабы потешить взор его, и птицы поют по утрам оттого, что он любит просыпаться под звуки трелей. Стрела в луке принца, когда он, наконец отпускает тетиву, пронзает воздух, послушная его воле, и летит туда, куда желает он. И жизнь Леголаса тоже принадлежит ему, вечно и безраздельно. Каждое слово, каждый вдох, каждый миг бессмертного бытия — он бросит все к ногам своего Короля. Таков закон, и ничто не изменит этого. Ни войны, ни время, ни смерть. Тронный зал похож на огромного древнего зверя, уснувшего тысячелетия назад. Трандуил — его степенно бьющееся сердце, холодное и безжалостное, глухое к порывам слабости. Леголас восходит к подножию его высокого трона и преклоняет колена. Он не сделал бы подобного ни для кого в целом свете, и отец знает об этом. Его рука, словно бы небрежно протянутая сыну — знак благосклонности и уважения к той любви, что испытывает к нему юный принц. Перстни на его белых изящных пальцах холодят губы. Сапфиры, опалы, изумруды, столь же прекрасные и бесстрастные, как их хозяин. — Ты снова упражнялся, мой принц? Мне казалось, ты давно постиг совершенства во всем, что касается тела, — ладонь лесного короля ласково и властно в одно время дотрагивается его волос, чуть тронутых влагой туманного утра. — Нет предела совершенству, ада. — Так почитают мудрецы. Улыбка не отражается на точеном лице Трандуила, но ее можно ощутить кожей. Это гораздо, гораздо лучше. Леголас прикрывает глаза, внимая спокойному, исполненному мудрости голосу старшего эльфа. Трандуил редко говорит такие вещи, чаще он требователен и скуп на похвалу, потому нет слаще награды, чем довольство из его уст. Тонкая рука короля касается его подбородка, и Леголас, ведомый ею, послушно поднимает голову. — Я желаю сообщить тебе первому, мой светлый принц. Через одно полнолуние я намерен отбыть в Эребор, — произносит отец, по-прежнему не отпуская ладони от его лица. Леголас хмурится и на мгновение забывает о выдержанном тоне, которого следует придерживаться в присутствии Владыки. — Зачем? — грубо вопрошает он. Ему непросто сдержаться на том, должно быть, отец читает то в его глазах, не скрывающих жгучей ревнивой вспышки. На памяти Леголаса Трандуилу еще не приходилось лично посещать Одинокую Гору, но Трор и его свита посещали Лихолесье около века назад. Вольностей, которые принц Траин допустил с эльфийским королем, не заметил бы только слепой. Как и то, как далеко сам Трандуил позволил ему зайти. О, как же он ненавидел его, их обоих! Леголас яростно сцепляет зубы от одного лишь воспоминания. Разумеется, отцовская ласка незамедлительно оставляет принца. Глаза Трандуила, неподвижные, как далекие звезды, и в то же время хранящие в глубине своей целые миры, гневно вспыхивают. Леголас замирает перед ним, парализованный — не страхом, но тем сметающим чувством, что заставляет видеть лишь отвесную пропасть чужого взора и слышать несмолкающий зов с самого ее дна. Вновь потянется за рукой короля, что больше не легка и нежна, а так тверда и тяжела, словно закована в перчатку, отлитую из стали. Губами — по каждому пальцу и выше, вырисовывая узор от ямки на прохладной ладони к переплетению вен, исписывающих запястья. Порывисто, слишком быстро. Леголас вскидывает глаза: — Умоляю, не держите на меня зла, ада. Меня ранит мысль о том, чтобы расстаться с вами, — вкрадчиво шепчет юный эльф, зная, как подкупает подобное его властолюбивого отца. Трандуил смеряет сына долгим взглядом, в котором взрывается раскатами грозовое синее небо. — Встань, Леголас. Пойдем, — раздается резкий приказ. Король поднимается с трона одним великолепным слитным движением, в один миг становясь еще выше, еще внушительнее. Принцу ничего не остается, как последовать его воле. Отец ведет его в свои покои. После стольких лет, столетий он, наконец, заслуживает приглашения. Леголасу известен этот путь столь хорошо, что он видит его во снах, и Владыка, конечно знает о том. Но они продолжают делать вид, что один провожает другого в неизвестность. Путь от тронной залы проходит в звенящей от невысказанных слов тишине, где Трандуил — порыв зябкого осеннего ветра, а Леголас — хрупкий листок, подхваченный им с ломкой ветви. Когда они остаются наедине по-настоящему, принца вдруг охватывает страх. В этих комнатах все по-прежнему, вплоть до душного запаха топленого воска, кружащего голову. Разница лишь в том, что чувствует он сам. Словно обостряется каждая мелочь, каждый мимолетный порыв, рожденный его сердцем. Смятение владеет им, и единственное, чего Леголасу действительно хочется сейчас, так это чтобы отец объяснил ему, что именно с ним происходит. Но Трандуил даже не смотрит на него, будто потеряв интерес. Неспешно берет со стола кувшин, наполняя вином серебряный кубок, исписанный искусной вязью древних рун. Задумчиво пригубляет и, поморщившись, отставляет обратно. Оборачиваясь, Леголас видит алые, как невинная кровь, капли на губах отца, что глядит все также сквозь. Он сглатывает вязкий ком в горле и намеревается было заговорить, как вдруг резкий удар по хребту вышибает дыхание из его груди. Застигнутый врасплох, Леголас налетает на высокий трельяж, в трех зеркалах которого появляется его искаженное лицо. Неопорожненный кубок со звоном оказывается отшвырнут в угол, винные брызги окрашивают стену, стекаясь возле нее в неопрятную лужу. Бесшумно, как и подобает хищнику, отец настигает его со спины, запирая, как в ловушке, меж собственным телом и деревянной поверхностью стола. Пальцы, дарившие ласку несколькими минутами ранее, с силой вонзаются принцу в шею, обжигая холодом колец. Ему делается и больно, и жарко, и стыдно в одно мгновение. Теперь в серебрящейся глади они отражаются вместе, Леголас, шало краснеющий щеками, и Трандуил, во взоре которого стынет кристаллами льда полубезумная синева. — Отец, — начинает он, но хватка короля, переместившаяся на незащищенное горло, заставляет умолкнуть. — Ты изводишь меня, Леголас, отчего? — шипит старший эльф, продолжая нависать над ним всей своей мощью. — Отвечай же мне! — Я не желал оскорбить вас, отец, — выдавливает Леголас, впрочем, замечая в нехорошо блеснувших глазах короля, что не такого ответа он ждет. Губ Трандуила касается тяжелая усмешка, бросающая тень на прекрасное даже в гневе лицо. С некоторым опозданием Леголас осознает, что его больше не удерживают. Едва дыша от еще не схлынувшего потрясения, он поворачивается к отцу. — О, мой мальчик, чтобы оскорбить меня, тебе пришлось бы стараться усерднее, — говорит он тихим голосом, в котором на месте стали остается лишь усталая печаль. Будто холодным сердцем действительно может владеть сожаление. Отец подхватывает две длинные золотистые пряди волос у лица Леголаса, перебирая их осторожно, словно струны. Вот только слова его не столь утешительны. — Ты еще не готов, — Трандуил пристально смотрит ему в глаза, и принцу не нужно объяснять, о чем идет речь. Обида ранит сильнее любого удара. Леголас знает, что готов, он ждет Трандуила так долго, что это стало частью его природы. — Я недостаточно хорош для вас, так ведь? — с вызовом бросает принц, злость и бессилие делают его безрассудным. Но Трандуил лишь смеется, и глухой звук этот пробуждает в теле младшего эльфа невольный трепет. Он берет лицо Легаласа в ладони, синие, искрящиеся древней мудростью глаза пронизывают его насквозь. — Это речи ребенка, мой светлый принц. Тебе известно, что я никогда тобою не пренебрегу. Наберись терпения, сын. Быть может, в том есть доля истины, и он ведет себя, как капризное дитя, но Леголас не в силах удержаться, слова, терзавшие его изнутри все эти годы, жгут язык. — Мне сложно сделать это, отец. Ведь вы оставляете меня. Снова. В ответ Трандуил разворачивает принца обратно к зеркалу, тонкие руки, властные и бережные в одно время, ложатся ему на плечи. — Что мне сделать, любовь моя? — он вдруг снимает с головы корону, в которой соответственно времени года переплетаются молодые листья и первые ягоды, а после венчает ею пораженного Леголаса. — Вот, видишь, — выдыхает король ему на ухо. — Мы неделимы. Ты — это я, а я — есть ты. Ничто не изменит этого, ни войны, ни время, ни смерть. Отцовские губы касаются затылка, и Леголас в который раз принимает правила, ведомый жаждой повиноваться ему.