Раб, которого подарили противнику рабства

Волдеморт ловил себя на мысли о том, что хотел бы вернуть его прежнего, чтобы посмотреть; когда-то ведь он гордился им и не всегда ненавидел, а говоря ещё откровеннее — завидовал знатному происхождению, богатству, умению держать себя. Он хотел вернуть его прежнего, но совершенно не знал, что для этого делать. — Я сказал, что не оставлю тебя своей милостью, — размышлял он вслух, пока Люциус сидел у его ног, и перебирал пальцами спутанные волосы. — Ты станешь во главе Министерства Магии. Он и впрямь обещал это когда-то давно. В конце концов, кто, как не он, смог бы сделать это? Волдеморт с каждым днём все сильнее ощущал собственное бессилие и невозможность свернуть на путь тотального контроля. Он вообще был уже готов от всего отказаться: управление оказалось слишком сложной и неблагодарной работой, а власть несла все меньше удовольствия и все больше забот. — Смотри. Люциус недоверчиво и неуверенно взял дрожащими пальцами возвращенную ему палочку и взмахнул пару раз: почувствовалось движение воздуха, а на конце ее засиял новый свет. — Я недостоин, господин. — Я сажаю тебя во главе Министерства рядом с собой. Это приказ, а не просьба. Я хочу вернуться к прежнему курсу... За некоторыми исключениями. Мысль о том, с какими лицами примут его неожиданное возвышение все остальные, наполняла Люциуса странной радостью. Но Волдеморт сделал ещё больше — он дал ему не место собственного фаворита, а возможность самому принимать решения, чему Люциус вначале не был рад. Ещё сильнее он переживал новый разрыв и отстранённость. Но теперь пришла его очередь работать без устали, разбираясь с новыми порядками и вспоминая, как ведомства работали до того. Волдеморт же обратно вернулся в Хогвартс, но и там появлялся редко: то, что занимает его теперь, знал один Северус, который давал свою лабораторию в его распоряжение. Люциус часто появлялся там, разыскивая его под видимостью докладов, но Волдеморт выслушивал их, делал замечания, давал советы — и только. Но постоянная работа подействовала на Люциуса, как ни странно, в лучшую сторону. Здоровье возвращалось к нему, жажда деятельности сменила апатию. Но одержимость своим обожаемым господином ничуть не пропала. Он вставал каждый раз на колени перед темным лордом, почтительно взяв в руку его ладонь, и целовал ее, но Волдеморт никогда не позволял себе большего. Ни о какой близости не могло быть и речи, — убеждал он его, — она противоестественна и разрушала его здоровье, она была болезненной и постыдной... Но Люциус вовсе не был готов так легко отказаться от этой мысли. Волосы гладко скользили по сухой бледной коже, когда он наклонялся над его рукой, длинные темные ресницы оставались полуприкрыты, он церемонно кланялся, в черной мантии с мехом, которая одна указывала на его статус и происхождение. — Соблазнитель. Люциус опускал голову, обещая держаться скромнее, но каждый жест говорили том, как он хочет его внимания и страдает. — Это окончится плохо для меня и тебя. В прошлый раз ты рыдал от боли. Люциус скорбно опускал голову. — Ты страдаешь от одиночества. Я хочу подыскать тебе пару. Люциус посмотрел на него так, словно он пообещал казнить его на рассвете. — Да что с тобой снова? Подойди, сядь рядом, не вздумай изображать оскорбленную невинность. Я выберу тебе молодую ведьму из знатной семьи... Люциус снова схватил его руку и прижал ко рту в немой мольбе. — Нет, нет, нет, господин... Волдеморт промолчал, отыскивая причины такому странному поведению; не мог же он быть настолько предан ему, тем более, если он позволяет? — В чем дело? Ты не хочешь осквернять память Нарциссы? Взгляни на ваше семейное древо — я не хочу, чтобы оно погибло. Тем более, по моей воле. — Не надо, — только и мог прошептать Люциус. — Я приказываю тебе жениться снова. — Не заставляйте меня, господин, — умоляюще простонал он. — Ты вынуждаешь меня на крайние меры, Люциус Малфой. — Вы вправе наказать меня, — снова бесцветно опустил голову он. — Я не о наказании говорю. Очередной круциатус не добавит тебе здоровья, а я хочу видеть твоих наследников. Клянусь, я обращу тебя в девушку и выдам замуж за младшего Лестрейнджа или Нотта! — решился он припугнуть его. — Но я могу служить только вам... — Люциус в отчаянии покрывал его ладонь поцелуями. И всё-таки он и в этот раз решил оставить его при себе. Люциус уже совсем не сопротивлялся. Мирно спал почти все время, но любой знак внимания принимал с огромной благодарностью и с трясущимися руками. И он определенно был слишком хорошим образцом породы, чтобы оставлять его при себе в качестве слуги. Он сам указывал ему на девушек из хороших семей, чтобы тот женился снова и продолжил род — но Люциус чуть не разрыдался. Он боялся новой потери и он вовсе не хотел лишаться внимания Волдеморта или отлучаться от него. — Клянусь тебе, я женю тебя насильно! Люциуса трясло при этих словах. Он оказался у его ног быстрее, чем можно было заметить, цепляясь руками за его подол. Волдеморт сам понимал, что только пугает его: конечно, брак можно было заключить, но что бы это дало? — Я хочу делить ложе с вами. В решении этой проблемы не обошлось без Снейпа, который, как потом Малфою казалось, всегда его недолюбливал, и который успел за это время обзавестись супругой — юной Грейнджер. Надо думать, профессором зельеварения двигали благородные порывы спасти девушку (иначе грязнокровке было не избежать изгнания) и развить дальше ее способности и знания, но Люциус никак не мог заставить себя поблагодарить ее впоследствии. А меж тем он был уверен, что выход подсказала им она, поскольку он содержал в себе немало знаний из маггловской медицины. Некоторое время после того неприятного разговора Люциус решил, что идея, пришедшая в голову его суровому господину, забылась, и он мог существовать спокойно дальше, хотя и избегал первое время являться на глаза Волдеморту, — но он жестоко ошибался. — Кажется, я заводил уже с тобой разговор о наследнике. — Мой лорд, прошу вас... Вы говорили мне взять в жены девушку, я помню... Но я не хочу делать несчастным ни себя, ни ее. Я хочу посвятить жизнь вам, — и он снова осторожно поцеловал тыльную сторону его кисти. — Что ж, тогда ты послужишь нашей общей цели. — Всегда, господин. — Я говорю о ребенке. Ты сможешь завести его без участия женщины. Люциус оказался не готов к этой мысли. В противовес этому, Волдеморту подгоняло время, фаза Луны и сроки, в которые нужно было провести ритуал. И именно поэтому Люциус, обнаженный, с растрепавшимися волосами, лежал на постели, удерживаемый легким сковывающих заклинанием, а Волдеморт возвышался над ним, удерживая в памяти сложную последовательность действий. Люциус, в свою очередь, чувствовал, как сильно и громко бьётся сердце. Удары отдавались в ушах так громко, что мешали услышать слова, обращённые к себе. Хозяин обращался ласково и гладил рассеянно по груди, уговаривая успокоиться и не вредить себе. — Больно не будет, Люциус. А потом он понял, что Волдеморт хочет взять его, сделать то, о чем он сам так давно мечтал, и обрадовался. В этот раз он и правда был бережен и чуть ли не вылизывал, покрывая тело короткими прохладными поцелуями, — только соски чуть прикусил, не давая расслабиться окончательно. Два сложенных вместе пальца вошли легко через смазку, и теперь Волдеморт мучил его, раз за разом нажимая ими на самую чувствительную и болезненную точку, вслушиваясь в стоны Люциуса. Но желания отстраниться не было, напротив, он только и мог, что умолять снова: — Еще, господин, еще, еще... Он потирался собственным возбужденным членом об постель под собой, и ткань казалась грубой, приятно дразнила обнажившуюся головку члена, а потом Волдеморт просунул под него свою ладонь, перехватывая его и скользя рукой вдоль него, в два движения помог кончить. Люциуса охватило чувство невесомости. Не чувствовалось ни рук, ни ног, только плывущее марево сумерек, что сгущались в спальне. Волдеморт поднес ему какой-то травяной настой, горьковатый, но не настолько, чтобы плеваться, и он послушно выпил, чтобы не огорчать его, хотя пить не хотелось вовсе. Расслабленность сгладила тот момент, когда Волдеморт вошел в него — не раздеваясь, только подняв черную хламиду, он возвышался над ним, иногда лишь нагибаясь. чтобы подарить очередной поцелуй-укус, что усиливало сходство с хищной летучей мышью. Он овладевал им медленно, хотя Люциус больше не зажимался, а наоборот, сам пытался раскрыться навстречу. И в этот раз боль не казалась пронзительной и разрывающей; она напоминала о себе, но иногда сквозь нее проглядывало удовольствие, почти неотличимое, такое же мучительное, отличающееся лишь тем, что он уже совершенно инстинктивно подавался навстречу и чувствовал разочарование, когда Волдеморт не двигался так резко или быстро, как он того хотел. Но тот двигался, не наращивая темпа, зато входя каждый раз чуть глубже, все с большей силой, все увереннее зная, как нужно двигаться, чтобы растянуть удовольствие для обоих, и выплеснулся в него до того, как ослабший в его руках Малфой посчитал бы себя окончательно измученным. В этот раз Люциус не упал, бессильно откинув голову, а обвил его за пояс руками, притягивая к себе. — Нетерпеливый... В голосе темного лорда было удовлетворение, смешанное с удивлением, и впервые за все время, что они были вынужденно привязаны друг к другу против воли, он гладил его уже совершенно искренне, не в попытке загладить вину или успокоить, а только потому, что ему хотелось коснуться этой кожи, гладкой, в мелких каплях пота, мерцающей. Он даже несколько жалел, что Люциус, возможно, не простит ему сделанного сейчас... И решился спросить: — Люциус. — Господин, — выдохнул Малфой в ответ, не открывая глаз. — Общий наследник, Люциус. Мы сможем его завести. — Мой лорд... В этом выдохе было больше томного счастья, чем осознания просьбы. Что ж, Волдеморт не мог всерьез винить его в том, что тот едва слышит его. Эйфория и слабость самому ему мешали справиться с нахлынувшими чувствами. "Все-таки он слишком легкомыслен". — Я проведу ритуал для того, чтобы твое тело смогло вместить его. — Но... — До него, кажется, начал доходить смысл слов. Голубые глаза открылись шире. — Я... Я не смогу. — Поэтому я хочу попросить тебя очень себя беречь будущие сорок недель. В этот момент смысл ритуала дошел до него полностью. — Но мой лорд! Я не смогу, я слаб, я много чем был болен... — Теперь я прослежу за этим. Люциус замотал головой, не находя слов. — Кажется, мы уже говорили о том, что ты приносил мне клятву верности, — заметил Волдеморт, кладя руку ему на грудь и удерживая на месте. — Говорил о том, что твое тело принадлежит мне... — Да. Но в голосе снова была обреченность. — Мы уедем с тобой, когда подойдет срок. — Когда станет заметно! Он еще находил в себе силы ставить условия! "Что ж, по крайней мере, он знает, чего хочет", — сказал себе Волдеморт и продолжил вновь: — Хорошо, пусть так. Далеко отсюда. Вдвоем. Там, где мы будем равны. Волдеморт взял его руку в свою, и в свою очередь приложил ее к своим сухим губам. — Не в такой обстановке я ожидал услышать предложение руки и сердца, — и Люциус неожиданно рассмеялся. Смех был нервный, но искренний. И Волдеморт понял, что ему верят. — Могу даже пообещать торжественно обвенчаться. — Не надо. Вас не поймут, мой лорд. — Отчего? Они просто решат, что я решил унизить тебя еще сильнее. Но ты-то будешь знать истину. И он сжал его руку чуть сильнее, не отпуская от губ. Высказанная мысль определенно понравилась Люциусу, судя по зажегшемуся в его глазах огоньку, и он кивнул — Значит, ты согласен? — Да, мой лорд, да, да, да... — После того, как ты подаришь мне наследника. А затем из голубых глаз неожиданно вытекло несколько слезинок. — Прекрати это. — Я... Я сам не понимаю, отчего это, — растерянно оправдывался он. — Мне не больно, не страшно, я не могу понять, почему я плачу... Волдеморт стёр пальцем каплю слезы с уголка глаза и мысленно пообещал себе быть заботливым. В первую очередь это касалось ближнего круга, во вторую домовых эльфов, которым строго воспрещалось отныне приносить лорду Малфою спиртное и все, что может повредить здоровью, но и сам не мог оставить его без внимания и потому часто втайне следил за ним, появляясь неожиданно и приказывая отправиться спать или завтракать.