Раб, которого подарили противнику рабства

Меж тем ритуал подходил к концу, и процессия остановилась, окружив чашу, и они вынуждены были вернуться. Волдеморт занял место на возвышении, указав Люциусу встать рядом, но тот покачал головой и опустился рядом к его ногам. В этом жесте было столько покорности и одновременно достоинства, что было даже странным видеть его таким. Он опустил взгляд, но не голову. Волдеморт смотрел на него: прекрасная разрушенная жизнь. Жизнь, которой он владел. По окончании он поднялся, не давая ему долго раздумывать, повел за собой. Тем не менее, Люциус даже посмел возразить: — Мы не вернемся в Мэнор, господин? Волдеморт отрицательно покачал головой и пошел вперед. Естественно, он не собирался тащить его за собой на поводке, но тот шел медленно и отставал. Неловко улыбнулся, стоило повернуться к нему. — Тяжело быстро идти. — И всё-таки ты пришел. Как он вообще решился так легко отпустить его и даже воображал себе, что забудет всё и выкинет из головы? А если бы Люциус погиб? Волдеморт понял в этот миг, что страдал бы от этой потери, — тем сильнее он вцепился в руку Люциуса сейчас, царапая ее. Так и притащил его в подземные покои. Приказал сесть рядом, сдернул с него, наконец, мантию, и с себя: без них тут было прохладно, но это освежало и вносило ясность в мысли. — Помню, как я увидел тебя в первый раз: отец привел тебя ко мне лет в семнадцать, ты был почти взрослым. — Я тоже помню эту встречу, мой лорд, — и губы Люциуса тронула еле заметная улыбка — скорее, удовольствие от воспоминаний. — Такой прекрасный! Светозарный. Молодой бог. Абраксас гордился тобой до безумия. Люциус покачал головой. Вне клятвы, влияла та на него или нет, он погружался в них, и это успокаивало его, неся светлую грусть. — Он был со мной строг, — покачал Люциус головой. — До грубости. Похоже, здесь крылся еще один ключ к разгадке его возвращения, и Волдеморт положил руку ему на плечо. Даже сейчас, храня остатки былого великолепия, он был прекрасен — именно тем, что вовсе не хотел очаровывать или напоминать о себе, ухитрялся покорять именно этой вечной запуганностью, бравшей начало, выходит, в его детстве. Волдеморт приблизил его лицо к своему, снова заглянул в эти голубые поблекшие глаза, и не находил в них ничего, кроме преданности, которая странно и притягательно сочеталась с чувством достоинства, и тогда темный лорд понял, что то, что он считал гордостью, было лишь страхом и замкнутостью; когда ему казалось, что он носит корону — то были лишь идеальные манеры, выстраданные, вечный страх перед окриком. — Не бойся меня больше. Никогда. Господин будет добрым. — Никогда, — эхом повторил Люциус. — Покажи мне это. Люциус лежал на полу, подстилкой у его ног, перевернувшись на спину, давая темному лорду поставить ноги на себя. Чужая плоть была теплой, в отличие от его ступней, и приятно грела мягкой податливостью. — Поднимайся. — Мне приятно, господин. — Я не позволю тебе ночевать там. Ты и без того болен. — Нет. В этот раз Волдеморт не удержался, нагнувшись, от новой пощечины. — Не смей спорить. Отправляйся в ванную. Хочу посмотреть на тебя снова. Ванную Слизерина было впору назвать купальней. Широкая каменная чаша, в которую были вода, — правда, с неглубоким дном, так что сидевшего там на коленях Люциуса она не скрыла и по пояс. Он подставлял себя под прозрачные тонкие струи, давая каплям стечь по волосам и груди вниз, откидывал голову, чтобы они обмыли его лицо, отмывал себя... — Ты не слишком аккуратен. Замечание вызвало такой его страх, что просить его подготовить себя Волдеморт не решился. Они вернулись в покои. — Не торопись одеваться. Хочу посмотреть на такой прекрасный образец породы. Он потянул носом запах, думая, что кажется Малфою зверем, оборотнем, нежитью, но разуверять не стал, снова нависая. Страх его притягивал, и от соблазна в этот раз было не скрыться. Он приник к его коже чуть выше ключицы, там, где к шее поднималась тонкая синеватая вена, и прикусил ее — сперва мягко, потом сильнее. Люциус послушно замер, чуть откинув голову, только глаза прикрыл: похоже. в этот раз происходящее ему нравилось. И Волдеморт не стал отказывать себе в удовольствии, впиваясь все сильнее, ставя глубокую метку. Кровь, чуть соленая и кисловатая, окрасила его губы и расцветила кожу Люциуса, когда Темный Лорд ткнулся плоским лицом, даря ему еще пару поцелуев. И отчего он чуть не умер в тот раз? Теперь боязно было и взять его (а меж тем он знал, что может приказать, и это порождало разлад в его мыслях). Он попытался успокоить его. — Удивительно, что это было впервые для тебя. У тебя не было никого, кроме жены? — Нет, мой лорд. — Не лги мне. — Это правда! Тем удивительнее она казалась. — Но тогда я должен казаться особенно отвратителен такому, как ты? Что ты мне ответишь? — Вы обладаете особой властью. — Красивые слова. — Я слабею, когда вы касаетесь. Не могу заставить себя вырываться... Даже если вы делаете мне очень больно. Это было правдой: надо было видеть, как он замирал, стоило к нему прикоснуться, и отзывался втройне трепетнее, стоило это сделать без насилия. — Покажи мне, как ты меня хочешь, Люциус. Думай об этом. Люциус прикрыл глаза в ответ, и теперь Волдеморт, проникая в его мысли, мог видеть, как он представляет себе его: вовсе не отвратительным, но пугающим, грозным, но чувственным, тем, кто мог обойтись с ним как угодно, и тем ценнее тёмному лорду казалось это доверие. Ещё несколько укусов-поцелуев — и ни стона в ответ, хотя Волдеморт чувствовал замирающее под ним тело. Но когда он начал спускаться вниз, Люциус всё-таки закрылся от него руками, загородив промежность. Он убрал его руку, оглаживая контуры члена, не слишком большого, мягкого, что было неудивительно, зная об его испуге, но в этот раз он был мягок. — Нет, мой лорд... Не надо. — Покажи, как ласкаешь себя с мыслями обо мне. Люциус уткнулся в подушку, всхлипнул от страха и бессилия, и Волдеморт понял, что он страдает из-за собственной слабости и бессилия, и ненавидит себя за это. — Я не способен. Мой лорд, простите... Но он не отпустил его, хотя и не стал препятствовать, позволяя отвернуться. Несколько прикусывающих движений, но мягких: — Пусть все видят, что ты моя собственность. Забудь. Я не отпускаю тебя, — бормотал он. Ему казалось странным, что можно настолько потерять голову, но это было так: власть опьяняла, и впервые он видел ее не в том, что может лишить жизни, а в том желании, которое вызывает. Подумалось, что его надо бы успокоить. Наверное, ему нравились сложные и изысканные запахи, а может, наоборот, и сладкие, и он потянулся к палочке, приказав дверце шкафа открыться и быстро соединяя два зелья в одно. Покои наполнились острым ароматом можжевельника и иссопа, приятным. Люциус с замиранием почувствовал, как вдоль спины стекают капли густой мази, но противиться не стал. Столько времени ожидая подвоха, момента, когда темный лорд проявит прежний нрав, он начал понимать постепенно, что насилия не будет. Темный лорд вел себя совершенно безумно, но это нравилось ему, и он уже сам ненавидел себя за слабость. Прошептал задыхающимся голосом: — Вы желаете сами, господин? — Я тебя оцарапаю. "Или порву, как в прошлый раз". — Нет,и нет. Это моя вина. Слишком сильно сжимался. Позвольте, я... Мне нужно подготовиться. Волдеморт кивнул, отчасти желая понаблюдать за ним, и Люциус потянулся назад, собирая капли мази, пытаясь растянуть себя скорее. Он торопился, погружая сразу два пальца и морщась, пытался нащупать простату, выгибался, демонстрируя порозовевший сфинктер, надеялся не сделать больно хотя бы сам себе, но и это не выходило, и Волдеморт притянул его к себе, просовывая руку ему под живот и намереваясь дать прочувствовать более медленную и вдумчивую ласку. Замер, медленно и осторожно вводя свои пальцы, стараясь нажать на пульсирующую простату. Послышался сдавленный стон. — Прошу, мой лорд. Он хотел, даже мечтал уже ощутить эту переполняющую и глубокую боль, и просил большего, хотя не был готов справиться даже с этим, и даже воспоминание о стекавшей по его бёдрам крови не охлаждала его желания; ещё сильнее темного лорда удивило то,и насколько возбуждающей ему казалась его рука у себя под животом, которой он придерживал его на весу, не давая отстраниться. — Не так скоро, Люциус. До этого ты должен сделать ещё кое-что. Тот обернулся непонимающе, и Волдеморт поставил его на колени перед собой, устраивая у себя между ног и чуть ли не носом утыкаясь в промежность. — В прошлый раз ты был таким послушным, — заметил он. И почти сразу его члена коснулись губы, он ощутил мягкое тепло рта, язык, который вылизывал его. Люциус пробовал вобрать его член полностью, давился, боясь расслабить горло. Волосы пеленой скрывали его лицо, но Волдеморт откинул их и заставил поднять взгляд на себя: Люциус смотрел открыто, почти послушно. — Не надо так глубоко. И правда, ощущения от его губ и поцелуи были куда чувственнее. Осторожный, почти трогательный жест, с которым он целовал его в противовес тому, как Волдеморт кусал до боли его в ответ, вот что казалось тёмному лорду самым занимательным и приятным в том виде отношений, что связывает их. Жаль, если он так и не сможет принять его... Но Люциус послушно выгнулся, демонстрируя узкое темное отверстие и пару пальцев, которыми сам пробовал растянуть себя. — Нет. Снова страх в глазах. Почему господин не хочет его? Он плохой? Он неправильно предлагал себя? — Ты не готов. Люциус прекратил эти попытки и просто лег рядом, прижавшись. Он потрепал его по спине, успокаивая. — Сделайте меня готовым, мой лорд. — Это произойдет нескоро, — ответствовал Волдеморт и тут же добавил, чтобы избежать разочарования. — Разве ты не обещал служить мне вечно? Тот кивнул. — Прекрасно. На следующее утро они явились в министерство вместе. Кажется, Люциус делал всё то же: исследовал генеалогию, восстанавливал древние семейства в правах, помогал наладить работу аврората, но все кругом как-то поняли, что он вышел из-под опалы, и Волдеморт больше не отсылает его от себя, велев скрыться с глаз. Люциус приносил ему доклады, занимался его поручениями и часто входил в верхний зал, откуда Волдеморт вершил дела. Правда, смотря на него трезво, темный лорд все же видел какую-то безжизненную обреченность в его облике. Его голос, тихий и хриплый, точно напоминал обо всех лишениях: Волдеморт не помнил, каким он был до этого, но уверен был, что иным. И теперь Волдеморт сам заметил, как остальные маги презирают его. Ему не подавали рук и общались как с прокаженным. Егеря открыто презирали его, как и раньше. Проходя вдоль узкого коридора, он заметил, как Люциус шел впереди и, поравнявшись с ними, в ответ на смех ответил что-то резко, через мгновение прижатый к стене одним из них. Не то что бы он ринулся на спасение: хватило просто появиться у них за спинами. — Скабиор, — негромко, но звучно начал он. — Д-да, мой лорд. — Напомни мне, чем ты должен заниматься сейчас? В этот раз он перенесся обратно в Мэнор вместе с Малфоем, и его поразило, как тот остался тих и безучастен к случившемуся. — Так и не отпустил бы тебя никуда больше. Потому что ты мой, Люциус Малфой. Ничей больше. Как он смел касаться тебя своими грязными руками? Он сам провел ровно тем же жестом по его пояснице, задирая мантию и сорочку, пальцами впиваясь в плоть и попутно отмечая, что тот худой, как мальчишка. Что с ним стало? "Раньше он мог позаботиться о себе сам, — ответил голос внутри него. — Раньше у него была власть. Сейчас она в твоих руках". — Вы больше не выпустите меня отсюда, господин? — Что за странная фантазия? Не заставляй меня повторять все снова. Ты свободен. — Мне приятно принадлежать вам. Мне больно, когда вы равнодушны. — Ты слишком хорош, чтобы быть только подстилкой у моих ног — я говорил тебе это. — Я даже не способен сделать вам приятно. — Я всё еще помню твой мягкий рот, — и Волдеморт провел пальцем по его губам, нажимая и заставляя приоткрыть. Тот почтительно поцеловал его руку. А потом начал раздевать его после почтительного "Вы позволите?" и ответного кивка. Снял и мантию, и балахон, и отвел к постели, помогая сесть и устраиваясь между его бедер. Снова светлые пряди закрывали лицо, когда он склонялся над ним. Волдеморт лег, прикрыв глаза, отдаваясь его неловкому захлебывающемуся минету, а когда тот вдруг прервался на середине, приоткрыл глаза и обнаружил, что Люциус сел на него верхом, упираясь в грудь руками, будто сам хотел насадиться на него. — Не смей, — и Волдеморт, зарычав, прижал его к постели. Ему и без того хватало его потерянного безучастного взгляда — взгляда сломанного человека. Но что, если этот человек сам того хочет? Если он нуждается в твоем внимании? Если он зависим? — Господин, не злитесь! Мне не будет больно. Повернув и подмяв его под себя, Волдеморт понял, почему. Под собой он определенно чувствовал что-то твердое. Через мгновение он вытащил из него анальную пробку. Что это было и откуда, и не совершил ли над ним насилие тот злосчастный оборотень, — все это промелькнуло у темного лорда в мыслях и исчезло после признания: — Я хотел привыкнуть к вам. Чтобы больше не было крови. Растянуть себя. Так вот почему он все последние дни был сам не свой и так зажато держался! Волдеморт представил, как тот против воли и до слез на глазах пытается втиснуть в себя эту штуку, и зрелище показалось ему не из приятных. — Зато теперь не будет больно, — как мантру, шептал Люциус. Сильнее всего хотелось сейчас рявкнуть "Нет, будет!". Удивительно, что Люциус не решился повредить себя еще как-то: Волдеморт подумал, что теперь за этим следует повнимательнее смотреть. Но он даже не попытался смазать себя. Пришлось делать это теперь, тщательно и осторожно обводя круговыми движениями несчастную и действительно чуть сильнее разошедшуюся под его пальцами дырочку. Пальцы вошли легче. Где-то там должно было быть чувствительное место, при нажатии на которое он так сладко стонал — этим Волдеморт и воспользовался, заставив его кончить под себя, придерживая на весу, уговаривая сделать это. Люциус не сдерживался, а потом, расслабленный, повис у него на руках, позволяя делать с собой что угодно. Он громко вскрикнул, когда Волдеморт овладел им, несколькими медленными движениями войдя полностью. Из глаз текли слезы, но он не отталкивал его, а потом и вовсе вцепился в ответ; Темный лорд держал его за талию на весу, заставляя насадиться на себя полностью, и Люциус каждый раз вскрикивал, и кусал губы, зажмуривал глаза. но в этом было и какое-то отчаянное и болезненное удовольствие, иначе он не насаживался сам. И иначе он не испытывал бы ответного возбуждения, тем более, так быстро. Волдеморт пережал его член у основания, не давая кончить. Собственное удовольствие он тоже планировал получить до конца и вынужденно делал его движения медленными, но глубокими, входя до упора, удерживая его за талию, чтобы не дать насаживаться самому. Люциус сжимался и стонал, он даже сам слегка оцарапал его сведенными в судороге удовольствия пальцами. А потом Волдеморт и сам не выдержал и почувствовал, как изливается в него, прижав к себе последний раз. Некоторое время он лежал на нем, сам обессилевший. Запоздало подумал, что тому тяжело, спросил и услышал "Тяжело, но приятно, господин".