Ядовитые краски по полотну

Звезды как маленькие сверкающие жемчужинки, они были разбросаны в таком порядке, что можно собрать рисунки. Такое чувство, как-будто это были целые нити, а кому-то, не нравилась данная картина, и он решил их порвать их. Так жалко, что это всего лишь, фантазия. Но к сожалению, время от времени, облака закрывали ночное зрелище. Вовремя им начала сопротивляться луна, она светила, и поражала своим позитивом. Ветер розигрался, и в окно попадали лепестки, а порой даже целые цветы, сакуры. Которая цвела не далеко от дома. Брюнет уже зарисововал силуэт девушки сидящей на подоконнике. То есть, его натурщицы. Которая попивала кофе из кружки, окуталась в плед, и время от времени намекая, что он долго рисует. Дазай никогда не понимал, почему художники рисуют с натуры. Ведь все равно, нанимая их, они, натягивают маски и улыбки. Придумывают интерес, и просто врут сами себе. Для него рисовать с натуры, и по фотографии — довольно просто. Осаму в большей степени, рисовал для себя, но и брал множество заказов. А его натурщицы, появились как-то сами. Навязывались, и считали себя даже более, чем «кукла для срисовывания» — как часто выражался Дазай, он так называл самых красивых девушек, но с пустым взглядом, или обычных дур. Темноволосый уже более точно зарисовал главную героиню, этой картины. Он перешёл к обустрою округи. Различные вещи намного проще давались ему, чем анатомия и человеческие лица. Живопись он любил намного больше, чем портреты. Но тем не менее, ему нравилось рисовать и их. Да и практически все заказывают портреты. Он вырисововал каждую деталь, картины Осаму Дазая, были более похожи на фотографии. Длинные пальцы рисовали все в точности, наверное из-за того, что автор был строгим реалистом, и фантазия его ограничивалась на шутках. Картины его были всегда угрюмыми, он никогда не добавлял ничего своего. Это было делом принципа, или просто вкусом. Дом в котором они находились был за городом, материальные условия позволяли. Денег хватало всегда, на все. Но Осаму копил. Только не понятно на что. Комната была просторной и довольно простой. У него дома никогда не было грязно, все всегда было чисто, на своих местах. Дазая с детства приучали к чистоте. На него не распространялся стереотип «если ты художник — то дома срач». Девушка улыбалась, а точнее натягивала улыбку. Потом пусть не жалуется, что на портрете, её губы как у какой-то карикатуры. Она то смотрит на Дазая, то в окно. «Не вертись, плохо получится — сдерживаясь от обидного прозвища, сказал он, — Виолетта, не вертись говорю, слухая...». «Дазай-сан, понимаете уже вся шея с спиной затекли...». «Сама захотела, – отвечал он с каменным лицом – поэтому, даже не возмущайся, но если хочешь, закину работу». Он не любил подобных, без выдержки. Ведь знали куда шли. Это не за минуты делается. «Просто дуры, просто дуры...» — говорил он мысленно сам себе. Девушка вздохнула и отодвинула от себя кружку, с кофе, на что увидела неодобрительный взгляд.

***

Дазай курил на балконе, его телефон разрывался от звонков и смс. Осаму холодно поглядывал на гаджет, нехотя отвечать, ни на одно смс, ни на один звонок. Видимо придётся. Он достал с кармана телефон, посмотрел на дисплей. Нет. Не ошибся... — Да...слушаю, — он выкинул докуриную к фильтру сигарету, с балкона. — Осаму! Ты в своём уме? — голос был хриплый, на полу-крике, — Я не могу дозвониться две недели! Осаму, две недели! Дома тебя тоже нет... — И что? — Как что? Я думал что ты умер! Очередная дура... Осаму, — он перешел на спокойный тон, — ты со своими увлечениями, кароче, просто не делай как больше. Я полностью уверен, что ты был в участке. И я знаю, мне Иори-кун рассказал. — Что ещё этот, ментовский подонок, тебе сказал, Акихито? — художник запустил руку в карман. — Что девушка... умерла, — он выдохнул, — Осаму, это слишком...Виолетта была не плохой девушкой... — Акихито-кун, она была тупой шлюхой. — Ты её плохо знаешь. — Это ты её совсем не знаешь, — он посмотрел на деревья, которые были без листьев, зима, ну что сказать. Его совсем не волновало, то что, он стоит на улице в одной рубашке и чёрных брюках, — до возможной встречи. Он поставил телефон обратно в карман, и пошёл в тёплое помещение. Акихито — один с надоедливых друзей, со своей поддержкой, неужели так сложно понять, что человек не требует помощи, скажите мне? Дазай не любил жалости к себе, не любил суеты, не любил людей с низким ростом. Не любил красного цвета, и цветы. Он любил стихи о любви, хоть и не верил в правдивость истории. Он любил виски и коньяк. Он любил английский язык, на котором говорил легко, как его носитель. Он любил свободу, и мучение других. Он любил смерть. Она всегда была такой недосягаемой, всегда хотелось попасть в её объятия, он не понимал жизни, он не видел разницы между добром и злом. Ему хотелось умереть, после каждого оскорбления в свою сторону, после каждой ссоры родителей, после каждого упрека, и после каждого «умри». Как после приказа верной собаке, от ее хозяина. Смерть для него, как девушка. Как первая любовь. Как первая любовь, которая всегда безответная. Он ненавидел её, он любил её. Он восхищался, он хотел жить. Он не знал, хочет ли, умереть. Он не понимал своих вкусов, и желаний. Суицидные мысли в разные стороны. Он то убивал эту идею, то думал что она — единственный выход. То сам думал «что я творю?», то грустил, что слишком слабый даже для самоубийства. Он не знал, для чего живёт. Он не знал, где живёт. Он не знал, почему ещё живёт. Он не знал своего имени, его имя ему казалось чужим, и совсем незнакомым. С самого детства. Он жил под чужим именем. Он не понимал зачем ему идти дальше. Он не понимал слов других. Он не понимал людей. Он не понимал любви. Он не понимал денег. Он не понимал «выгода». Он ничего не понимал. Но он идеально носил маску. Он знал что такое «жизнь», и насколько она отвратительная. Он знал, что жизнь и ад — синонимы. А смерть и рай — их антонимы. Он не верил в богов. Он не верил словам других. Очередная не удачная попытка. И что дальше? Жить? Нет конечно. Смысл? Смысла умирать — нет. Смысла жить — нет. «Что дальше, Осаму? До чего докатился?» — подумал художник, и пошел на свою кухню. Вообще, он не любил своего дома. Он часто забывал даже свой адрес, но всегда помнил дорогу. Что же, а привычки не пропьешь. А жаль. Кухня — ему нравилась, наверное, это единственная комната, которая не вызывает чувства, как-будто в гостях. Наверное оно так и есть. Мы у гостях в жизни. А точнее, не вызывает настолько сильного чувства, пространства, которое видишь первый раз, но все равно, помнишь все. Сложно объяснить. Дазай Осаму противоречит сам себе. Он включил чайник, и хотел заварить чаю, но... Как на зло (наверное, так оно и есть), он кончился. Пришлось идти в магазин. А только «дома» оказался. Он выключил чайник, а то, нечего здесь пожар устраивать. Дом загородный, вряд ли, кто-то придёт по грибы, и позвонит в пожарную. Дазай накинув пальто, закрыв дом на ключ, позвонил в такси. Машины у него не было, а зачем ему она? Он не собирается задерживаться на этом белом свете, хах, скорее черном. Такси подъехало почти сразу, видно, где-то машина была неподалёку. Хотя бы в этом повезло. Он сел на переднее сидение около водителя, вспомнил что нужно прикупить ещё нормальной еды, и новые краски. И да, бинты. Он сказал водителю к центру, там всегда продают хорошие краски. А что? Делать все равно нечего. Дом гнетущий. Хоть и выходить не хотелось. Спасибо богу, в которого Дазай не верил. Ехали они тридцать минут. Осаму успел пожалеть о этой прогулке. «Чая захотелось, а, Осаму? Вот же... придурок...» — он пропустил через себя эти мысли. Водитель поглядывал на него неоднозначным взглядом, толи он ему понравился, толи он был удивлен кривой ухмылке. Но, вряд ли, он различал улыбку с ухмылкой, был туп. По взгляду видно. Но водитель не интересовал Дазая. Совсем. Наконец-то водитель остановился, и сказал «Приехали». Осаму дал тому денег и быстро сленял, со словами «Здачи не нужно!». Водитель посмотрел на несколько купюр и крикнул «Придурок! Вернись здесь не хватает!». Но Дазая уже и след простыл. «Вот же... редкостный мудак, со страной улыбкой…» — подумал водитель и завел свою машину. Осаму уже бежал по улице. Ну как бежал. Кашлял. Курение, ни к чему, хорошему не привело. Он начал идти медленнее, и услышал сигнал того самого такси. Ран, Вася, ран. Беги, Дазай, беги. И он начал бежать, быстро по улице, не смотря на великий поток людей. Час пик. Ты молодец, Дазай. Опять начался приступ кашля. Он немного откашлянулся, и в его взгляд упала кафешка. Он быстро подлетел к двери. Она резко открылась, и дала ему но носу. Вот блядство. Парень случайно давший дверью по носу Осаму, облился краской. Начал извиняться. Дазай хотел его обматерить, и сказать какое оно чмо, но когда увидел эту не натурально белую макушку, с немного длиной прядью на правой стороне лица, он растаял. Как можно обижаться на такое, мило-красное-существо? — Изви... извините, — лицо было все красное, Осаму смог различия глаза необычного цвета — фиолетового. Наверное носил линзы. — Я действительно не хотел...извините... извините... В ушах парня были черные наушники, которые сильно выделялись при белых волосах, и бледной кожи. Телефон он держал в левой руке, и продолжал извиняться, одет довольно просто, серая куртка, коричневый шарф. Черные брюки. Что необычного? Глаза добрые. Неужели, это не линзы? Удивительно. — Это ты извини, это я так нарвался, — Дазай уже кажется забыл о такси, — это твои настоящие глаза? Это не линзы? Парень покраснел ещё сильнее. — Нет-т... Это не линзы... — парень поставил телефон в карман, и снял наушники, положил туда же. — Что у вас с носом?... Осаму все время держался за нос. Но кажется совсем забыл о боли. — Да нет ничего. Просто ударился. — он пустил нос. Крови не было. — У тебя красивые глаза. Лицо юноши было совсем красное. А Осаму бледный. Вот гад. — С-спасибо... — он отошел от двери, — вы хотели зайти. — Я все равно один... А ты меня сбил с ног, так что, составишь компанию? — Осаму вошел в тёплое кафе, и посмотрел назад, хах, вспомнил таксиста. — Ну...если не спешишь. — К-конечно... Я ждал кое-кого, но он не пришёл. — он повесил голову, и пошёл за Дазаем, — Я бы не хотел казаться навязчивым, но... Как вас зовут? Казаться навязчивым? Этот мальчишка само умиление! Они сняли верхнюю одежду, и повесили на вешалку. — Дазай, Дазай Осаму, — он уселся на кресло за столиком, юноша за ним, своё имя опять показалось чужим, — тебя как? — Накаджима Ацуши. — он покраснел опять, — Дазай-сан, мне ужасно неловко, но можно вас угостить? Я вас чуть не убил. Дазай-сан? Ах! Какой милашка! Осаму конечно старше, но чтобы саном? — Дазай-сан? — он громко засмеялся, — Я что, кажусь настолько старым? — Простите... — ...хватит извиняться, Ацуши-кун! — Просто... Я читал о вас, — Осаму был заинтересован, — вы художник, ведь так? Я просто фотографию вашу не видел. — Ах... Обо мне здесь все знают, — он откинулся руками на стенки сидения, — как сложно быть звездой!... Ацуши улыбнулся. Вскоре подошла официантка, и взяла заказ на кофе и на один чай. Ацуши не пьет кофе. Интересно, а сколько ему? Но нет. Рано для таких вопросов. — Ты кого-то ждал, — Ацуши вздохнул, он ожидал этого вопроса, сам проговорился, наверное, умный, — кого, может девушку? Юноша только успокоился, кажется, а вот опять. Красный как помидор. — Ну...нет, — он достал телефон, посмотрел, вздохнул, — друга, он проспал. — Понятненько, — Осаму вытянул руки выше, рукава рубашки упали чуть ниже, открыв взгляд на бинты, Ацуши уставил на них взгляд, всегда одно и тоже, — нарезал морковь и случайно порезался, — соврал. Резал морковь? Что за чепуха? — Обе руки? — Ну совсем рукожоп, надеюсь поймёшь, — юноша конечно не поверил, но отстал, не хотел навязываться, — Твои глаза...такие необычные, реально не линзы? — Нет, мои, — юноша посмотрел понимающе, не каждый день увидишь подобных ангелочков, по-больше таких людей, — у отца такие были, но... я его не видел, ростила меня мать. — Семью бросил? — Нет. Умер. Машина переехала, когда мне было два месяца. — Извини. — За что? — он малость удивился. — За то что... ворошу прошлое, — Осаму спрятал глаза, — не хочу сыпать соль на рану. Если бы это было так. Тебе на его боль плевать, Дазай. — Да нет, — он мило улыбнулся, — не особо и больная тема, я его и не помню совсем, а жил я всегда в достатке. Мать была на хорошей работе. Художник улыбнулся в ответ. Они поговорили ещё немного, и обменялись номерами. И разошлись на этой хорошей ноте. Осаму ещё долго думал о нем.

***

Они ещё после долго общались. Кажется прошло почти два месяца. Оказалось Ацуши восемнадцать лет, он был на четыре года младше Осаму. Ну и что? Он был студентом на художественном факультете. На первом курсе. Осаму видел несколько его картин. Накаджима далеко пойдёт. Они ходили гулять, или в кафе. Дазай рассказал о том, почему так спешил зайти в кафе, и не увидел юношу через стеклянные двери. Ацуши смеялся. О боже... Какой же этот смех прекрасный. Он такой как у маленькой девочки, но с нотками грубого мужского голоса. Парень растёт. Голос как у большого мужика, а внешность... Ангелочек. Ацуши много повидал Осаму, о своей жизни. Оказалось раньше он жил в Калифорнии, переехал на родину учиться. Его мать дизайнер. Она очень известна. Обычная жизнь. На отмену от Дазая. До Осаму долго доходило. Он влюбился. Влюбился в парня. Черт. Черт возьми. «И что дальше, Осаму? Станешь шлюхой? Такой как Виолетта? Для дядей извращенецев? — мыслил он, — О чем я думаю, божечки…» Когда увидел этот номер на телефоне Ацуши «Любимый», то стало как-то хуево. Он ожидал хотя бы «Дазай-сан... Извините, я по девочкам», а тут... На тебе, хрен на блюдечке, с голубой каемочкой. Благо, в депрессию он не впал. Все казалось смешным. Действительно. Он влюбился в парня, думал что от отвергнет, потому что, объект обожания по-идее, был по девочкам. А оказалось он встречается с другим парнем... Осаму не будет признаваться. Нет. Конечно нет, ещё отношения испортит. А он его друг?... Да. Наверное. Все равно, жизнь обьебала опять. От только чувствуешь ту влюбленность, и все обрывается. Это как впервые за несколько лет включили интернет в доме, ты порадовался, и опять отключили. Должник блин. Жизни нифиг. Он даже позабыл даже о своих приоритетах, о своём образе, и о своей маске. Опять одно и тоже. «Не опять, а снова» — думал он рисуя очередной заказ. Дазай решил забыться работой. Он привык. Но ведь даже Накаджима не отверг... Это Осаму влюбился. Почему угораздило так? На жопе ровно не сиделось? Чая захотелось? А ведь тогда, он его так и не купил. Он сидел на кресле, которое было на балконе. Курил и думал над этим всем. — Что дальше... Звучит как выговор. Выговор жить дальше... — он выкинул докуриную сигарету, и вытянул из пачки новую. Телефон засветился и начал вибрировать. К нему пришло смс. Накахара Чуя: «Можно заказать портрет?» Держишь Хома, идёт зима.