У мёртвых есть преимущество, это преимущество — смерть. Они не могут любить, и не могут страдать. они только гниют, в своих могилах, забывая все стати. Забывая обиды, забывая любимых. Они уходят одни, как и были при жизни. Они не могут кричать, разве что, в пустоту. Они только лежат, забывая всю белизну. Они забыли не только обиды, они забыли все чувства. Они забыли себя,
ведь нет больше жизни, и больше никогда, они не увидят весь свет, они не увидят всю грусть. За ними ведь плачут, и пусть! Пусть, хоть те, не забудут, пусть помнят и верят, что только в раю их друг
Интерьер был не необычен. Но со вкусом, это был дорогой ресторан. Множество различных картин висело на стенах, вот только, это были явно дешевки. Они нарисованы не умело, а возможно, рисовал их новичок. Со столика Дазая, было видно стену, которая вся в портретах, около каждого есть табличка с именем, и какими-то годами. Брюнет знает каждого в лицо, и в имя, но эта фамилия чужая. Ему чужая собственная фамилия. Осаму разглядывал черты лица мужчины напротив него. Пытался увидеть хоть что-то. Но нет. Этот взгляд был каменным. Только ухмылка играла на этом лице, и показывала весь плохой задум, от которого хотелось убежать. У него были ровные европейские черты лица, строгий взгляд алых глаз мог убить, притом в агонии. Бледная кожа, почти как у мертвеца, сильно выделялась при чёрных волосах, которые были постриженые под каре, но без строгости, и со свободой. На голове был немного нелепый главный убор, но он очень шёл его обладателю. На его плечах висело чёрное пальто, на воротнике которого, был белый мех. На нем была белая рубашка, фиолетовая ленточка с немного серым оттенком, была пришита на линии пуговиц. Которые были тоже необычные. Дазай ели выговорил эту фамилию «Достоевский». С именем все было намного проще. «Федор» — получилось практически с первого раза. С первого сеанса, и в общем, с первых минут знакомства. Федор смотрел, так же. Но с намного большим интересом, о котором Осаму ни сном, ни духом. Дазай же, выражал эмоции, он кажется не ожидал такого предложения. А вообще, откуда Федя знает о моём прошлом так много? Какого черта? — То есть, ты хочешь, мне помочь с убийством? Ты киллер, Федор? — его брова поднялась верх, — Откуда ты вообще, знаешь об этом? — Я не хочу помочь, я предлагаю сделку, это первое. — у него также каменное лицо, он разучился проявлять эмоции? — А о тебе знаю больше, чем ты сам. — Сделку... Может спросить условия, — он прикрыл глаза, будто не жилая видеть его лица, что было совершено не так, — Федор, раз ты знаешь обо мне больше, чем я сам, то что я скажу? Лицо русского потонуло в зловесной ухмылке. Он ждал подобного ответа. — Странный вопрос, Осаму, странный. — Не странные тебя самого. — Мне можно доверять, уж извини, придётся поверить на слово, — он потянулся за каким-то чёрным кейсом, который лежал около него, на сидении кресла. — впрочем, я понимаю твоё негодование, — он открыл кейс, и достал фотографию мужчины, — его? — Да. — Ещё претензии? — Ты говоришь «сделку», моя плата какая? И как мы его убьём, вообще? — Плата? Позже узнаешь. А убить сможешь ты сам, я назначу время, место. Придёшь, и сам запустишь пулю в лоб. — Дазай взял фотографию в руку, — Согласен? — Это убийство, Федор, убийство. — И что? Что ты хочешь этим сказать? Дазай не понимал этого человека. Неужели, человеческая жизнь, ничего для него не значит? И он так же, может убить Осаму? Хах, ирония. Он бы убил. — Тебе не кажется это странным? — Достоевский пожал плечами, — Ты мой психолог. А здесь ты предлагаешь, мне помочь по убийству... Ты наоборот меня отговаривать должен. Федор лишь улыбнулся. Дазай совсем ничего не знает.***
Накахара Чуя. Имя знакомое. Дазаю кажется, что где-то с школы. Да точно. Он был в параллельном классе, однажды они подрались. Вообще, этот Чуя, был проблемным ребёнком, только и говорили о нем, мол, опять наш Накахара подрался. Вряд ли, он его помнит. Он не один раз заежал кому-то в лицо, бывало, что по несколько раз в день. А Осаму запомнил, потому что, он никогда не дрался. Это был первый и последний раз. Он хотел так и оставаться прилежным учеником, с хорошими оценками. Другие и без кулаков, боялись подойти к темноволосому. Взгляд и его слова, наводили ужас, ведь не просто так говорят, что слово может ранить больше, чем нож в печень. Правда. Накахара наоборот решал все драками, но учился на отлично. По крайней мере, ему так говорили. Чуя был хамом, так говорили одноклассники, а одноклассницы, вздыхали рыжому в след. Наверное столь яркий цвет волос, тоже был причиной того, что Осаму запомнил именно его. Они в основном редко встречались, а если попали, то либо проигнорируют друг друга, или покажут друг другу средние пальцы. Школа. Что сказать. Осаму не любил её, и совсем не из-за того, что приходилось учится, рано вставать. Учёба ему всегда давалась легко. Просто он не любил делить людей на: тупых и умных, богатых и бедныхбедных, плохих и добрых, красивых и некрасивых. Интересно, как он поменялся за эти года. Прошло девять лет, как ни как. Главное чтобы он не узнал Дазая, но это вряд ли. Осаму ответил коротким «Да, конечно», и ему быстро пришёл ответ. Число, время, адрес. Накахара совершенно не интересуется, есть ли, время у Дазая. К счастью (или к горю), этот день свободный. Звонок. Осаму кто-то звонит. Он позабыл о своих мыслях, потому что, звонил Ацуши. Этот юноша звонит редко, очень редко. Обычно Дазай ему наяривает со своим «Пошли в кафе», или в любое другое место. Осаму взял телефон, и принял вызов. — Алло, Ацуши-кун? — Дазай-сан... Дазай-сан! — Накаджима был напуган, голос трясется, он ели не плачет. — Что случилось?! — Я в участке... Меня обвиняют в краже... — О господи... В каком ты участке? Юноша сказал номер участка. Дазай накинул пальто, прихватил кошелек, и вышел из дома.***
Темноволосый мужчина зашёл в прокуриное помещение. Да, именно. Здесь уже стены воняют сигаретами, и элитным коньяком. Сразу видно. Полицейский участок. Светловолосый юноша сидит на стуле, которое было около стола полицейского. Ацуши плачет, чёрт, плачет. За столом на чёрном кресле развалился сам полицейский. Его Дазай узнал сразу — это Иори Мори. Он был молодым, с красивой внешностью, правда характером и ростом не удался. Волосы были непонятно по какой причине седыми, а глаза темно синими. Иори поднял взгляд на Осаму, который уже спрашивал у Ацуши, мол, какого хера ты здесь?! — Да кошелёк он украл, — сказал за него Иори. Дазай посмотрел на него таким взглядом, как-будто сейчас убьёт. — Он? Украл? Ты это сейчас серьёзно? Седой пожал плечами. — Мне его подкинули... — сказал Ацуши. — Ага, да. Так мы и поверили. — фыркнул Иори. — Иори-кун, по-хорошему, или по-плохому? — он сжал кулаки, — А может... Сказать Мори-сану? Со мной экспериментируй, а друзей не трожь, ибоибой руки оторву. Но можно и другое место. — Дазай... Я ведь тебе сказал, что ты ответишь за сделанное. — Бред... Твои люди подкинули чужой кошелёк Ацуши, чтобы отомстить мне? Бред! Ацуши во время этого разговора афигивал. Стоп. «В смысле? Где я вообще?» — мысли Накаджимы. — Ну он случайно сюда попал. Совпадение. — Так-с, давай его отпускай. А то, Огай тебе спуску не даст. — Понял. Он встал, и снял с Ацуши наручники. Осаму и Накаджима пошли к выходу. Молча. Молчание нарушил Ацуши: — Дазай-сан, а что это было? — Старые знакомые, которые страдают болезнью — долбоебизмом. Юноша улыбнулся. — Ты как там оказался? — они шли к магазину, не понятно зачем, правда. — Ну... Гулял, а тут на меня какой-то парень налетел, и я упал. Потом как: темнота, женские голоса, полиция. — Понятно. Я с этим разберусь. — Не надо... Все ведь хорошо, тогда зачем? — Твои вещи на месте? Ацуши проверил карманы, и свой кошелёк. — Телефон есть, деньги все тоже есть. Осаму вяло улыбнулся, и вызвался провожать того до дома. А то не дай боже! Сейчас налетит какой-то маньяк в подворотне на этого мальчишку, и добром не кончится! Осаму бы сам согласился быть этим маньяком, но он не хотел причинять тому боль. Но не факт. Они шли по длинному тротуару, оба ничего не говорили. Решили окунуться в свои мысли, и мечтания. Дазаю было не ловко, ведь он не равнодушен к этому юноше. Ацуши думал, об этом приключении. «Откуда они друг друга знают, а ещё какой-то Мори-сан, — он покосился на Осаму, — хм... За сделаное?». Блондину было интересно. Банально интересно. Но он не будет ничего спрашивать. Вообще, Дазай был скрытой личностью. Он никогда не говорил о друзьях, о романтических объектов обожания. Это настораживало. Ведь, юноша поведал не об одном своём друге. Брюнет сам ничего не говорил. Не хочет, пусть молчит. Не будет же, Ацуши, прижимать того ногой к полу, и спрашивать о личной жизни. Накаджима никогда не интересовался жизню Осаму, только тот задавал другому вопросы. Это немного пугало. Ведь этот человек говорит только о книгах, музыке, картинах и о еде. Он даже не заикался о своих родителях, или знакомых. Как-будто один в этом мире. А возможно, это Накаджима. Возможно, все было бы нормально, если бы Дазай не кинулся под машину. Ацуши подался за ним, совершенно ничего не поняв, кинулся под железный транспорт вместе со своим семпаем. Машина затормозила, но Осаму уже отлетел назад на тротуар. Он был в отключке. Накаджима стоял перед машины, и смотрел в сторону Дазая, он перестал что-либо осознавать. Он не помнил мужчины, который его тряс, и говорил что-то, он не помнил скорой. Он не помнил врачей. «Осаму хотел умереть?» — единственная мысль которая засела в белой перепуганной макушке.