Подчиняющий духов

Следы привели меня в небольшое село на пятнадцать дворов, будто сошедшее с иллюстраций сказок. Страшных сказок. Покосившиеся, а местами и гнилые дома, заросшие травой дворы, обломанная и потрескавшаяся то тут, то там резьба наличников, грязь, мусор и пугающая тишина. Если вы когда-нибудь видели старые заброшенные дома или деревни, вы понимаете, о чём я говорю. Такие места одним своим существованием навевают грусть и печаль, будучи памятником чьей-то заброшенной жизни. Однако я чувствую реацу около пары десятков разумных, что говорит о наличии жильцов. И реацу эта мне не нравится — какая-то она серая, гнилая, отдающая оттенком тоски, животного голода… и безумия? Одержимые. Теперь мне ясно, почему волки заразились реацу пустых. И судя по количеству зараженных, я могу сделать только один вывод, который мне крайне не нравится. Каннибалы. И это подозрение подтверждает отсутствие домашней скотины и запущенность придомовых участков. Охота? Постоянно не получится с неё кормиться при оседлом образе жизни — убьешь всю дичь в ближайшей округе, и придется ходить слишком далеко. Вот о чем я и говорил: если шаманов или подобных им людей нет, то такие места часто становятся гнездом пустых, и зараженные люди и звери — это только цветочки. Вполне возможно, что как раз ягодка меня чуть и не убила. Я уже было хотел уйти и вернуться чуть позже, чтобы пройтись огнем и мечом по этому рассаднику заразы, как меня окликнула старушка, вышедшая из ближайшего дома. Вся в лохмотьях, сотню раз перешитых и заплатанных, почти беззубая и с белыми зрачками глаз. А вот последние две вещи не редкость — без шамана, врача или хотя бы травника болезни в глубинке делятся на два вида: пустяк — пройдет, или пипец — не лечится. От неё исходил неприятный запах гниющего тела, который тщательно был замаскирован запахом душистых трав. Впрочем, будь я обычным человеком, может ничего и не заметил бы. — Милок, ты шо, нездешний? Шо-то я не помню тебя, голова старая стала, — шепелявя, спросила бабуля. Арагорна я оставил на краю леса, дав команду не показываться на глаза людям. Все же в деревнях люди знающие, волка от собаки легко отличат. А там, кто знает, может вспылят и убить попробуют мою зверушку? Кто же знал, что это людей надо бояться больше волков? — Да, бабуль. Издалека я, к людям выйти хочу, — чёрт, давно русским не пользовался, хоть и тренировался, но коряво выходит. — Так вышел ужо, вот мы, люди. Ты это, заходи ко мне. У меня отвары вкусные, настои крепкие, авось и найду поесть чего. А ты мене развлечешь, расскажешь бывал где, видал что. Да и стемнеет скоро, а я тебе в светлице на лавке накрою, — ага, темнеет рано. Не чувствуй я от тебя свирепого голода и жажды вкусить моей плоти, может и поверил бы. Я могу раскидать много народа при желании, но и мне спать нужно. А ночевать в стане врага — это верх глупости. Как и играть по его правилам. — Спасибо, но откажусь, стеснять буду, — ответил я. Уже лучше, но акцент всё равно есть. — Ну что ты, что ты. У нас тут скучно, историй зело мало, так что оставайся, — продолжала она меня уговаривать, а в реацу почувствовался ещё и страх. Боится, что спугнет меня? Да пошли они все. — Нет, пойду я, — и дальше не слушая, что она мне еще попытается на уши повесить, пошел быстрым шагом к тому месту, где Арагорна оставил. Уже отдаляясь, я почувствовал, что старуха побежала, с неподходящей её возрасту прытью к другим домам. Кажется, ночка сегодня будет веселой, надо бы на месте ночевки сюрпризов понаставить. Мои предчувствия меня не подвели. Всю дорогу я чувствовал чужую реацу, сдобренную возбуждением охоты и жаждой. Будь я обычным человеком, они бы давно меня нагнали, но и то что не отставали меня крайне удивило. Я бы мог оторваться, но, если бы это не помогло, меня бы взяли истощенного тёпленьким. Всё же способности подчиняющего расходуют не только реацу, но и физическую выносливость тела. Поэтому остановившись только поздно вечером, я подчинением земли наставил большое количество волчьих ям, а между ними большие площадки из разжиженной земли, что будет покруче иных зыбучих песков и болот. Арагорн следовал впереди меня, поэтому увидеть его они не должны. Преследователей было человек пятнадцать, и нагнав, меня стали брать в клещи, это как они думали. А на самом деле, на месте лёжки лежала фальшивка из земли и палок, что в неверном свете огня казалась живым человеком. Сам я издалека наблюдал комедию в стиле «Один дома», вот только самим нападающим было не до смеха. Человек пять завязли в болотине, хотя двоих и успели вытащить. Ещё четверо не бойцы — с месивом вместо стоп после волчьей ямы не побегаешь. Осталось восемь. Когда они подошли ближе, к месту, где я прятался, я подчинил воздух и прислушался: — Черт, из-за этой твари мы потеряли Ваньку и Руда, а ещё четверо ранены. Ты уверен, что бабка не соврала, и он точно понравится хранителю? Ты же знаешь, что мы сами ему на прокорм пойдем, если не будем приводить путников? — сказал шёпотом один из людей в холщовой рубахе и с деревянными вилами в руках. — Точно, точно. Заткнись и иди тихо, только чудом не разбудили своим шумом молодца. Или хочешь быть последним, кто испробует свеженького мяса? Надоело, небось, стариков жрать? — ответил ему другой, в сыромятной куртке с самодельным луком и стрелами. Что и требовалось доказать. Ну, значит, угрызений совести у меня не будет, когда я их всех убью. — Зело надоело, а что поделаешь? Не самому же в котел лезть? Бабка Варя то потому так из кожи вон лезла, токмо что её очередь пришла… — дальше я слушать не стал и по-тихому сначала насадил на земляной кол одного, а потом, почти одновременно с этим, перерезал кинжалом горло другому, осторожно опустив тело. Осталось шестеро, которые в это время подошли и кинули на обманку плетеную сеть. Только после этого они заметили, что их стало меньше, но это им не помогло, потому что я взял свой лук. Только двое успели до меня добежать, остальные четверо получили по стреле в горло или глаз, противники оказались неожиданно прыткими для людей, и пришлось стрелять под ускорением. Одному из оставшихся горло перегрыз Арагон, а последнему я взял руку на излом. — Говори, зачем меня хотите поймать, — начал я расспрашивать пойманную птичку. Я-то знаю зачем, но мне интересны детали. — Не губи, я всё балачу, всё балачу, — залился он соловьем. И почему большинство маньяков и садистов так не терпят собственной боли и боятся смерти? — Хранитель пришел где-то летом прошлым и начал требовать каждую седмицу человеческую душу. А нам тела оставляет и много мяса зверья приносит. Тех, кто против был, он загубил жестоко, на части порвал. А мы и так мясом человеческим иногда баловались, зело вкусное, да и места тут глухие, голодные, так что оставшиеся согласились. А тех, кто хорошо служит, он своим благословением осеняет, быстрее делает, сильнее. Давно не было его, однако, вот и порешили мы, что дар ему нужон. — Как он выглядел? — уточнил я. — Его только знахарка наша видела, а когда благословением осенил, я обделался в штаны. Змеюка он большая с маской белой в виде рыбы и с руками, на которых огромные когтищи! — вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Дослушав, я просто свернул шею уроду. Я бы бросил их гнить — не заслужили они погребения. Вот только они же всю живность своим зараженным мясом заразят или убьют, как тех же волков. Поэтому пришлось их тела погрузить как можно глубже лицом вниз, как и полагается в таких случаях. На самом деле стоит разделять мою реацу или Арагорна и пустых, и одержимых. Если сравнивать с физическими явлениями, то моя — это обедненный уран, полностью находящийся под контролем в свинцовом саркофаге, а реацу пустого — это активная зона ядерного реактора, которую зачем-то лишили всей защиты и поставили на улице, заражать радиацией все в округе. На деле, все не так серьезно, и живые существа будут в опасности только если примут эту энергию внутрь или будут ранены пустым, однако лучше перестраховаться. Вернувшись в деревню, я добил оставшихся жителей, оказавшихся двумя старухами и тремя стариками. Жалел ли я об их убийстве? Нет. Мало того, что эти мрази людей ели и не испытывали никаких угрызений совести по этому поводу, так ещё и пустому служили, отдавая души путников, а по-иному слова допрошенного трактовать сложно. Теперь понятно как пустой так разожрался, и почему даже Ишшин спутал его со слабеньким адьюкасом — пустые первого уровня «фонят» гораздо сильнее, потому что контроля у них над своей силой никакого. И если я не ошибаюсь, то отец Ичиго никогда не был хорошим сенсором. Тем более, я только через пару дней после исхода из племени вспомнил, что офицеры начиная от уровня лейтенанта приходят с ограничивающей их силы печатью в мир живых, поэтому мои расчеты были не верны — капитан меня сильнее по реацу был не в семь раз, а в 35. Сейчас, учитывая моё усиление, эта разница должна составлять десять — пятнадцать раз, но такая мощь… ещё больше пугает. Однако вернемся к селению каннибалов. Похоронив их трупы лицом вниз, я приступил к мародерке. Было противно, и не раз хотелось просто спалить все здесь до тла, но не могу же я выйти к цивилизации в шкурах? В домах нашлось огромное количество окровавленной и плохо отстиранной одежды. По одному взгляду можно было понять, что здесь сгинули люди разных полов, возрастов и социальных статусов. Мрази никого не жалели, даже детей. Я не стал выбирать самую лучшую одежду — подумают, что украл, но и откровенные лохмотья брать побрезговал. Оделся по-простому — валенки, белая тканая рубаха, шаровары, ремень, серого цвета пиджак, тулуп с заячьей шапкой и варежками. Я-то могу и зимой голышом ходить, подчиняя и нагревая воздух вокруг тела, но вряд ли окружающие это оценят, да и затраты реацу будут на это немалые. Всю одежду я очистил, просто подчинив пот, грязь, засохшую кровь и прочие излишества на одежде и обуви. В конечном итоге деревню я все-таки сжег, слишком уж противна она мне была и морально и по ощущениям реацу, которая фонила болью, страданием и голодом. После короткого и беспокойного отдыха, который я провел подальше от уничтоженного селения каннибалов, мы с моим четвероногим другом отправились дальше, на этот раз по дороге от селения людоедов. Ведь откуда-то они брали своих жертв? Ближе к полудню мы вышли на относительно часто используемый, судя по следам, тракт. Почему относительно? Сибирь никогда не была плотно населенным местом в этом времени — дорог нормальных нет, автомобилей тоже, кроме Транссибирской железной дороги особо удобных способов передвижения сейчас существовать не должно. Это если уже самолеты не летают, но я пока ни одного не видел. Куда идти мне было без разницы, поэтому я пошел на юго-запад — следы в ту сторону были самые свежие. И это принесло результаты, ближе к вечеру я увидел на обочине телегу, а рядом с ней стоящую на привязи лошадь и матерящегося парня лет 20-ти, пытающегося починить спицы сломанного колеса. Эх, неучи, запаску надо возить. — Доброго Вам здравия, помощь нужна? — спросил я настороженно поглядывающего на меня мужчину с покрытым оспинами лицом, небольшой бородкой и одетого в драную телогрейку, впрочем, аккуратно заплатанную, стёганые штаны, подпоясанные веревкой и с шапкой-ушанкой на голове. — Не помешала бы. А ты чей будешь? Вроде наш акцент, алтайский, — спросил меня он. — Из лесу вестимо, из челканцев я. Вот, решил к людям выйти, на других посмотреть, себя показать, — ответил ему. — Это дело полезное, да. Если поможешь починить телегу, то подвезу до Ново-Николаевска. Его нонче собираются в Новосибирск переименовать. А что у тебя за собака такая? На волкособа похожа. Ты это, не подумай чего, у нас у многих такие, — замахал он руками, когда я на него недовольно посмотрел. — На людей не бросается, не бойся. Ну, если я не скажу, — тот криво улыбнулся. — Иван, — протянул он мне руку. — Александр, очень приятно, — пожал я его руку в ответ. Называться Койоном мне больше не хотелось, слишком печальные воспоминания с этим именем связаны, и я сказал имя, что дала мне моя мать. — Можешь Сашей звать. — Тогда и ты меня Ваней зови, так мне привычнее, — предложил в ответ он. Телегу я помог починить, сделав из найденной деревяшки спицу. Иван долго ещё удивлялся, как ловко у меня вышло её выстругать, не отличишь от старой. А я просто подчинил дерево, и оно перетекло в нужную форму, сбросив лишнее. От предложения довезти до города я не отказался. Мне было без разницы куда ехать — у меня сейчас нет никакого образования, документов, ничего. Ну, да как-нибудь разберусь. — Слушай, твой пес, как там его? Арагорн? Он не потеряется? — спросил меня мой новый знакомый, когда я медитировал с закрытыми глазами и удерживал тепло вокруг тела, всё-таки одежда оказалась легковата для такой погоды на улице, и морозец пробирал. — Не бойся, он нагуляется и сам прибежит, — не говорить же, что я чувствую его, а при желании, могу взглянуть его глазами? Эта способность открылась случайно на одной из моих стоянок, когда я хотел узнать, что делает мой волчонок. — Он умный пёс. — Ты так говоришь, будто он человек, а не пёс, — удивился мой спутник. — Не человек, но он разумен. Не так как мы с тобой, абстрактные вещи он не понимает. Но он знает кто хозяин, а кто враг, что хорошо и что плохо. А еще он верен и предан. Есть некоторые особенности, вроде того, что нужно показать, что именно человек вожак и хозяин, но даже так он лучше, чем некоторые люди. — Знаешь, а ты прав, — видимо вспомнив какой-то эпизод из своей жизни и поморщившись, сказал Иван. — Собака друг человеку, а человек человеку как получится. — Удивительно мудрые слова, — теперь пришла моя очередь удивляться. — Это не мои, отца. Недавно похоронил, сгорел от чахотки, — поникшим тоном сказал Ваня.  — Соболезную, — ответил я. — Знаю, каково это — терять близких. Дальше мы ехали молча, думая каждый о своём, пока не прибежал Арагорн с зайцем в зубах, которого положил рядом со мной. Ваня тогда пробормотал себе под нос, что тоже собаку стоит завести, будет ему зайцев таскать. Наивный. Мой волк и так превосходил обычных волков настолько, насколько волк превосходит дворнягу. Так я ещё и накачиваю его своей энергией каждый день, иногда по самую макушку, чтобы собственный резерв у него развивать. Именно поэтому мой зверь выглядит как взрослый волк уже сейчас. Если так пойдет и дальше, надо будет его или прятать или придумывать оправдание, откуда у меня волчара размером с лошадь. Лютоволк, мать его. Во время поездки я выяснил, что на дворе 24 февраля 1932 года, немного промахнулся я со временем и до Новосибирска не дошел буквально пару дневных переходов. Так что вечером следующего дня мы были уже в городе.