Подчиняющий духов

На момент начала войны наша дивизия находилась в летних лагерях, под Юргой, где проходила практическую военную подготовку. Правда, нас с Машей это не касалось — что-то легкое могли вылечить приписанные к батальонам фельдшеры, а что-то сложное в поле однозначно не вылечить. И больных отправляли к нам или в госпиталь Юрги, если лечение необходимо срочно. Когда же Третий Рейх напал на СССР, то пришел приказ сверху о возвращении нашей дивизии в Томск, а после снабжения всем необходимым в виде оружия и обмундирования, отправке на фронт. И это не было удивительным, ведь первый удар был действительно страшным, и группа армий «Центр» быстро продвигалась вглубь страны, несмотря на отчаянное сопротивление советских войск. — Началось? — спросила меня Маша, крепко обняв сзади, позволяя в полной мере ощутить мягкость двух больших полушарий. Благо, я-то уже не подросток и привык к этому, потому поняв серьезность её тона, я ответил: — Да, началось. — Почему ты не сообщил правительству, остальным? Жертв было бы гораздо меньше, — спросила она меня без злости или обвинения в голосе, потому что доверяет мне и знает, что у меня на всё есть весомые причины. — По двум причинам, — положив свои руки на её я успокаивал жену поглаживаниями. — Первая — мне никто не поверил, ведь анонимные предупреждения я отправлял, и это ничего не изменило, как видишь. А если бы я сам об этом сказал, то меня могли бы и сослать за клевету на союзника или как паникера. — А вторая? — А вторая в том, что… Страна СССР должна получить серьезный удар. Да, мне жаль эти миллионы ни в чем не повинных людей, но ты не знаешь того, что знаю я. — Так расскажи мне, не держи всё в себе, — предложила она. — Хорошо, — после некоторых раздумий решил я. — Предположим, мне каким-то образом удалось бы минимизировать потери Советского Союза и помочь победить нацистскую Германию гораздо раньше. — Так мы победим? Когда? — встрепенулся моя супруга. — Не перебивай. Через 4 года примерно, если всё будет идти так, как знаю я. Так вот, может ты не знаешь, но в договоре о ненападении, который нарушил Гитлер, было чёткое разграничение сфер влияния, и интервенция в Польшу и Финляндию относятся к нему. Как ты думаешь, остановится ли такая сильная держава как СССР, вставшая на военные рельсы, если не испытает многочисленных потерь и не устанет от войны? Тем более, уже не сдерживаемая договором? Я считаю, что нет. Под предлогом освобождения от оккупации Сталин, скорее всего, пойдёт дальше. И я его не осуждаю, это вполне логичный вариант действий. Но в таком случае мы рискуем стать новым «всемирным злом», ибо коммунистов на западе боятся не меньше нацистов, и что выйдет в итоге, я не знаю. А учитывая, что через несколько лет будет разработано новое, страшное оружие, последствия могут оказаться куда печальнее, — высказал я свои опасения. — Ты повесил на себя такой груз, почему мне раньше не рассказал? — Я не был уверен. — Во мне? — Нет. Я не был уверен в том, что всё случится именно так. И не хотел вешать на тебя такой груз, ведь во многих знаниях — многие печали. — Вместе груз нести легче, чем одному. — Знаешь, — подтянув свою жену к себе и посадив на свои колени, сказал я. — Вот поэтому я тебя и люблю. За то, что всегда меня поддерживаешь. — А я тебя, за то, что ты мне доверяешь, — ответила она, прижавшись ко мне спиной. 26 июня, мы отправились железнодорожным эшелоном вместе с дивизией на фронт, в город Нелидово, что в Смоленской области, который находится в 100 км на запад от Ржева. В госпитале почти никто не остался, только дежурные врачи и начальник. Наш эшелон был не единственным — кроме нас было ещё 27. Всё-таки больше десяти тысяч человек с техникой и припасами. Настроение у солдат было… разное. Кто-то был воодушевлен, кто-то разгневан или испуган, а кто-то не показывал совершенно никаких эмоций. Я ехал в одном из санитарных вагонов как глава будущего временного госпиталя, хотя я долго отпирался и хотел быть батальонным врачом — поближе к полю боя и кормушке духовной энергии. Увы, глава хирургического отделения — это лучший кандидат. В честь этого мне даже присвоили звание военврача 1-го ранга, что соответствовало званию полковника. Формально за предыдущие заслуги, но на деле, потому что было бы странно, что глава госпиталя всего лишь военврач 2-го ранга, которым я стал в качестве награды за изобретение пенициллина. И такое было не редкостью — из-за недостатка командного состава многих повышали даже за несущественные достижения. Маша же стала военврачом только 2-го ранга, как мой заместитель, но и это неплохо. А вот Федька так и остался старшим военфельдшером — всё же брат с расстрельной статьей — это клеймо, и моё влияние тут никак не помогло. А вот и он, кстати, разговаривает с молодым фельдшером, только недавно призванным. — Что такой смурной, боец? Выше нос, — сказал он, положив руку на плечо находящегося в прострации юноши. — Товарищ старший военфельдшер, — встрепенулся он от прикосновения моего товарища. — А это страшно? — Ты войну имеешь ввиду? — уточнил Фёдор. — Да, именно её. — Страшно, малой. Очень страшно, — затянувшись сигаретой, задумчиво сказал он. — Но кто, если не мы? Кто поможет нашим друзьям и товарищам, когда они будут ранены? Кто вытащит их с поля боя? Все надеются на них, наших солдат, вот только на кого надеяться им самим? Подумай об этом. — Неплохая речь, никогда бы не подумал, что в твоей голове есть место для подобной философии, — сказал я Феде, оставившему пребывающего в своих мыслях фельдшера и подошедшего ко мне. — Да какая тут философия? О чём ты, Саша? Я просто рассказал о том, что думаю, — ответил он. — Кстати, если солдаты надеются на нас, то на кого надеешься ты? — подумав, спросил я. — На тебя, кудесник ты эдакий, — оглядевшись вокруг и увидев, что никто нас не подслушает, он уже тише добавил. — Ты же не думаешь, что я не заметил твоих способностей? Я не буду об этом никому говорить и сам расспрашивать не буду, да и знать не хочу. Но главное, я знаю — ты всегда нас вытащишь, что бы это ни было, пуля врага или донос предателя. — Спасибо, Федь. Я ценю это, — кивнул я ему. — Ой, да не будь таким серьезным, а то я не знаю, сколько раз ты меня выручал и пытался продвинуть выше по службе. Ладно, пойду я проверю медикаменты, — увидев, как ко мне подходит Маша с Арагорном, сказал он. — Что случилось? Что он такого тебе сказал? — поинтересовалась Маша. — Кажется, он знает о наших силах. — шепнул я ей на ушко. — И? — испугалась она. — И он подтвердил, что достоин называться моим другом, — я не знаю, почему он сказал мне об этом только сейчас? Стресс? Страх смерти его подтолкнул? Это мне неизвестно, но я очень ценил его преданность. Подозреваю, что если бы не война, он об этом никогда бы и не заговорил. Четверо суток мы ехали, и напряжение росло день ото дня. Не столько пугал сам факт грядущей войны, сколько гнетущая неизвестность. Даже меня, несмотря на мои силы и способности, придающие уверенность в завтрашнем дне, и то, что я не буду на линии фронта, потому что госпитали ставят глубже в тыл, бил мандраж. Маша же волновалась гораздо больше меня, что вылилось… в повышении сексуальной активности. Я, конечно, слышал, что в условиях риска для жизни женщины становятся более раскрепощенными, но не настолько же. Благо, что звукоизолирующий барьер мы давно отработали — тут главное концентрацию не потерять из-за удовольствия, а то весь вагон узнает, что мы пытаемся улучшить демографию в стране. Впрочем, свою роль в страстности моей женушки могла сыграть и ревность, ведь вокруг меня крутилось много молоденьких санитарок и медсестёр. И всё потому что, во-первых, я был женат, а во-вторых, рьяно защищал своих подчиненных от домогательств. Нет, насилия не было — проще сразу повеситься и не тратить казенные пули, но неудобств и проблем пылкие и темпераментные юноши доставляли. Однако гауптвахта или принудительная клизма для профилактики охлаждали головы горячих солдат. Побочным же эффектом бытия защитником чести было то, что девушки старались быть поближе ко мне, что и приводило к недовольству и ревности супруги. Но я не был и совсем уж ханжой. Если парочки испытывали друг к другу взаимность, и их отношения не мешали дисциплине, работе и службе, то я мог и прикрыть в случае необходимости, дав время побыть наедине, за это имел ещё большую признательность персонала. В последний день июня мы приехали и начали выгружаться. Как оказалось, это не конечная наша точка, и далее мы добирались до города Белый уже самостоятельно. Тут стоит сказать, что несмотря на большое количество грузовиков, очень многое подвозилось с помощью лошадей. Потому как целую дивизию обеспечить — это не хухры-мухры, и транспорта не хватало. Место для госпиталя нашли в одной из церквей, пусть большевики там уже всё перенесли в казну и музеи, но само здание было довольно крупным и невредимым. Так что после уборки и расстановки оборудования с кроватями и медикаментами получилось довольно сносно. Всё лучше, чем в палатках. Так что с чистой совестью я доложил комдиву о том, что пациентов принимать готовы. Немалую роль в моей готовности сыграло огромное количество припасов, за которые меня ранее журили. — Скажите мне, пожалуйста, товарищ военврач 1-го ранга, Вы Нострадамус? — поинтересовался у меня Холзинев ещё когда мы находились в части. Вызвал он меня после получения приказа о выдвижении, для отчета о готовности медицинских служб, уже после моего назначения. — Никак нет, — отчеканил я. — Тогда почему вы всё это время запасали столько лишних припасов, которые внезапно нам сейчас оказались так нужны? — без подозрений или недовольства в голосе спросил у меня он. И я понял, что это просто интерес, а не допрос. — Запас карман не тянет, товарищ командир дивизиона. Я когда работал в гражданской больнице, там постоянно не хватало каких-то медикаментов. И пусть их можно было заказать, но если они нужны были именно в тот момент, это могло стоить пациенту жизни, — я давно придумал эту отговорку на случай расспросов. — Запасливый значит, что ж, выражаю благодарность тебе, Серебряков. Служи также Родине, и глядишь, выше меня дослужишься, — улыбнулся он. — Служу Советскому Союзу! — также с улыбкой продекламировал я. Благодарность комдива легко понять — в условиях всеобщего дефицита и неподготовленности к войне моё подразделение оказалось одним из немногих, кто не испытывал нужды. Это он ещё не знает, что я на свои деньги заказывал больше количество ткани для бинтов и синтезировал свой собственный пенициллин, которого ещё в войсках нет ни у кого. Благо, подчинение и тут помогло — достаточно один раз выделить необходимые вещества, и дальше я был ограничен только своим количеством дыни, которую покупал и заражал нужным штаммом плесени. Я не мог помочь всем, но мог помочь своей дивизии, а деньги мне и так особо не нужны были — почти всё необходимое я могу создать подчинением. Даже золото добывать. С моей же подачи были введены тонкие цветные ленточки черного, красного, желтого и зеленого цветов. Черный — это труп, дыхания и сердцебиения нет. Красный — необходимость оказать срочную помощь и транспортировку в госпиталь. Желтая — стабилизация состояния и транспортировка во вторую очередь. Зеленая — оказание помощи в последнюю очередь, до госпиталя могут добраться сами. Чего-то нового я не придумал, но вот именно ленточки помогут не проверять лишний раз трупы фельдшерам и санитаркам и гораздо быстрее помогут сориентироваться с очередью доставки и оказания помощи. Когда от спасения жизни человека отделяют считанные минуты — это очень важно. Да и транспортировщикам больных и похоронным командам проще будет. А 19 июля наша дивизия получила боевое крещение близ озера Щучье.