Штормовое предупреждение

По возвращению из ванной до краев переполненная теплом, но все еще слегка вздрагивающая, Клэри находит на столе приготовленный Алеком завтрак, хотя время уже давно перевалило за полдень. Его самого на крошечной кухне не оказывается, что вызывает у нее облегчение. Она благодарна ему за все, что он для нее делает, за то, как пытается скрасить ее пребывание в ссылке, переступая через свои принципы. Ни для кого не секрет, что Алек раздражается от одного ее вида. Она сама почти привыкла к такой его реакции на себя. И все же сейчас он, как она думает, ведомый виной за смерть Джослин, пытается сделать для нее все, несмотря на то, что какие-то слова и поступки подкашивают его внутреннюю опору. Не сказать, что Клэри довольна тем, из-за чего он так себя ведет. Она уже говорила ему, что ни в чем не винит его, и может подтвердить это снова. Клэри отнюдь не довольна, да она и не должна быть, однако ей хватает ума осознать, что подобная перемена в Алеке может быть крайне недолговечна, не взирая на то, что он сам думает иначе. Он ничем не обязан ей сейчас и уж точно не будет обязан в будущем. Так как скоро он это поймет? Как скоро перестанет притворяться ее другом? Клэри понимает, что у нее есть чуть меньше недели, чтобы доказать Алеку, что она — не маленькая девочка, не примитивная, не пустое место. Доказать ему, что она чего-то стоит сама по себе. Что она заслуживает быть его другом, потому что всегда старалась заботиться о нем. А еще ей ужасно хочется, чтобы он перестал ее жалеть и видеть на дне ее глаз мертвую Джослин. Она поклялась себе, что если он еще раз посмотрит на нее этим своим щенячьим взглядом, молящим о прощении, она влепит ему пощечину. Или что-то вроде того. Покончив с завтраком, одним из самых вкусных, что она когда-либо пробовала — и это учитывая ресторанную еду! — Клэри долго стоит у окна, оперевшись руками о раковину. Капли воды мерно ударяются о металлическую поверхность, и этот звук странным образом успокаивает. Во всем доме стоит мягкая тишина, лишь с улицы по-прежнему доносится свист неугомонного ветра. Неужели здесь всегда такая погода? Так и свихнуться недолго. Быть в полной, оглушающей безопасности слишком непривычно. И это ей, прожившей чужой жизнью, полной опасностей, два неполных месяца. Каково должно быть Алеку, называющему опасность своей второй сестрой? Внезапно опустив голову, Клэри шумно выдыхает, представив на мгновение, что Алек является и ее братом тоже. Большой брат, как зовет его Иззи. Хотела бы она, чтобы он был тем, кто будет защищать ее, несмотря ни на что, ценой собственной жизни? Да. Ответ слишком простой, чтобы даже задумываться о прочих вариантах. Но хотелось бы ей, чтобы он был именно братом? Клэри склоняется к отрицательному ответу. Очень сильно склоняется. Она думает, что у нее и так уже есть брат, которого она безумно хочет. Было бы совершенно безрассудно желать заиметь еще одного родственника, чтобы однажды тоже его захотеть. Пугаясь собственных мыслей, Клэри резко отшатывается в сторону, хотя рядом нет никого, кто мог бы ей угрожать. Рядом — никого. Только внутри ее головы. Она нервно вытирает влажные ладони о джинсы и, делая вид, что не замечает сидящего в гостиной Алека, падающей звездой проносится в свою комнату. Кажется, она действительно падает. Но на сияние у нее попросту не остается моральных сил.

***

Поначалу она решает до самого утра не выбираться из собственной комнаты. Думает, что ей будет полезно побыть одной, послушать музыку, порисовать, поговорить с Саймоном. И все это она пробует — только вся музыка раздражает, заставляя ее с бессильным вздохом отправить плеер в угол комнаты, карандаш то и дело выскальзывает из рук, штрихи не ложатся в основном потому, что руки дрожат так, будто она пьет всю неделю, не просыхая. А Саймон. Он с удовольствием и радостью в голосе подхватывает ее, обнимая даже через тысячи километров, разделяющие их. Но все же остается отстраненным, даже занятым. Чем-то или кем-то поинтереснее. Ему неудобно отказывать ей в дружеской болтовне, потому что Саймон — хороший, лучший друг из всех возможных. Но Клэри тоже считает себя хорошей подругой и уж точно не страдает излишним эгоизмом, потому ссылается на то, что у нее еще много всяких безумно важных дел, желает Саймону особенно отличного вечера и отключается, падая на кровать и пронзая пустым взглядом потолок. Мысль о том, что же там делает Алек, не дает ей покоя. Зудит под кожей, как насекомое, пробравшееся в узкий рукав. Уж ему-то явно так же скучно, как и ей, верно? Так же невыносимо. Возможно, он не захочет ее видеть тоже, но спускаясь на первый этаж, Клэри обещает себе, что заглянет лишь на минутку, посмотрит одним глазком. Иначе точно сойдет с ума от одиночества. Алек замечает ее моментально. Не то чтобы она планировала прятаться или наблюдать исподтишка, но его острый взгляд заставляет ее замереть на месте. Будто она воришка, пробравшаяся в дом под покровом ночи, а он — чересчур бдительный хозяин, ждущий с ружьем под боком. Подобные ассоциации вызывают у Клэри короткий смешок, который тут же привлекает внимание охотника, чьи брови взлетают, как два больших вороньих крыла. — Что смешного? — хмуро интересуется он, медленно откладывая книгу на колени. Он неудобно ютится в небольшом кресле, слишком небольшом для его роста, и Клэри задается вопросом, почему он не занял диван, стоящий напротив. — Ты ждал меня? — с толикой веселья неожиданно даже для самой себя спрашивает Клэри, игнорируя его вопрос и голос разума, советующий не доводить парня. — Так очевидно, что я рад тебя видеть? — с явным сарказмом бросает Алек, еще сильнее выгибая одну бровь. Ту самую, которая прерывается следом от шрама. Эта деталь всегда отчего-то завораживала ее. Больше, чем все остальное вместе взятое. — Просто признайся, что тебе тоже скучно, — задиристо подначивает его Клэри, с ногами забираясь на диван. К груди она все еще прижимает папку с рисунками, будто до сих пор решая, стоит ли ей пробовать рисовать в компании Алека или это заведомо гиблая затея. — Вот еще, — по-мальчишески фыркает он, однако не сводит с нее пристального взгляда, который уже начинает ее раздражать. Так и хочется сказать ему, чтобы он перестал в ней искать что-то, чего даже сам не понимает. А то, что он не понимал, было очевидно. Если бы понимал, то смотрел бы более определенно. С теплотой или с ненавистью. Да хоть с равнодушием. Но нет. Он что-то искал, и эти его поиски ее очень утомляли. — Не знаю, чем ты там занималась, но у меня тут все в порядке. Я читаю, — делая ударение на последнем слове, многозначительно заявляет Алек и с гордым видом возвращается к книге. Клэри щурит глаза, присматриваясь к названию, и не сдерживает теперь уже полноценного смеха, ураганом вырвавшегося из груди. — Ты серьезно?! Ты читаешь это? Позабыв о всяких манерах, Клэри тычет пальцем в сторону книги, зажатой меж его пальцев, и смотрит на него так, словно до сих пор не может поверить своим глазам. — А что в этом такого? — задетый, Алек с непроницаемым видом продолжает сидеть в той же позе, но Клэри замечает, как по его шее начинает ползти румянец. Что, разумеется, веселит ее еще больше. — Если ты хотел изучить литературу для юных девушек примитивного сложения, то мог бы просто попросить. Я бы добыла тебе из городской библиотеки что-нибудь погорячее. Откровенно веселясь, Клэри барабанит пальцами по собственным обнаженным коленям, не замечая, как взгляд Алека перемещается вслед за ее пальцами. — Ни к чему такая забота. Элизабет Беннет достаточно горяча. Хотя и слишком строптива, на мой вкус, — с видом знатока серьезно говорит он, сталкиваясь с Клэри взглядом на полпути от его изучающих тропинок, которые он проложил вдоль и поперек на ее теле. Клэри внезапно затихает, чувствуя, как смех застревает в горле. Даже тот факт, что Алек со скуки почитывает женские романы, не облегчает ситуацию. Сидеть под его взглядом хищной птицы становится почти нестерпимо. — Перестань так на меня смотреть! — Как? — Так! Будто я головоломка, которую ты пытаешься решить, — Клэри вспыхивает и вскакивает с дивана, роняя папку на пол. — Хватит, Алек, правда. Сбавь эту интенсивность, если не хочешь, чтобы я растеклась лужицей у твоих ног. То, что должно было прозвучать возмущенной тирадой, на деле оказывается слишком двусмысленно, и понимая это, Клэри краснеет, теряя весь запал. — Я не это хотела сказать… Алек теперь уже окончательно откладывает книгу в сторону и сжимает пальцами подлокотники кресла. Если это возможно, то его глаза становятся еще ярче. — Я не могу, — просто отвечает он, заставляя ее в недоумении раскрыть рот. — Что? — Не могу перестать смотреть. В повисшей тишине она может различить, как тяжело он дышит, и это совсем сбивает ее с толку. — Почему? Что происходит, Алек? — Я не знаю, — хриплым голосом начинает он, продолжая гипнотизировать ее взглядом. Клэри ощущает себя так, буто стоит перед ним абсолютно голая. — Она просто появилась и никуда не исчезает. Я пытался избавиться от нее, но не выходит. — Что… Кто появился? На лице Клэри отражается полнейшее замешательство. Может, Алек и в самом деле успел свихнуться здесь, пока ее не было? — Необходимость смотреть на тебя. Постоянно, — обреченно выдает он, наконец роняя взгляд в пол. Клэри видит и почти сама ощущает то, как тяжело даются ему слова, вызванные нездоровым откровением. Она не хочет давить, но ей необходимо разобраться в ситуации. — Почему? — только и может из себя выдавить Клэри, не в состоянии сформулировать вопрос более точно. Она все еще стоит посреди гостиной, неотрывно глядя на Алека, а он тем временем ошарашенно пялится на нечто возле ее ног. Инстинктивно она опускает голову тоже и задыхается очередным вопросом, слизью осевшим на стенках горла. Алек неприкрыто разглядывает разлетевшиеся по полу листы с рисунками, и с каждого второго на него в ответ смотрит его точная грифельная копия. Клэри знала, что в последнее время из-под карандаша сам собою выходил образ Алека, она списывала это на гамму различных сильных эмоций, которые он вызывал — от чувства неполноценности, злости, обиды до банального желания достучаться до него. Но только сейчас она понимает, насколько много его было в ее рисунках. Уже не сдерживая сбившееся от волнения и стыда дыхание и не требуя ответа на последний вопрос, Клэри спиной двигается назад, не желая сейчас ничего объяснять и разбираться в том, чего она не понимает, но Алек не дает ей возможности уйти. Просто не позволяет, ловя за запястье у самого выхода из гостиной, притягивая сначала к себе, а затем прижимая ее к стене и нависая сверху. Жест, достойный романтических фильмов. Только до романтики им, как до луны. Клэри боится, жутко боится реакции Алека и его самого. Его глаза непроглядно черные. Зрачки полностью расширились, не оставив и следа теплой карамели, которая таяла в его глазах еще вчера. Неужели это было вчера? Упираясь ладонями в грудь Алека, она пытается немного отодвинуть его от себя, но он не поддается ни на дюйм, лишь склоняется ближе. Сглатывая, Клэри отворачивает голову в сторону и практически тут же жалеет об этом, потому что ощущает, как горячее дыхание Алека вылизывает ее шею. Он не касается ее и ничего не говорит, а ей кажется, что она сейчас сойдет с ума. — Что ты творишь? — загнанным голосом тихо спрашивает Клэри, ощущая, как в тело возвращается дрожь. — Что ты творишь, — почти обвиняюще произносит Алек, касаясь носом ее скулы. Колени Клэри от этого случайного прикосновения подгибаются и она едва не оседает на пол. И лучше бы он позволил ей упасть, чем обхватил талию руками и, помедлив лишь мгновение, прижал к себе. Хватая ртом воздух, Клэри дышит чаще, чем моргает, не в силах соображать. Нос забивает запах Алека, приятный настолько, что она сажает его на цепь внутри своих легких и не желает отпускать. — Как давно? — спрашивает он низким голосом, ведя носом от скулы вверх, мимолетно касаясь губами ее виска, а затем и волос. — Как давно что? — повторяет за ним Клэри, боясь даже пошевелиться. Все кажется настолько нереальным, что сердце едва справялется с частотой ударов. Ей почти хочется, чтобы это был очередной сон. Почти. — Как давно ты меня рисуешь? — его широкая ладонь скользит по ее спине, мягко и плавно очерчивая позвонки сквозь тонкую майку. Под ней явно больше ничего нет, потому что твердые соски Клэри трутся о его грудь, переворачивая все внутри него. Он дышит ей в волосы, как загнанный волк, который не может решить — отпустить ему жертву или проглотить целиком. — С первого дня, — нехотя признает она, находя в себе силы ухватиться за его плечи. Алек в два раза больше нее, и она в буквальном смысле растворяется в нем. Сама удивляясь тому, что еще может хоть что-то ему отвечать. — Я рисую всех. Даже Ходжа. Не только тебя, — Клэри запоздало пытается оправдаться, убедить его и саму себя, что нет в этом ничего такого. — И как много у тебя рисунков с Ходжем? — с напряжением интересуется Алек обманчиво спокойным голосом, в то время как его ладонь проникает под майку Клэри и прижимается к горячей пояснице. Он все еще контролирует свой мозг, но держать руки подальше от нее не может. Не сейчас, когда она податлива настолько, что ему кажется — надави он чуть сильнее и проникнет в нее пальцами. Сквозь кожу. Разумеется, только так. — Один, — на выдохе сообщает Клэри и тут же несдержанно стонет, когда Алек, опьяненный признанием, прижимает ее к себе сильнее, и она наконец осознает, насколько он возбужден. Реагируя на ее стон, он слегка отстраняет Клэри от себя, чтобы заглянуть ей в глаза. Алек смотрит пораженно и немного испуганно, будто и представить не мог, что она может издавать подобные звуки. А затем спешно облизывает губы, готовясь задать очередной вопрос. И она уже знает, какой именно. — А Джейс? — они оба вздрагивают от его имени, плетью повисшего между ними. Алек не уточняет, потому что уверен, что Клэри и так понимает суть вопроса. Он не торопит ее, боясь спугнуть и вместе с тем так сильно желая услышать ответ. Услышать, что он важнее, нужнее, лучше Джейса. Хотя бы в этот раз. Знает, что это не так, но все равно отчаянно желает это услышать. Именно от нее. — Джейс — мой брат, — механически отвечает она, поднимая в нем волну едкой обиды. Алек хочет, очень хочет убрать от нее руки и уйти к себе в комнату, но Клэри тянет, тянет его к себе, даже не осознавая этого. — И ты все еще хочешь его, — припечатывает он, не спрашивая, а констатируя прописную истину. Ту самую, в которой она сама призналась ему еще только вчера. А сегодня он уже в шаге от того, чтобы взять ее прямо у этой стены. Не потому, что так он смог бы насолить Джейсу и отобрать у него первенство хоть в чем-то. И не потому, что он отчаялся настолько, чтобы играть с чувствами маленькой девочки. Просто теперь он понимает особенно ярко, что Клэри скорее руку себе откусит, чем дотронется до Джейса в недопустимом приличиями жесте. И это понимание, как прорыв дамбы — выпускает наружу все его прежде тщательно сдерживаемые чувства и эмоции. Смешивая их и накаляя до предела, не давая ему разобраться в них, не позволяя избежать кризиса. Который разворачивается прямо здесь и сейчас. Губы Алека, живущие своей жизнью, застывают у основания шеи Клэри, когда до него доходит, что она до сих пор молчит и ничего не отрицает. Да и что тут скажешь? Если бы она хотела его так же сильно, то уже давно ответила бы ему, верно? Или он ее напугал до такой степени, что она решила просто не сопротивляться, позволяя ему все, что бы он ни задумал? Алеку в момент становится дурно. Резко ослабляя хватку, он убирает руки от Клэри и заставляет себя отойти к противоположной стене. Если бы ему было куда идти, он бы непременно ушел. Но идти ему некуда. Это словно очередной сюжет из его кошмара, где Фрэй сначала податливо стонет под ним, а затем врывается Джейс и она уходит вместе с ним, даже не оборачиваясь. — Алек… Голос Клэри доносится до него сквозь мутную пелену обрывочных мыслей и воспоминаний, он уже перестает различать, где реальность, а где — лишь его разбушевавшаяся фантазия. Он зажмуривается так сильно, что из глаз летят разноцветные всполохи, а когда распахивает их снова, то едва не завывает в голос. Взволнованная Клэри стоит в паре шагов от него, ее огненные волосы разбросаны по голым плечам, щеки горят алым, губы искусаны, а майка вся измята — его собственными руками. Все это было на самом деле и ему не привиделось. Усердно качая головой, Алек за метр обходит Клэри и спешно покидает гостиную. Совсем как она несколькими часами ранее. Фрэй пытается что-то кричать ему вслед, но он не реагирует, старается не слышать и не слушать. Потому что если он позволит ей добраться до него, то перестанет себя контролировать.