***
Что конкретно произошло в ту ночь никто не понял. В мастерской, глубокой ночью, когда Человек заканчивал очередной свой шедевр, начался сильнейший пожар. Среагировать никто толком не успел. Все произошло очень быстро. Все труды мастера сгорели, как и все его накопления и мастерская, что служила ему и домом. Он с трудом выбрался наружу, задыхаясь от дыма и боли ожогов, что покрывали абсолютно всё его тело, и особенно лицо. Боль была нестерпимой и он отключился. В себя причел Человек намного позже, в домике на отшибе. Он узнал убранство жилища Аннет, и обрадовался, что она тут. Значит, не бросила его там, и он жив. Он чувствовал, что все его тело и голова в повязках, кожа уже не болела, была лишь слабость. — Родной! Ты пришел в себя, как я счастлива. Лекарь сказал, что у тебя уже все зажило и можно снимать повязки, и я ждала, пока ты придешь в себя, — с этими словами белокурая девушка подбежала к парню и помогла ему аккуратно встать с кровати. На удивление, это было легче, чем он думал. Повязки были сняты, но лицо Аннет, застывшее с гримасой ужаса и отвращения, сразу же дало понять, что что-то не так. — Аннет, дорогая, что-то не так? Не зажило? — с опаской интересовался Человек. — Я не...я не знаю...зажило, но... у тебя...шрамы...много, нет, прости! Прости меня, я не смогу, не смогу!!! — она прокричала последние слова и, бросив на пол корзинку с травами, убежала, рыдая во весь голос, в лес. Человек тут же подбежал к пыльному зеркалу, и сразу же отшатнулся. Всё его некогда прекрасное лицо было покрыто рубцами шрамов, не было ни единого места где бы их не было. Зрелище было непосильным и он, потеряв всякие силы, опустился на пол. Он просидел так долго, пока на улице не стемнело, понимая, что это дом Аннет, он не стал там задерживаться. И тут же, без всякой скорости, кое-как встал и побрел, не желая оставаться тут ни мгновения. Часть его разума понимала бывшую возлюбленную, такое выдержит далеко не каждый и уж тем более в виде своей второй половины, но жгучая боль предательства разъедала его изнутри. Сжигала его душу, как тот пожар сжег всю его прошлую жизнь. "А будет ли будущая жизнь?" — саркастично обдумывал мужчина, он не видел смысла дальше жить. Он никому не нужен, у него никого и ничего больше нет. И желания пытаться все начать заново тоже. "Таким уродом даже в подсобные рабочие никто не возьмет". Он шёл по лесу, абсолютно не представляя куда ведут его ноги, не было ничего, что могло бы его остановить. А от темноты ночи и пустоты внутри хотелось лишь выть, но голос, почему-то, выдавал лишь небольшие хрипы. Он бродил так долго, около суток, и когда силы уже покидали его, он устало повалился на землю, облокачиваясь на лежавший рядом валун. Солнце уже снова освещало лес, птицы продолжали петь свои незамысловатые мелодии, а жители леса то тут, то там, оставляли после себя непонятные шорохи. Все это мало интересовало мужчину, как и то, что ему делать дальше. Он не сразу обратил внимание на еле слышный звук воды, словно где-то неподалеку был водопад. Невольно он поднялся с насиженного места. Вид, открывшийся ему, был по истине завораживающим. Словно это было место из сказки. Но даже этот волшебный момент не смог перекрыть горечь от осознания, что в жизни Человека всё было кончено. С каждой секундой, в его душе разверзалась такая пропасть, что выбраться, казалось, невозможно, а может быть, он этого просто не хотел.***
Прошло время, Человек стал жестоким, циничным и в желании наказать за свою участь, он выбрал самую подходящую жертву – Аннет, а союзников у него нашло целых 2, что было достаточно, чтобы совершить его план мести. Брат бывшей возлюбленной, Уильям, который ненавидел свою сестру, ведь та помогла отправиться их матери на тот свет. Тот факт, что она сама об этом просила и болела неизлечимым недугом, увы, в своей голове он не отмечал. Так сильна была его привязанность к почившей матушке и ненависть к своей сестре. Что было на руку обиженному мужчине. Второй союзницей была Писада Эйра, на редкость неприятна внешне, и, как оказалось, внутренне. Особа, завистью которой к Аннет было поглощено всё её нутро. Она так стремилась найти хоть кого-то, кто смог бы полюбить её, что долгое время упрашивала Аннет о встрече с Уильямом, но та отказывалась, понимая, что братец просто откажется. Писада же завидовала красоте девушки, думая, что та нарочно отказывает, чтобы оставаться самой привлекательной в их деревушке. Вот так их и объединило желание поквитаться с белокурой девчушкой, что искренне потом не понимала, за что так с ней обошлись. Месть оказалась в духе того времени. Все трое людей наклеветали на девушку, что она, якобы, являлась ведьмой. На суде они также оклеветали её, и вот на площади уже разгорелся огромный пожар, в котором сгорала заживо прекрасная девушка, чьи крики боли распаляли граждан. Наблюдавшие Человек, Уильям и Писада, может быть, и жалели о своем решении, да только обратного не воротишь. А в стороне всё это фиксировал на своем полотне художник, чья картина положит начало страшному проклятью "святой четверки".***
Он уже не помнил, сколько являлся владельцем цирка уродов, который сам и основал. Его участников он отбирал сам, а специальные, изготовленные им собственноручно, обнажали все их пороки в виде внешних несовершенств. С годами они забывали свою прошлую жизнь, и их целью было лишь прислуживать своему хозяину. Проклятье Человека заключалось в том, что он был не только бессмертен, но и вынужден искать нагрешивших людей и наказывать их вот таким образом. Поначалу его человеческое начало этому активно сопротивлялось, но с десятками и сотнями лет это стерлось. Остался лишь его цирк и желание покарать. Пока, однажды, он не вернулся в Сентфор и не встретил Сару. Он не хотел делать её еще одним членом их цирковой труппы. Она была слишком чиста и юна для этого, и напомнила ему немного Аннет, отчего он был сам удивлен. Но вот мать Сары, настолько бестолковую мать, он давно не видел, и пусть это был не самый большой грех, он ощутил в себе желание наказать нерадивую мамашу, что так не ценила свою прекрасную дочь. И, конечно, он это сделал. Правда, длилось это недолго. Девушка все равно любила свою родительницу и стремилась её вызволить, что ей и удалось. И пусть ему пришлось отступить, он уже знал, что если Саре не суждено стать его компаньоном в столь нелегком деле, то со своими недалекими друзьями она сможет положить конец его проклятью, став прокаженной вместо него. Жестоко? Определенно. Но в нём давно уже не было проявлений доброты и милосердия, так что, пускай она и другие сбежали от него, он своё еще возьмёт.***
Его ловушка оказалась абсурдной, но вот все тут. И даже та злополучная картина казни Аннет нашлась. Всё шло по плану. И вот они снова в лесу, чудики удачно всех расположили, Кенди, одна из четверки нудных друзей, даже добровольно пошла с ним, что ж, он никогда не сомневался в гнили человеческой души. Все готовы продать других, спасая свою шкуру. Остальные брыкаются, даже эти чертовы драконы. На кой черт они тут, хотя ладно, лишними в труппе не станут, уж у них точно полно грехов по жизни. "Сейчас костер покажет всю сущность этих псевдогероев" — веселился мужчина, но его план проваливался с треском. Каким-то образом, Кенди, предавшая своих друзей, до сих пор оставалась чиста душой. Яркие белые всполохи оставались белыми. Чертыхнувшись, он силой привлек Сару и, сделав порез на её руке, подвел капли крови к костру, но и тут он очень удивился. За 10 лет она так и осталась доброй. "Черт, все святоши тут что ли?!" — злился Человек. "Все равно я их накажу!" — продолжал он злиться, хотя внешне он оставался почти что невозмутим. Он понимал, что Сара пытается его заговорить, но все же поведал ей историю почему он стал таким. Он не ждал понимания, нет, но хотел показать за какие вещи стоит наказывать других. Ему не нужно их прощение, он понимал, что, в любом случае, его поезд давно отбыл и возврата ему нет. За душевными беседами и попытками сбежать, он понял, что Саре удалось таки вырваться из лап его чудиков и она уже была возле картины и читала заклинание призыва призрака. "Аннет?!" — это последнее, что он увидел, но потом все поплыло, яркий свет заглушил всё в округе. А потом эта поляна, яркий дневной свет и три пары настороженных, полных недоверия и злобы глаз. Но в глазах Сары было что-то еще. "Неужели...жалость? Ну нет, никогда!"