Стелла-Миллениум

Синяя диодная лента по обеим сторонам от кресел, но он не обращает на успокаивающий сапфирово-неоновый свет внимания, продвигаясь через узкий проход дальше; на предпоследний ряд, «56» место, однако обрадованный, что всё же никого нет: ни впереди, ни позади. Чертов последний рейс дорожного Икаруса, а в салоне до мерзости холодно. Когда это вообще холод его до мерзости нервировал? «Времена меняются, не так ли, Джек?» Отправка в 23:48, чтоб этой белой бумажке билетика пусто было. У него скверное настроение, и от того, что через пятнадцать минут они тронутся и покинут этот город никакого подъёма воодушевления. Чёртовы друзья… «Друзья», в тех гадких скобочках, которые ставят подружки в школе, лживые и односторонние. Друзья, которые с либезийством заявляли о нужности, его нужности, но которые так же хладнокровно и жестоко указали на дверь, когда приоритеты сменились. А он — семнадцатилетний идиот, дурак и просто наивный — всё тот же ребенок. Даром, что школа окончена экстерном, и часть престижного колледжа осталась за плечами ещё год назад. Обгоняющий пятикурсников уникальный мальчик, который как белая ворона. Совсем белая. Гадкий альбинос. Он кривится, скидывает с промерзшей куртки лямку рюкзака и плюхается на свое сидение, возле окна. За запотевшими окнами, слегка заляпанными, маячат люди, пассажиры-мужчины, что предпочитают покурить перед отправкой, автобус урчит подобно ручному зверю, прогревая в такой холод мотор, девушки впереди сетуют на дороговизну билетов, и в салоне совсем не пахнет чем-то предновогодним и веселым; лишь житейское, бытовое, и запах бензина, отдаленно свежего воздуха и едва лишь затхлого запаха старой обивки голубеньких сидений. Джек надеется, что на предпоследних рядах в виду последнего рейса никто сидеть не будет, и так ведь максимум двенадцать мест раскуплено, и рейсовый автобус отправится полупустым, возможно только по пути подобрав с пяток «зайцев». У паренька скверное настроение, а смех забирающихся внутрь тех же мужчин и парней, что устраивали перекур, его усугубляет; Фрост ни за что не хочет, чтобы рядом кто-то сидел, вообще в области видимости и слышимости, и на его счастье в его сторону никто так и не проходит, и ближайшие два ряда спереди и сбоку остаются пустыми. Хотя, терпеть кого-то на последних местах придется, всегда находится полупьяный, особенно под праздники, имбецил, который покупает одно место на последний ряд, но заваливается на все четыре, с ногами и храпом в последующем. Из открытой двери неприятно сквозит смешанным воздухом, морозная бензинная свежесть, чтоб её, а Джек терпеливо ждет, когда двери закроются, включится печка и они тронутся, потушится успокаивающий свет диодной голубой подсветки, и можно будет спокойно заткнуть уши наушниками и погрузиться в дрему. Не думать, не вспоминать гнусный день, забыть вообще на кой-черт он несколько лет назад приехал в этот город, забыть «друзей» забыть этого… Этого… Парень гадко усмехается самому себе и ещё сильнее натягивает сползающий капюшон. Какой же он глупый, ну понял, что хочет далеко не пышногрудых однокурсниц, но на кой-черт из огня да в полымя? Черт ему сдался этот белобрысый, на вид благородный, надменный сукин сын! Парень цыкает и включает телефон, неважно для чего — может в сотый раз убедится, что зарядки хватит, может вновь проверить — ту ли дискографию любимой музыки загрузил, а может, потому что не хочет вспоминать свою «любовь», длившуюся три дня. Глупый белый вороненок. Автоматически закрываются двери, последние пассажиры рассаживаются на свои места и помимо приглушенного смеха, нескольких смешанных языков, включается подсветки от соток чужих людей, становится ярче, и Фрост морщится, однако его негатив перебивается взревевшим мотором и плавным движением автобуса: махина дает задний для разворота, вякают громко позади предупреждающие сигналки заднего хода. Наконец-то! Джек медленно глубоко выдыхает, и откидывается на сидение. С чувством вытерпленного долга проводя замерзшим пальцем по значку включения музыки. Наушники и так в ушах, и он лишь прибавляет звук, абстрагируясь от шума и прикрывая на несколько минут глаза. Всего несколько минут, и несколько строк выученной до каждой буковки песни, всего десять — семнадцать метров, которые преодолел автобус, медленно выезжая со стоянки автовокзала. Джек тяжело долго выдыхает и нехотя открывает глаза, не то чтобы от шума и смеха где-то через пять рядов впереди, а от клика пришедшего сообщения. Значит, она ответила. Безэмоциональное — «Ну хорошо, приезжай», — подсвечивается все тем же бежевым, а ему вопреки разрешению становится так погано, что парень жестко жмет на кнопку блокировки, чтобы вновь экран стал черным, и не видеть нескольких слов от той, что не видела его столько времени. К черту, главное ему есть куда податься, когда приедет. Он хмыкает, прислоняется лбом к прохладному, едва дребезжащему, стеклу, и всё ещё материться из-за холода; то ли кондиционер, то ли открытый люк, дабы уж точно напоследок проветрить салон. Благо на заднем фоне голосов, он не слышит детского смеха или плача. Не то чтобы Фрост не любил детей, но сейчас явно не горит желанием ехать всю ночь под чей-нибудь громкий визгливый плач. Фиговейший денек и из него сделал последнюю циничную сволочь. А вот и трасса, большая пробка впереди из-за светофоров, снег и гололед, предновогодние гирлянды развешиваются на деревьях городскими службами, а парочки даже в такой мороз бегают в забегаловки, дабы согреться и подольше провести времени вместе. Ну не идиотизм ли? И пусть сейчас не минус тридцать, но даже минус десять вполне обоснованный и пробирающий до костей, плюс воздух влажный — мерзкий. Джек зябко ведет плечами и подтягивает капюшон налево, дабы прислоняться не кожей к холодному стеклу. Икарус «Дейем Компании» выруливает вправо, и теперь плавно набирает скорость, но все ещё держится правил скорости в черте города. Поскорее бы туда — на неосвещенное шоссе, где холодно, темно, где изредка мчатся на встречу машины, где так жутко в мерзлой темноте… Скорее бы понять, осознать, что уже не в городе. Не здесь, а уже на пути домой. «Домой, да?» Да, даже то место он не может назвать домом, и кроме женщины, которую он называет теткой, никого и нет. Фрост запрещает себе думать об этом и ещё сильнее кутается в куртку, ненавидя холод. А пару дней назад бахвалился, какой он устойчивый к морозу и вообще прелесть снежная. Паренек усмехается и уже думает задремать, как диодка наконец тушится и в салоне воцаряется на удивление уютный мрак, лишь свет из окон от фонарей и проезжающих по оживленной трассе машин всё портит. А ещё эти постоянные яркие вывески работающих кафешек, боулинг-центров и цветочных. Они его раздражают всей легкостью и миганием. И когда же он возненавидел всё праздничное и намекающее явно на пару? Когда-когда? Сегодня! Фрост фыркает себе под нос, но приказывает себе более расслабленно выдохнуть, предвещая мирную поездку одному, ибо до сих пор к нему никто так и не… От движения рядом мальчишка чуть ли не подпрыгивает, скидывая наушники и вскидывая голову на тень, что темнее мрака нависает над ним. «Блядь, а так всё начиналось хорошо!» Парень усилием воли заставляет себя не морщиться, и с каким-то легким страхом наблюдает за высоким мужчиной, что закидывает небольшую сумку в верхний отдел для ручной клади и бесцеремонно по-королевски садится рядом. Фрост в тайне надеясь избежать такой подставы, лишь быстро отворачивается, жмется ближе к окну и ещё ниже натягивает капюшон, нервно ища в этом долбаном мраке второй наушник. — Неужели других мест не было? Черт! Отъехали пять минут назад, а до места дойти было сложно или наугад? — под нос себе бубнит паренек. — Неужели, чтобы сформулировать эту гадость, потребовалось целых две минуты? — надменно парирует мужчина, даже не посмотрев на мальчишку, но притом едва язвительно улыбаясь. Но Джеку хватает даже этого едкого тона, чтобы встрепенуться и теперь уже полностью обернуться насколько позволяет сидение, с возмущением смотря на своего соседа. Только первоначальное — чуть ли не сорвавшееся с губ — «пошел нахер!», так и застревает в глотке, стоит незнакомцу спокойно повернуться и опалить властным взглядом желтых, почти горящих в этом сумраке глаз. — Из…вините, — невольно запинаясь, бурчит Джек, и вся спесь смывается, словно потоком сжигающей лавы, стоит только заглянуть в эти глаза. Фрост резко трясет головой и отворачивается, ещё сильнее желая придвинуться к окну, от той неловкости и стыда, что опаляет внутренности, только вот сильнее уже не получается.  — Паршивый денек? — более снисходительно спрашивает темноволосый мужчина, изящно поправляя выбившийся манжет черной рубашки из рукава черного дорогого пальто. — Худший, чтоб его… — приглушенно бурчит Джек, хотя подсознательно не понимает, какого вообще делится с этим незнакомцем тем, какой у него день. И вроде не скажешь что ему неловко… Хотя, может это только потому что из-за паршивого настроения нагрубил человеку, который просто нашел свое место… — Потому последний рейс? — Потому… — Джек вновь резко злится, оборачивается, столь же импульсивно, хочет сказать, зачем этот черт, с глазами проклятого золота, вообще спрашивает, но, как только вновь смотрит на этого взрослого мужчину, вновь обрывает себя и с шумным выходом изменяет свой ответ… — Потому что на этот только и успел! Фрост не выдерживает пристального взгляда, словно рентгеном его сканирующего и отворачивается, тупо пытаясь вспомнить, что хотел послушать или зачем ответил. У него каша в голове, всё настроение, как паршивое, так и обнадеживающее, стерлось и смешалось, стоило этому ворваться в его маленькую реальность, размером два на два в диапазоне одного конкретного автобусного места. Джек прерывисто выдыхает, надеется, что это подействует и неловко пытается вести себя более расслабленно. Не получается, в конце концов — минут пять под общее молчание — фыркает, тихо ругается себе под нос и откидывается на сидение, нервно скидывая с головы местами влажный из-за вспотевшей головы капюшон. Парень складывает руки на груди и уже думает пересесть, как рядом под дальний галдеж пассажиров проходит ещё одна личность. Фросту думается, что это тот самый индивидуум-имбецил, который наконец решил завалиться на свое последнее место, но нет. — Оп! А вот и место моё… Да и ещё с приятной компанией! Да малюют? — с явно заплетающимся языком начинает посторонний, на вид в возрасте рядовой рабочий, что решил поехать к семье под праздники, но перед этим сразу же с дороги решивший отметить праздник. Правда, вся радость сходит с грубого лица и масляный взгляд направленный на парнишку становится осознанным, когда поддатый работник понимает, что место рядом уже занято и его никто так просто отдавать не собирается. — А ничего, что это мое место? — нахально-грубо почти рявкает дядька, встав в более по его мнению грозную позу. — А ничего, что это место уже выкуплено? — даже не шевельнувшись и не меняясь в лице, спокойно вопрошает Питч, но как только слышит глухой тон матами, резко обрубает ледяным тоном, — Свали вперед, дабы тебя по правилам не вышвырнули где-нибудь посреди пути. Уверен, водитель пожертвует одним ублюдком как ты, нежели потеряет свое место. Пыхтящему разозленному мужчине ничего не остается, как оставить свои попытки и тяжело топая, уйти вперед, матеря при этом нахального пассажира по правде занявшего его место. — Спасибо… — как только грузная тень подвыпившего сливается с мраком и затихают шаги, тихо проговаривает Джек. По правде, лучше он будет терпеть надменного циничного «интеллигента», с замашками доминанта, нежели придирки к себе всю ночь от выпившего такого скота. — Не за что, — безэмоционально отвечает мужчина, и всё же через неполную минуту дополняет, — Неудачное ты время для поездки выбрал, малец. — Я не выбирал, — обижено шипит Джек. — Выбрали тебя? — Что-то вроде этого… — хмыкает парень, бесполезно ковыряя защитное стекло на смартфоне, пытаясь отчего-то увеличить и без того большую трещинку, — А вас что подвигло в предпраздничное веселье сесть на последний рейс? Неужели водитель не захотел вести или билеты на чартеры раскупили? Джек честно не хочет обидеть, но и проигнорировать статус и внешний вид не может, потому и отчасти подстебывает, да и любопытствует, впрочем, не надеясь на откровенность. Однако же мужчина только усмехается, не зло, по-доброму, пока мальчишка этого не замечает, в уме ставя ещё одну галочку, о сообразительности и дерзости этого чертенка, и отвечает предельно честно: — Мажорство, бронировать билеты в город, до которого сорок пять минут лету, а что до водителя, должен же хоть у кого-то быть выходной по поводу праздника. — Воу… — Что, не ожидал, что попал в точку? — понятливо и почти хитро усмехается незнакомец, довольный смущением в этом восклицательном тоне парнишки. — Ну… как бы, да, — тушуется Джек, хотя, по сути, чувствует себя отвратно. — Мальчишка… — У меня как бы имя есть!.. — возмущается Фрост. — Ты его не называл. — Джек, — злобно бросает парень, — Джек Фрост. — Питч, — в ответ представляется мужчина, едва веселый от того, что смог таки вывести этого белоснежного на разговор и знакомство, пусть даже через злость. — А фамилия? — Разве это важно в столь недолгосрочной поездке? — Нам ехать всю ночь, даже часть утра, и вообще я свою назвал! — праведно возмущается Джек, не понимая, почему его задело так то, что этот, чтоб ему, не хочет полностью называться. — Блэк… — во всю уже веселится мужчина, но маску невозмутимого спокойствия удерживает. — Вот и замечательно… — Джек кивает, не понимаю кому конкретно — себе или названному соседу, и уже хочет развернуться, прерывая на странность колкое знакомство, как телефон вибрирует, присылая сразу три СМС. Фрост чертыхается, видя знакомые номера, морщится, как от кислого фрукта, и не хочет открывать, но последние крохи наивного любопытства пересиливают и он открывает сообщения. Напрочь забыв о мужчине, что сидит рядом. «Ты вообще думаешь что делаешь?» «Немедленно вернулся! Мы всё объясним!» Джек только шипит, потому что словно слышит, каким тоном ему это бы сказали, и нехотя открывает последнюю. «Что случилось? Почему ты не пришел, как и договаривались? Неужели я тебя обидел, милый?» — Милый, значит? — столь холодное шипящее раздается рядом, что Джек испуганно вскидывается, резко пряча телефон экраном вниз, и сам теперь отвечает грубо: — Тебя это не касается! — Уже на «ты» перешли? — змеиным шипением в ответ, так, что обескураживает паренька и он находится лишь для нервного и грубого: — Иди ты к черту! И отвернувшись утыкается в окно, следя как они, наконец, выбираются из городской черты, и дорога становится намного уже и темнее. Парень нервно затыкает уши наушниками, врубает на полную музыку и пытается отвлечься. От всего. От чертового дня, от проклятых недодрузей и этих сообщений, от лживости одного конкретного индивидуума и, что самое странное, от этого зазнавшегося наглого сукиного сына, который сидит рядом и настолько нахально лезет в его жизнь. Так словно… Словно… Фрост прикусывает губу, не пойми от чего чувствуя, как жар поглощает огненной волной все тело, и винит во всем просто собственный раздрай, а не то, что сейчас произошло. И совсем, совсем нет! Ему показалось. И в глазах цвета золота не промелькнуло бешеное собственничество напополам со злостью. С чего бы это! И совсем не поэтому у Фроста сейчас так бешено бьется сердце. Джек старается отвлечься и, в конце концов, не замечает, как за мельканием фонарей машин и деревьев, успокаивается, вслушиваться в текст песни и медленно погружается в теплую дрему, разморенный включенной печкой и мнимой надуманной безопасностью о всякой ерунде. Через четверть часа парнишка полностью вырубается, утомившийся днем и несправедливой судьбой. *** Он просыпается лениво, долго, с сумбуром в голове и мерным урчанием двигателя где-то совсем на фоне. Джек хмурится, не понимает, почему стало так жарко и почему музыка отключена, точнее наушники не на нем. И какого черта так неудобно? Парень ворочается на сидении, устраивает голову поудобнее на чужом плече и найдя более удобный угол, мягко улыбается, наслаждаясь теплом и спокойствием. Что, блять? Фрост дергается, когда информация доходит до осознанной проснувшейся части мозга, только приподняться ему не дают; чужая, но такая теплая рука давит на затылок, осторожно, словно приручают загнанного зверька, а над ухом раздается тихое и убеждающее: — Успокойся и спи дальше. — Но… — Спи, — бескомпромиссно и твердо, так, словно это уже данность, а не соседство в течении максимум часа. Но парень, уставший и намаявшийся за день, вымотанный эмоционально, потому он плюет на правила и его почти моментально сманивает в сон заново. И пусть Джек наигранно борется, для возмущения напрягается, но через пару минут глаза всё равно слипаются, и он отключается по новой, едва потеревшись щекой о мягкую шерсть пальто. Тихого удовлетворенного хмыка он, конечно же, уже не слышит, вровень и тому, как длинные пальцы мужчины осторожно начали перебирать белые волосы. — Возможно, я не просто так гонялся за тобой, подобно тени, Оверланд… *** Под два с половиной года из города в город, по командировкам, с заключением важных контрактов, спонсируя несколько институтов, гранты для выдающихся студентов, увольнение финансового директора компании — обычная дорогая жизнь, достаточно влиятельного человека, которого уважают и приглашают на каждый званый вечер бамонд столицы… Скучно, рутинно, порой злобно. Зам, которая треплет нервы со сроками поставок и заключения договоров, новый автомобиль, опять поездки в чужой город, либезейство очередного директора престижного университета, с просьбой финансирования. Ничего не значащий просвещенческий вечер, с кучей мажоров студентов и какими-то лекциями ботаников — данность, а на экране недавно выпущенного нового планшета отсчет от той же стервы-зама: билеты куплены и можно сворачивать дела в этом регионе. Бокал вина, ленивый взгляд через весь зал, на сцену… Новенький студент, экстерном закончивший школу, которого озвучивает ведущий проекта. Очередной мажор за деньги папочки пробившийся так высоко или тучный заучка, что не видит дальше своих очков? Ему смешно только до момента, пока мальчишка не поднимается на сцену. Его мальчишка. Потому что черная рубашка на нем бы смотрелась куда идеальнее, чем нежно-голубая, и волосы к черту не зачесанные, уложенные аккуратно, а растрепанные белые, пушистые, после ночи, долгой, жадной, жаркой… Бокал не трескается в руке только потому, что он отставляет его на стол, вцепляясь взглядом в хрупкую фигуру на сцене. На следующий день, конечно же, он посылает, причем чуть ли не прямым текстом, губернатора другого региона, с неправдоподобным объяснениями, что и здесь есть ещё что делать. Зам же впервые молчит, смотрит слегка удивленно, с непониманием, почти как на идиота, но молча оставляет на столешнице из черного дерева отчёт и стуча каблуками удаляется. И ещё целый год на два города, но по большей части оставаясь или специально задерживаясь в этом — где мальчишка. А это Снежное чудо таки поступает с легкостью в университет, становится и там белой вороной, уникумом, у которого мало понимающих однокурсников, всё внимание девчонок и, конечно же, слишком заниженная самооценка, но ослепительная добрая улыбка. Без сближений, без права даже следить. Лишь изредка подстраивать встречи или навещать директорат университета, как бы с проверкой, как-никак спонсор. И изредка видя мальчишку. Джека. Джек Оверланд Фрост, тогда ещё шестнадцатилетний, игривый, веселый и умный чертёныш, который ведет вольную жизнь и, в то же время, отличается отчужденностью ото всех остальных. А бокал в руке таки трескается, раскалывается, мелкими осколками впиваясь в кожу до крови. Только другой, граненый, тяжелый, с виски. Одной поздней ночью… когда он узнает о друзьях, что пригласили Джека к себе; друзья, эдакий фонд — группка ведущих профессоров, который невзначай пиздят проекты мальчишки и в принципе по полной его используют, но всё ведь на благое его развитие, на благо добра! Ублюдские лицемеры, что прикидываются добрыми и хорошими, дружат, поддерживают, учат жизни… Учат тому, что вообще Фросту не пригодится! Желание в ту ночь поехать собственнолично за мальчишкой, вытащить его из проклятого дома и увезти, наплевав, что это практически попахивает похищением несовершеннолетнего слишком яркое, живое, вертится змеей внутри, и взгляд не предвещает ничего хорошего. Только вот на утро всё обрывается, стоит в том же университете, под трёп зажравшихся директорского состава случайно за дверью услышать знакомый голос, так воодушевленно рассказывающий кому-то, какие у него хорошие и понимающие друзья. И мечтал об этом мальчишка с детства, уехал, поступил, смог добиться такого, и теперь счастлив, теперь у него есть те, кто его замечают, как личность и верят в него… Разбить практически детское счастье о суровую реальность? Он лишь срывается на директорате и опять на заме, но идею о похищении оставляет, понимая, что это в принципе уже клиника. А он туда же…. Под середину зрелых лет, ещё и за мальчишкой, шестнадцатилетним… Шестнадцатилетним, твою ж мать! Но это же Джек… который все так же солнечно всем улыбается, смеется, носит свои светлые и голубые рубашки и толстовки, у которого всё также руки и тонкие красивые пальцы в чернилах от постоянных конспектов и формул, который очень волнуется перед каждым докладом и зачесывает порой на важные мероприятия волосы назад, дабы не торчали во все стороны. Но отросший ежик всё равно ему идет больше, и челка тоже, и черный на нем смотрится куда более элегантней и охуенней, чем самый красивый костюм для выступлений. Джек, который прост как три копейки, наивный, по детски выглядящий, но, по рассказам и редкому наблюдению, упертый и порой злой, гнущий свое и до конца. Не такой ещё моралист, но уже нахватавшийся от своих «друзей», но со своим умом и пониманием, благо ещё не делящий мир на чисто черное и белое. Умничка, который ещё пожалеет, что приехал в этот гребаный хищный город, а пока верящий в свое светлое будущее и преданных друзей. Хотя часть про светлое будущее, правда. Он обеспечит своему мальчишке это светлое. Даже если Фрост никогда в своей жизни не узнает, кто ему помогал и почему так легко всего добился. А то, что не узнает, через год практически становится понятно. Мальчишка слишком… Всё слишком. И портить, знакомится, со своим-то характером и взглядами на жизнь… Уж пусть живет своей жизнью, не ступая на ту самую черную сторону, коварную и грязную. Ну да, как будто те, кто ему это говорят сами не пиздят его научные работы и всевозможные техники экспериментов. Почти полтора года тумана, пьянящего, желанного, но и такого же ядовитого. Меж двумя огнями — своей жизнью и жизнью Снежного чертенка, под конец, под праздники уже не выдерживая, с наплевательством и злостью на весь мир, желая уехать и забыть, забыться. Хоть и не получается, никогда не получится забыть его. И так предусмотрительно останавливаясь на автовокзале, чтобы часть багажа отправить завтрашним ранним рейсом с доверенным лицом. Выйти, покурить, и совершенно случайно увидеть этот снежный ураган, злым и отчаянным, вбегающим в здание за, судя по всему, билетами… Сопоставить, какого черта мальчишка в предпраздничное время, почти к двенадцати ночи, делает на автовокзале, да и ещё с таким настроем, как дважды два. А, следовательно, правду об этом хреновом, подлом мире Джек узнал раньше своих восемнадцати. И мысли ехать уже с водителем в комфортабельной машине по новой более безопасной трассе, где пропускают лишь по пропускам, не возникает совсем. Вместо этого только поддаться за мелким, покупая билет, с мыслями о том, какой пиздец творит, и к черту отключая телефон. Подсесть к нему, заговорить, разговорить, выпытать всё что удастся, или хотя бы просто сидеть рядом… Глупость, ведь запрещал же себе. Но это ж Фрост, грустный, злой, обиженный на весь мир — загнанный звереныш, который и место взял практически в самом конце… Обиженный, испуганный, несчастный белоснежный чертеныш… Но может не все так плохо и к завтрашнему утру, они смогут хотя бы познакомиться?.. *** — Что? — резко вздрагивая от грубой встряски и просыпаясь моментально почти вскрикивает Джек, впрочем не он один просыпается, и его возмущение не становится оглушительным на весь спящий салон. Парень трет глаза, потягивается и хмурится. — Черт, все же срубило, — потягиваясь на сидении, приглушенно бормочет Джек, и вспоминая как до этого спал, быстро переводит взгляд вправо, боязно ожидая возмущение мужчины о том что спал на его плече, однако Блэк словно не замечает его, быстро кому-то отвечая в телефоне. — Я долго спал? — осторожно спрашивает Джек, всё ещё щурясь и подавляя зевок. — Нет, — даже не отвлекаясь от набора смс оповещает мужчина, — Час примерно, если взять первую твою отключку. — А я думал больше — часа четыре… — парнишка вновь переводит взгляд на окно, протирает запотевшее стекло тыльной стороной ладони, но ничего все равно не видит в этой непроглядной холодной мгле. Пустоши, порой тени редких деревьев и вновь мрак пустошей. Жуть. Джек ежится, зашторивает частично окно и сам теперь подумывает написать несколько «лестных» сообщений. Подумывает, вертит в руках телефон, пару раз включая и отключая экран, и не решается, думает, что это по детски. Но… Он же, черт возьми, доверял! Верил! Хочется заматериться, грубо, жестко, но, во-первых, чертово воспитание и обучение в этом университете не позволяет, во-вторых, он не хочет, ибо автобус, пассажиры, Блэк… Последнее становится самым превалирующим аргументом. Но Джек всё-таки сдается через незначительное время, набирается внутренней смелости и быстро разблокировав сотку, пишет пару строчек, но после зависает, просто глупо смотря в черные буквы на бежевом экране. И что дальше? Что это изменит. — Что, всё же ответное послание прекрасной девочке? — раздается тихое и вовсе не пугающее рядом, однако настолько ядовитое, что Джек ежится. — Да иди… — парень затыкается, вспоминая свои прошлые порывы, и более тихо перефразирует, — Идите… — Вроде уже перешел на «ты», не припоминаешь? Что ж так, Фрост? — А отстать можешь тогда? Знаю, погорячился, извиняюсь. Просто… — Забудь, — почти мягкое, и Джека от этого словно прощения действительно отпускает. — Да ну к черту! — бубнит парень и всё-таки удаляет сообщение, — Тоже мне, честь отвечать. — Так она будет переживать… — издевкой, с едким смешком, однако следом нарушая тишину таким провокационным и нужным для самого себя: — Или не она, а он? — А тебе-то, какая разница? И, вообще, даже если он, поднимешь автобусное восстание и заклеймишь неверным? — Я похож на выходца из бедных стран с традиционными ценностями? Твое дело с кем… встречаться. Народное осуждение лишь дань необразованному прошлому и стадному мышлению. Джек на такое обоснованное заявление лишь фыркает, и невольно втягивается в разговор, отвечая то что думает и вовсе не смущаясь: — То стадное мышление есть даже на вид в более чем престижном заведении, где все такие продвинутые, а чуть что — с вилами и на человека, и эти люди после выпуска становятся докторами и научными деятелями… — А твоя ориентация им мешает… — театрально возмущенно покачав головой, соглашается Питч. Впрочем, разговор ему отчасти нравится. Мальчишка рассуждает верно, жизненно. Как всегда дерзко и умно. И, в то же время, если у его мальчика уже кто-то есть… Мысль, нежеланная догадка, почти выедает всё внутри ненавистью и ревностью, и неконтролируемая черта собственника уже подсчитывает, сколько нужно денег, дабы убрать ненужного с пути. Неважно, какими средствами… — Мою ориентацию не знает никто, пока не войдет в круг доверенных лиц или друзей, — на последней фразе Джек морщится, но после недолгой паузы спохватываться, — Стоп! Как мы вообще дошли до обсуждения моей ориентации? — Ты первый начал об автобусном восстании, а я лишь предположил, и то шуточно. Но кто ж знал, что окажется правдой. — Черт ты! — Как скажешь, — миролюбиво соглашается мужчина, отчасти довольный таким поведением Джека. — О, даже не оскорбится ваша персона? — Моя персона слишком величественна, дабы обращать внимания на оскорбления от, судя по всему, достаточно умного молодого человека, но который себя ведет как четырнадцатилетний глупый мальчишка, у которого спросили, целовался ли он. — Да ты… Ты!.. — Я, и мы знакомились. Имя забыл, малыш? — Спускайся обратно в ад, демон! И да, я таки целовался! — По тебе незаметно! — жестче чем следует. — Прости, фотки не сохранилось! — парирует Джек, так мастерски введенный в эдакий спор. — Но опыт-то должен быть. — Естественно, и ещё какой! — Да? Проверим? — Что… — Джек моментально зависает, расширенными глазами осматривая мужчину, — Я … Ты ж… Фрост не пойми от чего смущается, приоткрывает в изумлении рот, как рыба выброшенная на берег, смотря на довольного Блэка. — Расслабься, я всего лишь подстегнул тебя. Но если захочешь попробовать и научиться по-настоящему целоваться с мужчиной, а не с девчонкой украдкой за углом кампуса, то только попроси. Ошеломление на вытянувшемся лице мальчишке стоит всех незначительных препирательств, и Питч пользуется моментом, наблюдая за таким изумленным и обалдевшим молчаливым Джеком. От смущения ставшим красным. Но видимо в планы парня не входит проигрывать, а потому в голове со скоростью света зарождается коварный план, и Джек не собирается проигрывать этой надменной высокостатусной сволочи. Парень лишь шумно выдыхает, дабы успокоиться и слегка прищуривается, дабы высказать дерзость. — Даже так? И ты научишь? — голос становится на несколько тонов мягче и ниже, специально покладистей, — И что же я должен буду сделать? Пересесть к тебе на колени, слушать каждое слово и повторять? Настолько? С языком и стонами? А выдержишь ли, Блэк? Неужто, настолько матерый и подкованный, что сможешь совладать с импульсивным мальчишкой? Если да, то я признаюсь, что проиграл и не умею целоваться… А если выиграю я? Если я умею и тебе понравится, а? Джек смотрит хитро, с горящими ликованием глазами, улыбается, и понимая, как странно повлияли его слова на мужчину и щелкает пальцами, словно показывая этим равный счет.  — Вот и нефиг задевать незнакомых парней при поездках! — почти с гордостью осаждает Джек, и вновь откидывается на сидение, довольный включая музыку. Чертово гнетущее чувство после этой игры как рукой сняло, и у парня действительно становится легче в душе и мыслях. Фрост прикрывает глаза и беззвучно губами подпевает словам песни, не видя реакции мужчины на него. А у него в голове бьется лишь одно — ему семнадцать, семнадцать блядь лет! Мальчишка, вся жизнь впереди… Питч сам отворачивается, медленно, очень медленно, облокачивается на спинку сидения и прикрывает глаза, вспоминая нотации стервозной Туоф, какой он хреновый руководитель и пытаясь абстрагироваться от того, что сейчас вытворил этот чертёныш. То, что он бы по-настоящему с ним сделал, как бы целовал и как бы выбивал из этого изящества стоны остается где-то на дальнем островке запрещенного, подсознательного. Только вот спустя десять минут, когда Блэк не желая больше терпеть, вновь поворачивается к мальчишке, тот оказывается, вновь заснул. Спит смирно, забавно склонив голову направо и чему-то улыбаясь во сне. — И что же ты творишь, Снежный? Неужели не видишь, что играешь с огнем? Наивный… — в полуслух, аккуратно проводя пальцами по нежной щеке заснувшего мальчика. Только ему не нравится громкая музыка, и Питч нахально, однако очень аккуратно, вытягивает из расслабленных пальцев сотку Джека, сбавляет громкость и только после этого вытаскивает наушники у него из ушей. Пусть нормально поспит. Смартфон в его руке все ещё теплый, случайно включенный от задетой кнопки блокировки, с таким привлекательным оповещением о пяти новых сообщений. Он выдыхает и знает, что соблазн велик, а чертенок спит достаточно крепко. Первый, тот самый, что назвал Фроста «милым» подписан как Лу… Лу? По памяти вспоминая каждый раз как бывал в университете и тех, кто крутился рядом с Джеком. Лу… Лунный… Мун, что ли? — Завтра же заблокирую фондовый счет этого пижонского недоученного. Щенок… *** Он просыпается по большей части от затекшей левой ноги, которая сильно покалывает, а не от нескольких незначительных кочек. В салоне темно, все так же уютно тепло, но рядом приглушенно горит экран чужого телефона, и Джек думает про то, будет ли вообще Блэк сегодня спать. Как-никак ночь, утомительная дорога, делать нечего. Рука тянется размять затекшую икру, но на пол пути до парня доходит, что, что-то не так… музыка не играет в наушниках, да и вообще их нет, ровно, как и телефона в правой руке. Джек сдвигает брови к переносице, щупает осторожно рядом не находит, и с вопросом оборачивается к занятому мужчине: — Слушай, не видел… — слова обрываются, стоит завидеть в чужих изящных пальцах свою сотку, — Какого хрена, Блэк? — Чищу твои сообщения, — напрямую отвечает Питч, однако совершенно не ожидавший, что Фрост проснется так рано, но все же не собирающийся прерывать свое интересное занятие. В телефоне мальчишки много всего интересного, особенно переписки. И плевать ему, что это невежливо. — Что?.. Возмущенный парень находится только через ещё одну минуту замешательства, и сразу же вырывает свой телефон из рук мужчины, осознавая, что произошло до конца, и сразу залезая в сообщения.  — Что ты… — Джек сбивается, листает входящие, исходящие и ему становится постепенно все хуже, — Какого хрена ты написал!.. Лицо мальчика бледнеет, когда он видит несколько отправленных СМС, как раз всем тем, кто писал ему. Достаточно грамотных, но таких нахальных, нелицеприятных сообщений. — Не думаешь, что это уже наглость? Я… Я чужой, мать твою ж, тебе человек! — разъяренной фурией шипит Джек, поворачиваясь в сторону Блэка и даже не поморщившись от столь грубых своих слов, — Какого хрена ты ответил? С какого вообще взял, что тебе дозволено?! — Нужно было выключать свою сотку или ставить на беззвучный, дабы твои индивидуумы не строчили тебе каждые пять минут, мешая мне спать! — моментально находит выход Блэк. — Да и где же эти чертовы сообщения? — Удалил! — Ты в своем уме? Ты… Какой же ты наглый, сволочной, думаешь, что такому как ты всё позволено… Питчу отчасти это надоедает, надоедает глупая бравада от того юного и смышленого дарования, потому он действует на опережение, быстро разворачиваясь к Джеку и подаваясь вперед, достаточно жестко сцепляя пяльцы на подбородке парня, заставляя смотреть его себе в глаза и равносильно жестко и холодно обрубая: — Да, именно так и считаю, ибо добился этого! И ты мальчишка должен считать так же, а не позволять этим ублюдкам себя контролировать, словно ты мальчик на побегушках! И, о конечно же, смирившись едешь к той, что и видеть тебя не хочет! Действительно всё ещё хочешь носить розовые очки или может снимешь и посмотришь на мир реально, без веры в лицемерные слова тварей, что тебя окружают? — Да ты… — Фрост отшатывается, маска злости дает трещину и под ней отчаяние, обида, всё та же, и он прекрасно понимает, что мужчина прав, пусть и сделал некрасивую вещь, пусть и оправдания так себе, но… Его никто не ждет, он никому не нужен, им пользовались, пользовались все, кто его окружал. А теперь диссонанс, потому что рядом он — этот черт, высокомерный наглый, циничный, который говорит в лицо, и похуй ему на нормы поведения. — Сволочь! Ты не имел никакого права! А ежели так вашему величеству мешало, то мог бы разбудить и я бы выключил! Но нет! Ты ведь… ведь… Ты за действия — не за слова! — В действиях больше толку, нежели от слов! Тебе ли не знать? — Иди нахер! Как же… какой же ты… Бесишь! С самого первого твоего появления. Думал, спокойно доеду, уеду из этого города, прокляну все, вернусь, забуду! Но нет, появляешься ты и всё наоборот! Всё полностью! Перевернул и выплюнул, считаешь, что тебе все позволено, считаешь… — Джек переходит на повышенный тон, не до крика, но вполне может этим разбудить ближайших пассажиров; разозленный, на пределе, потому что его всё достало, и он хочет высказать хотя бы кому-то всё что накипело, пусть удаленные СМС и написанные ответы лишь повод. И остановится Фрост уже не может, он в раздрае, такой полностью открытый, злой. Мальчишка со своей вспыльчивой глупой речью и обвинениями пропускает момент, всего секунду, заминку на миг, но вот его жестко дергают к себе, цепко приподнимают голову за подбородок и целуют, проникая языком в рот, обнимая за талию, и жестко прижимая почти в плотную. Джек задыхается, давится своим же удивленным стоном, ощущает чужое тепло, аккуратность и одновременно страсть, и нежное касание к своим волосам. Это всё настолько быстро, необычно, несвойственно, что первый миг он благополучно позволяет, а после дергается, пытается оттолкнуть, взбешивается, подобно волчонку в клетке, напуганному такой реакцией, напуганному больше тому, что собственно сердце ускоряет свой бег. Черт, это слишком… ненужная реакция, ведь он за логику! Но, блядство, целуется Блэк действительно охуенно, настолько, что попытки вырваться провальные: Питч лишь притягивает ближе, успокаивает поглаживаниями по спине, и Джек за пару секунд забывает, а злость смывается тем необычным, захватывающим, тем, про что он читал, но никогда не испытывал в жизни, даже когда его обнимали, дарили подарки, признавались в любви. Он никогда такого не чувствовал. Но не сейчас, не в руках этого… Пара секунд, необычных, волнующих, тянущихся, как патока и таких же сладких, как бы мальчишке не хотелось это обозвать испугом или замешательством. Он тихо, едва слышно, стонет, сдается, позволяет, списывая всё на свою лояльность, а не интерес что же будет дальше, расслабляется в сильных мужских руках и поддается, кротко отвечая, пробуя чужие губы на вкус, задыхается, когда его сжимают сильнее и… посылает к черту всё логическое, правильное и пугающее. Какого вообще хера он делает и зачем — уже не в приоритете. Бешеное, нечто сильное, мощное захватывает в ту же секунду, словно крышу срывает, и Джек жмется ближе, приобнимает Блэка за шею и целует сам, а по спине и рукам бегут мурашки, и голова кружится. Первый. Первый, сука, поцелуй. Настоящий, действительно настоящий! И с кем? С охуенным мужчиной… Фрост вскрикивает, нежно, страстно, когда его дергают ближе, нетерпеливо покусывая за нижнюю губу, и вцепляется пальцами в чужое плечо, хотя так желанно хочется скинуть пальто и руками по рубашке, по черному дорогому хлопку, расстегивая верхние пуговицы. Джек стонет приглушенно от своего же представления, позволяя чужому горячему языку нагло ласкать, облизывать, дразнить и задыхается от затяженности поцелуя и собственной смелости. От того, что хочется плюнуть и пересесть на колени Питча, обнять сильнее, позволить, наконец… Что ж позволить, Фрост? Что? Мысль единственная трезвая какого он творит резко бьет в голову, в сознание, словно молния, и Джек тут же резко отшатывается, с заполошенным сердцебиением и загнанным шумным дыханием, он нервно облизывает губы, отталкивает от себя мужчину и настолько же стремительно отворачивается к окну, прислоняясь горячим лбом к холодному, местами подмороженному, стеклу. Какой стыд, какой пиздец… Парнишка не знает, сколько так сидит, зажмурившись в тишине, в темноте, судорожно сжимая тот самый треклятый телефон в руке. Он думает обо всем, начиная с приезда в город и до того что случилось. Гоняет в голове по несколько раз, понимает пару истин, понимает прекрасно, что до этого и не испытывал ничего к тем, кто ему признавался в любви и хотел встречаться, понимает, что даже Лу — это так — глупость, почти детская. И очень четко понимает то, почему его звали Ледяным Джеком в школе, а после даже в университете. А эмоции, которые у него таки оказывается есть и ещё какие, проснулись и высвободились только вот с этим… Этим. Джек пораженно выдыхает, оставляя облачко конденсата на холодном стекле и облизывает губы, чувствуя на них чужой вкус… Жмурится, проклинает себя же, потому что первый начал этот глупый скандал, не знает, как теперь себя вести, хотя очень благодарен тишине и тому, что его никто не трогает. Блэк даже не коснулся его, не окликнул после всего этого. Дал шанс придти в себя? Мудро… Парнишка качает головой, обзывая себя последним словами. Ведь не дурак же, с золотой медалью, с этим почти сейчас ничего не значащим экстерном, с научными работами и лучший ученик, ведущее лицо в разработках нескольких серьезных проектов, которые спонсируются важной шишкой в их городе… А все правила, формулы, законы, всё логическое и четкое сейчас осыпается девчачьими блестками — именно ими, потому что несущественно глупо. Потому что уже поступил по-другому, дал совершиться тому, что не следовало. Но чего очень всегда хотелось… Какой же он дурак, а не гений. Просто дурак. Глупый семнадцатилетний мальчишка. Губы априори растягиваются в насмешке самому себе, и Фрост уставше прикрывает глаза, приказывая себе сделать пару вдохов и выдохов и только после этого начать предпринимать хоть какие-то действия. Или же они просто замнут тему, и не будут говорить до самого утра. Или он как последний трус притворится спящим… Но парнишка же не усидит на месте в одной позе. Задача та ещё. Но сам виноват в первой своей очереди, вот самому и расхлебывать. А потому, впервые за все это время, Фрост неохотно отлипает от окна, ведет рукой и смотрит время на сотке. Час. Прошел целый час с несколькими минутами. А ему казалось минут десять от силы. Сегодня чувство времени его подводит. И чувство такта, кстати, тоже. Только Джек лишь кривится от паршивости всей ситуации, и нехотя распрямляется, слыша, как щелкают позвонки. Хочется уйти от того вакуума, неловкого и почти сырого на осязании. Но не выходит, и ледяной ветер шумит из-за и набранной автобусом скорости, сбивает и шум где-то впереди сидящих подростков или девушек, приглушенно щебечущих, благо хоть это почти неразличимо из-за гула мотора. В конце, или через ещё непродолжительные несколько минут, Фрост не выдерживает и, сдавшись от неловкости и скованности, принимает самое глупое и маломальское решение, в конце концов, ему кажется что хуже уже не станет, да и если выйдет, то обеспечит себя спокойствием на всю оставшуюся поездку. Потому, под свой же усталый вздох, Джек решается аккуратно в полтона заговорить: — Дай мне пройти, пожалуйста. — Зачем это? — спокойно и лениво вопрошает Питч, однако даже не открывает глаз, комфортно устроившись и откинув голову на удобный подголовник. — Пересесть хочу, разве не понятно? — нервно теребя край куртки, почти шепотом возмущается парень. — Не понятно то, зачем пересесть. Не устраивает вид за окном или дует? — Прекрати… Это уже даже не смешно, — Джек горько улыбается, качает головой, словно в неверии, и ему правда не смешно и не до споров. Он не может больше находиться рядом с этим человеком. Это слишком для него. — Я и не думал. — Тогда дай пройти! — Конечно, — кивает Блэк, — Только через меня. Если сможешь, то дерзай на другое место. Глупо так терроризировать мальчишку, совсем глупо и не в его правилах, но Джек же нерешительный, Джек такой скромный, он не сможет, не будет пытаться. По крайней мере, Питч ставит на это, а ещё на реакцию Снежного на поцелуй, ведь он не был бы собой, если б не понял со второй минуты, что мальчишке понравилось и он хотел бы продолжения. Собственное желание этого самого продолжения жестко борется в стальных тисках, но пока сдерживается. Джек не готов, Джек растерян своими же эмоциями, и сейчас слишком велик риск, что он сбежит, а потому проще всего не сопротивляться, но и не уступать полностью. А все остальное на смелости и благоразумии этого Снежного чуда. — Да легко! — фыркает парнишка, уже намереваясь просто как-то перейти — перелезть через преграду. — Только аккуратнее, Джек, — почти когда мальчик уже привстает, резко осаждает его Блэк, едва ли в этом сумраке хитро и коварно улыбаясь, — Может и не получится, свалишься на меня, а я случайно подловлю. А тебе это понравится… Так же, как и понравился поцелуй. Джек, уже готовый, воодушевленный и в принципе не намеренный ничего слушать лишь глотает воздух, с клацаньем закрывает рот, в каком-то ошеломительном смущении смотря на мужчину, а только Питч даже не поворачивается, но по коварной улыбке и так понятно, что он правильно расценил реакцию мальчишки, и теперь лишь тихо продолжает: — Очень понравилось, не так ли? Хотел бы повторить? Фрост только лишь краснеет и вновь отворачивается, не найдя даже слов, чтобы парировать. Потому что нет никаких слов, нет аргументов, сам ведь чуть… Окно вновь спасает его от жара, который опаляет щеки и губы. Однако хватает парня на давящую тишину и такое положение ненадолго. И через ещё полчаса Джек не выдерживает. Скорее просто напряжения, а не неудавшегося разговора. Мальчишка расслабляется более или менее, и несколько удобней устраивается на сиденье, распрямляясь. Ему стоит подумать, все взвесить и как взрослому здравомыслящему человеку найти компромисс с этим циником… Фрост фыркает на последнем, и невзначай аккуратно переводит взгляд на откинувшегося на спинку сиденья Питча, парень непроизвольно и пока позволяет полоса света от мелькающих фонарей за окном смотрит на мужчину, такого расслабленного, спокойного… Юношеский взгляд скользит на скинутое, наконец, пальто, на частично распахнутую черную рубашку — несколько верхних пуговиц расстегнуты, и Джек не осознает насколько его взгляд в этот момент становится жадным, подмечая каждую незначительную деталь. И губы вновь начинают гореть. Фрост сглатывает накопившуюся слюну, непроизвольно задержавшись на чужих тонких губах, и тут же отворачивается. Это какая-то мистика! Это фантастика или… Или чертовщина! И вот он докатился, тот, кто верит в логику и науку, невообразимым образом говорит и винит во всем чертовщину. Парень скрещивает пальцы в замок, до хруста их заламывая, и не верит в происходящее, в то, что творит его мозг, его эмоции и в то, что говорит этот мужчина! Но ведь Блэк прав. Прав ведь? Нет! Всё это просто эмоции, нестабильные гормоны и стрессовая ситуация, ничерта не прав этот сволочной деспот, с глазами расплавленного золота! И Джеку нужно пересесть, иначе добром всё это не кончится! Верно и именно так. От греха подальше. Мимолетный взгляд вправо… того ещё греха… Однако парнишка сомневается, чисто интуитивно понимает, что новые просьбы не помогут, приведут лишь к новому разговору, и мужчина таки выйдет победителем. А здесь же нужно действовать неожиданно, напролом. Просто взять и перелезть, как бы глупо не выглядело. Проще подумать, чем сделать, когда сердце бьется так, словно пробежал марафон. И успокоиться не удается; просто, как всегда, хладнокровно взять всю ситуацию под свой контроль. Шутка ли…одно существо и выбивает все эмоции. Джек не думает, просто поддается единому порыву, надеясь, что мужчина спит, но проигрывает заведомо и так глупо, потому что, как только он привстает, зацепляясь рукой за чужой подлокотник, его грубо дергают на себя и Фрост театрально сваливается, как и предрекал Блэк. Так унизительно, неожиданно оказываясь сидящим на чужих коленях. И тут уже даже без шансов сбежать. А потому Джек обреченно слишком грубо материт не то себя, не то Питча, понурив голову и чувствуя, как кровь вскипает за одну секунду. Мальчика прижимают теснее, обнимают аккуратно, с опасением, но равносильно без шанса отстраниться хоть на миллиметр. Он теперь полностью будет его. Питч незаметно усмехается, но вовсе не победоносно, скорее понимая, какая внутренняя борьба происходит сейчас с Джеком, и пальцами скользит по кофте на спине мальчишки, придерживает его, дает понять, что нет ничего такого в том, что происходит…. Чертёнку ведь нужно время, хотя бы немного, хотя бы минута… Он дотрагивается губами до нежной шеи, резко дергая парня на себя. — Ну, куда же ты, Джек? — шелестящим шепотом, оставляя едва заметный след от незначительного поцелуя на белой коже, — Хочешь уйти? Действительно?.. — Это, это же неправильно!.. — возмущения косвенные, проигрышные, вкупе со своим жалобным, почти умоляющим голосом, — Я ж тебя не знаю и ты, ты… Джек всхлипывает, сжимает руки в кулаки, пытаясь и ища в голове то самое здравое и логическое, только не находит ничего. — М? Будешь и дальше упираться? — Питч едва улыбается, слегка прикусывает зубами нежную кожу и сразу же аккуратно целует, — Какая к черту разница, если ты мне уже доверяешь, ровно, как и я тебе? Какая разница, если ты хочешь этого: плавишься, дрожишь, и не желаешь уходить сам… Ну же, Джек… Искушающим хриплым шепотом прямо в губы мальчика, и тот не выдерживает, ещё тогда не выдерживал, знал, что все пойдет по пепелищу, и перевернется вверх дном стоит только один раз попробовать. Джек с тихим пораженным стоном сдается; он ведь натворил бед за сегодняшнюю ночь, так почему сейчас должен казаться послушным мальчиком? Джек сдается и позволяет новый поцелуй, дрожащими пальцами наконец зарываясь в черные волосы и разрешая притянуть себя по нормальному, перекидывая ногу и усаживаясь на колени Блэка. Познакомиться, к утру… Конечно! Как будто не знал, к чему приведет общение с Джеком, как будто не знал, что захапаешь его моментально, как только он позволит. Все было решено ещё тогда — полтора года назад, когда видел перед собой это Снежное чудо и точно знал, что ему подойдет черная рубашка, своя же черная, на нагое белоснежное тело ранним утром. Руками под ненужную кофту, мягко оглаживая худые бока, делая пометку заняться питанием чертёныша, и жадно вылизывая вкусный ротик мальчишки, наслаждаясь его едва слышными невинными стонами, всхлипами, прижимая все теснее к себе. Всё так, как и хотелось: поглаживать, ласкать, целовать долго и без перерывов, потому что он теперь здесь — не сбежит, сам отвечает, поддается, наконец расслабляется, впервые за всю поездку нормально расслабляется, доверяет. Его доверие самое важное, самое дорогое, что есть. — Питч! Что ты… О господи! Что же ты… что же ты творишь?.. — мальчик всхлипывает, жмурится от удовольствия, растекающегося по телу, целует в ответ и напрочь забывает о том, что это неправильно. Джек чувствует, как настойчивые пальцы оттягивают ниже ворот кофты, и горячие губы впиваются в ключицы… — Питч остановись! С ума ведь сведешь… ну про…прошу! Твою мать, это невозможно же!.. — Джек, Снежный… Мой Снежный чертёнок!.. Твою мать, как же долго, чертёнок мой прекрасный… — Что? — едва отдышавшись и с непониманием заглядывая в горящие золотые глаза напротив. — Не важно, — отмахиваясь от глупого и сейчас совершенно ненужного, — Потом, всё потом. Иди сюда!.. — жаркий шепот в губы и вновь целуя, нежно поглаживая по спине. И Фрост не может не поддаться, не чувствуя ни грамма фальши. Он тихо стонет, чувствует, как кровь действительно вскипает от вседозволенности и того, что с ним творят, нетерпеливо отвечает, задыхаясь от умелых мужских ласк, и не может остановиться. Даже когда становится уже мало простых касаний, даже когда чувствует нарастающее возбуждение. Разные вариации порнушки и ссылки однокурсников на извращенные сайты для взрослых… И ему было похуй. А сейчас вот так, с пол-оборота, даже с учетом, что опыта за плечами ноль. Джек приглушенно стонет в поцелуй и несвойственно ему нетерпеливо расстегивает пуговицы на черной рубашке. Только его действия чересчур откровенны, намекающее, и моментально пресекаются шипящим и почти злым тоном: — Либо ты останавливаешься, либо я утаскиваю тебя на задние сидения, и поверь, после остановиться уже не выйдет! — Да. Да, я выбираю задние сидения, выбираю тебя… — таким же тоном отвечает Фрост, вздрагивая от легких укусов, и чувствуя, как собственный голос дрожит от напряжения и нетерпения. А логика что их увидят собирает свои вещи и навсегда покидает сознание. Ну и черт с ней! — Нет, Снежный. Не так… — Питч ведет губами по щеке мальчика, едва мотнув отрицательно головой, и незаметно и досадливо морщится. Отказывать хоть в чем-то этому чудо он не посмел бы, а особенно в этом. Особенно тогда, когда дорвался, когда, наконец, то что хотел в руках и предлагает, согласно…. Но не так ведь… Не на задних сидениях в салоне заурядного рейсового автобуса. Хотя тот ещё экстрим. Мужчина усмехается, слыша возмущенный вздох, и едва отстраняет от себя мальчишку. — Но… — Фрост дышит загнанно, облизывается, смотрит укоризненно, распаленный, наконец открывшийся, с влажными припухшими губами и блестящими желанием глазами, — Питч, ты ведь… — Завтра, — обрывает Блэк, ероша влажные от испарины волосы Снежного, — Когда приедем домой. — Домой? — Да, домой, чертёнок… Сил хватает только на ещё один взгляд, видя такого забавного распаленного мальчишку, а после он вновь срывается, резко тянет Джека на себя, целует, не встречая даже грамм сопротивления, оглаживает, слышит ответный жалобный стон и надеется, что терпения у него действительно хватит. Возможно для самого себя, а возможно для Джека, который вполне может начать провоцировать, Питч вновь мягко отстраняет мальчика от себя, и шепотом проговаривает, заглядывая в потемневшие голубые глаза: — Как только окажемся дома, и дверь захлопнется за нами… — Питч неуловимо поддается ближе, прикусывает мочку уха мальчика, ведет языком по кромке ушной раковины, опаляя горячим дыханием: — …Я разложу тебя сразу же, и буду драть долго и со вкусом, похуй где и на чем, но больше не отпущу, ни за что! — Твою ж… — Джек сжимает челюсти до боли, сдерживая вскрик от таких слов, дрожит из-за эмоций поднявшихся не пойми откуда и обнимает мужчину за шею крепче, — Ну что же ты творишь? Что ты за человек такой?.. — Хочешь всю подноготную сейчас или до завтра потерпишь? Хотя, вру... Завтра, точнее уже сегодня, нам будет не до расспросов… Может, через пару дней? Устроит, Снежный? — Питч! Джек все же приглушенно вскрикивает, вскидывается, выгибаясь в сильных руках, задыхается от того, что происходит между ними и у него внутри, там, где он ничего никогда не чувствовал. Реакция не типичная, обжигающая, так, что он не может вздохнуть, дрожит, словно от адреналина, однако ему не позволяют большего; Блэк сдерживает, прижимает к себе, крепко обнимая, целуя в висок, и севшим голосом шепчет на ухо: — Тшш… Тихо. Успокойся. Услышат ведь, проснутся, увидят, а ты изящный, гибкий, прекрасный. И у меня на коленях в придачу. Такой распаленный… — Питч усмехается, ведет губами по влажным белоснежным волосам, поглаживает успокаивающе, с четким понимаем, что скорее успокаивает своего Снежного не из-за других, а из-за себя, — Не стоит никому это видеть, тем более, как выгибаешься, как стонешь, насколько идеальный… это всё для меня. Только для меня. «И почему я с тобой полностью согласен?» — Джек сам едва улыбается, скорее понимает что усмехается, и всё же ведет себя потише, поддаваясь под каждое касание и вновь вовлеченный в более медленный, но такой жаркий поцелуй. Только вот через минуту, когда вновь становится плевать на всё, и Джек нетерпеливо хнычет от острых поцелуев-укусов на шее, автобус начинает тормозить, предвещая скорую остановку. Первым предсказуемо реагирует Блэк, он отстраняет Джека и вовремя ссаживает с себя, ровно за две секунды до того, как включается яркая синяя подсветка. Остановка, прохладный сквозняк проникает в прогретый салон, несколько зайцев бегут наружу, а новые спешно занимают их места. Джек дышит загнано, быстро, пытаясь успокоить сердце, поправляет край оттянутой кофты, и жмурится, вжимаясь затылком в сиденье. Блядство, но хорошо, что куртка рядом и которой можно прикрыть всё, что ниже пояса…и стояк блядь тоже. Три минуты, три долгих мучительных минуты синего света, шепотков и шума, пока вновь не воцаряется мрак и автобус не трогается с места, а мальчик шумно сглатывает, медленно выдыхает, чуть более успокоенный. Осторожное касание чужих пальцев на шее, вниз, по кадыку, спускаясь к кромке воротника, едва оттягивая, тихий скрип, давление справа, горячие губы накрывают над сонной артерией, в которой бешено несется горячая кровь. Джек хочет взвыть, но только выгибается, вскидывается, находя чужие губы и целуя — жадно, загнанно, желанно, как и хотел ещё в первый раз. Твою ж, да между ними искрило с самого начала, с первого взгляда, и в то же время Джек не чувствовал рядом чужака! Это его — его мужчина, который словно очень долго был рядом — постоянно, но был всегда в тени. — Питч, — жалобное, просящее, ласковое, и парень понимает — не хочет ждать утра, не дотерпит, — Я прошу тебя… — Успокойся, — хриплое, приказное, и на шее первый болезненный укус, только это не отрезвляет Фроста, а лишь сильнее заводит, так, что он выгибается, нетерпеливо шипя. — Не могу… Не хочу! — Блядь! — раздраженным рычанием и мальчишку вновь затыкают поцелуем, тянут на себя, но Джек с удовольствием перебирается сам, нагло садясь на чужие бедра и обнимая за шею. — Надо было хватать тебя за шкирку ещё возле подхода к вокзалу и тащить в машину, а там действительно на чартер!.. — между поцелуями, шипяще и почти злое, — Сука… ещё три часа… — Не злись, Питч, прошу. И… Стоп! Какой хватать и… — Потом, — Блэк вновь отмахивается, не больно прикусывая под челюстью, и вновь дорожкой влажных поцелуев вниз, — Я же обещал, потом Снежный мой. Всё потом. — Ну и к черту разговоры, — Фрост не знает откуда в нем просыпается такая же злость и нетерпение, он просто целует, обнимает крепко и больше не хочет возвращаться в нормальный мир. Нормальный? А нормальный просто рухнул, чертов кратер вместо нормального мира, вместо того города, где он жил. Вот уехал, а сейчас в другой реальности… Нет, в другом новом дивном мире, в котором точно будет присутствовать один единственный, нужный, приобретенный случайно, но такой необходимый. *** Когда салон наполняет серый свет, многие проснувшиеся понимают, что уже утро. Они едут с большой скоростью, водитель, выбившейся из-за гололеда из графика гонит под девяносто в час, и это чувствуется по реву мотора и мельканию пред городского пейзажа. За окнами заснеженный туманный рассвет, мерзкий, студено-влажный, много выпавшего снега въезжая в черту города, и мороз, который расцветает узорами даже на запотевших окнах Икаруса. А его сон безмятежен, спокоен, с легкой улыбкой на губах. Питч не хочет будить своего белоснежного чертёныша, совсем не хочет прерывать такой спокойный сон, но они подъезжают к автовокзалу. Потому Джека будят. Будят аккуратно, впервые осторожно, не с ноги выбивая дверь, не включая громкую музыку или фен рядом, вместе с телеком, не кидают подушкой, а вот так — осторожно, мягко проводя пальцами по лицу, шее, поцелуем в висок, с шелестящим и уже привычным: — Снежный мой… Питч. Джек кротко улыбается в полудреме и медленно открывает глаза, сонно осматриваясь. — Давай, подъем, мы подъезжаем, — следом слышится рядом, несмотря на нежные поглаживания по волосам. Джек щурится, привстает и, наконец, потягивается, разминая затекшую шею и понимая, что действительно автобус заворачивает на стоянку для прибытия и сбавляет ход. Он едва лишь зябко проводит плечами, и переводит взгляд на заснеженный полностью город, здание автовокзала, такое помпезное, но нелюбимое им. И выходить на такой мороз сразу не хочется, хотя бы куртку накинуть, а лучше по-быстрому из рюкзака ещё одну толстовку достать, а после уже и куртку натягивать. Джек морщится и корит себя за то, что сдуру не посмотрел прогноз погоды. Тут определенно холодней. — Бери куртку и на выход, — спокойное и совершенно невозмутимое от Блэка, который пока остальные толпятся возле уже открытой двери и выходят, лениво накидывает свое пальто и достает небольшую сумку из верхнего багажного отделения. — Но… там же снега полно! Морозище… — Джек ежится от холодного сквозняка, что теперь проникает в салон, — Я не думал просто, дай хотя бы накинуть… — Снежный, — Питч мягко перебивает его, и протягивает руку, едва насмешливо осматривая, — Просто бери куртку, рюкзак и пошли. Рядом с автобусом стоит машина, и мы сразу едем домой. — К тебе? — неуверенно спрашивает мальчик, волнительно протягивая руку в ответ. — К нам, мой чертёнок, к нам домой...