На уроке математики учитель спрашивает: «Сколько будет два плюс три?» Ему отвечают: «Шесть». Тогда учитель говорит в ответ: «Это неверно, так считают только евреи, у немцев два плюс три будет пять…»
Берлин, 1938 год
Старый, качающийся на краю отставки профессор Эккер как всегда в ударе. Дряблые щеки с сетками капилляров привычно раскраснелись, придавая лысоватому мужчине вид пухлого младенца. Он говорит уже около получаса, не замолкая, бегает близко посаженными глазками по аудитории и то и дело промокает шелушащуюся кожу головы носовым платком. На голубой рубашке виднеется несколько темных пятен от пота, а в уголках губ собирается слюна, противно растягивающаяся каждый раз, когда он открывает рот. — Как распознать еврея? — садится на своего любимого конька профессор Эккер. — Очень просто, друзья мои. Даже у их крови иной химический состав… Сидящий в третьем ряду Эрен смотрит и слушает внимательно, тетрадь для записи открыта перед ним, а в углу страницы аккуратным почерком выведена дата. Но ручка давно отложена в сторону. Эти рассуждения профессора записывать нет надобности совсем — все занятия по расовой науке похожи между собой. — …плоский затылок, торчащие уши, обезьянья походка, — на этих словах профессор начинает свою любимую, отработанную с мастерством заправского артиста пантомиму, пародируя движения названного животного и рывками продвигаясь вдоль рядов парт. В ответ ему медленно, словно набегающая волна, нарастает возмущенный гул молодежи, охотно поддающейся на провокацию. — Они перед вами лебезят, пресмыкаются. Но стоит только повернуться к ним спиной — они набросятся на вас и вцепятся вам в горло! — на этом драматичном моменте своего монолога профессор Эккер неожиданно хватает одного из ребят за шею, легонько встряхивая и безумно распахивая глаза с расширившимися зрачками. Капельки слюны орошают невольную «жертву», но ни ему самому, ни кому-либо другому из присутствующих даже в голову не придёт посмеяться над этим. Когда профессор заговорил с ними о расовой чистоте первый раз, по лицам ребят пробежали недоуменные усмешки, где-то даже раздались пара неуверенных смешков. Но он со снисходительной улыбкой, адресованной молодому скептицизму, привел статистику размножения евреев, значительно превышающую немецкие показатели, что было связано с более ранними браками иудеев, а также процентаж этнических меньшинств, заметно возросший с годами, а затем показал на карте мира сферы распространения еврейского народа… И смешно уже не было никому. Мысль профессора, а, точнее, фюрера и всего партийного руководства НСДАП[1] стала ясна, как божий день, — евреи просто выживали другие народы и, в частности, немецкий. И теперь честные немцы на их собственной, родной земле были притеснены этими чужаками, лишенными государства и паразитирующими на теле земли. Это была борьба не с другой нацией. Это была борьба за выживание. — Невероятно важно уметь распознать еврея, — гораздо более спокойно тянет профессор Эккер, возвращаясь к своему столу и ослабляя узел галстука на покрасневшей шее, — для чего у нас существуют не только общие описания и сухие цифры, но и научные исследования! Науку не обманешь, друзья мои, поэтому… Его пытливый взгляд скользит по молодым лицам парней из гитлерюгенда[2], выискивая очередного подопытного кролика для демонстрации. Любой из них готов, некоторые — даже нервно ерзают на местах. Услышать от профессора, как здорово тот или иной подходит под определение великой нордической расы, хочет практически каждый. — Йегер, подойди, — выхватывает профессор Эрена из размышлений. Эрен тут же встаёт и спокойным твердым шагом идёт к преподавательскому столу. Холодные инструменты последовательно вычленяют размеры черепа, уха, длину носа; штангенциркуль[3] противно цепляется за губу, отмеряя длину от носовой перегородки до подбородка; с помощью специальной палитры проверяется цвет глаз. Профессор Эккер крутит его лицо, как морду племенной лошади на выставке, но ни один мускул не дрогнет на молодом лице. Эрен знает, что так надо. Эрен практически верит, что так надо. — Хотя кровь твоих предков смешивалась с кровью представителей других рас, — почти ласково тянет профессор, поворачивая голову Йегера в фас, — тем не менее, в тебе заметны типичные арийские черты, — обернувшись к остальным ученикам, профессор добавляет: — Так, например, возникла и восточно-балтийская раса. Подтолкнув Эрена к его месту, он с какой-то участливой интонацией резюмирует: — Конечно, твоя кровь не такая благородная, как наша, сынок, но, всё равно, ты настоящий ариец! Йегер кивает и слабо улыбается. Профессор тут же поворачивается к другим молодым людям, отвечая на закономерно возникшие вопросы о мишлингах[4], хоть к Эрену они и не имеют никакого отношения. — Эрен, — шепчет сидящий рядом здоровяк Райнер, — ты уже слышал новости? — О чём ты? — практически одними губами отзывается тот, зная, как профессор Эккер не любит болтовни на своих занятиях. — Эрнст фом Рат[5] был ранен два дня назад, — Йегер замирает, догадываясь, к чему приведет эта новость, — на него напал мерзкий жиденыш… — Официального приказа не поступало, — осаждает друга сидящий позади Бертольт. — Поступит, будьте уверены… — с мрачноватой улыбкой утверждает Браун, заканчивая беседу. Эрен надеется, что секретарю удастся выжить, иначе последствия могут быть просто ужасными. Остаток занятия проходит в установленном порядке, без каких-либо примечательных событий и свежих новостей. Позже, после обеда, воспитанники расходятся по различным секциям и кружкам. Вернувшись около восьми часов в свою комнату, Йегер застаёт там только Армина, своего товарища ещё со школьной скамьи. Райнера и Бертольта пока не видно. — Мы теперь репетируем Вагнера! — завидев друга, сообщает радостный Арлерт, помахивая желтоватыми листами в росчерках нот. — Мне досталась партия Миме[6]… Эрен лишь снисходительно улыбается в ответ, проходя вглубь спальни. Армин всегда умудрялся найти что-то светлое и возвышенное, стремиться к каким-то идеалам, взывать к добродетели. Вступив в гитлерюгенд, он тут же буквально прописался в библиотеке, вырываясь из неё лишь на время обязательных занятий и музыкального кружка, где был одним из ведущих теноров. Для выходца из бедной семьи, коим является Армин, молодежная организация НСДАП открыла невероятные возможности бесплатного и качественного образования и культурного развития, которыми любознательный и целеустремлённый юноша пользовался на всю катушку. Он верил в перспективы и возможности, что для него открывало это место. Йегеру же всё отчетливее открывалось понимание того, что в последнее время вокруг них, в их стране сгущается тьма, которая поглотит не только врагов Третьего Рейха, но и самих немцев. Они словно постепенно снимали цепи с огромного, грозного зверя, наивно полагая, что подчинили его, что он предан им. На деле же монстр просто притворялся, ожидая подходящего часа, чтобы расправиться со своими «хозяевами». — Послушай, Армин, — голос Йегера, севшего на постель напротив, звучит слегка напряжённо, и его друг тут же становится серьезным, — возможно, сегодня вечером… Но договорить он не успевает, так как в комнату врываются лихорадочно-возбужденный Райнер и хмурый Бертольт. Из коридора слышны отдельные, громкие голоса, смех, и шарканье быстрых сборов. В руках у Брауна — узкая полоска телеграфной ленты. — Читай, — с самодовольной ухмылкой заявляет здоровяк, протягивая послание поднявшемуся с постели Эрену. — По внутренней линии передали… Йегер медленно перехватывает бумажку, опуская её чуть ниже, чтобы подошедший Армин тоже мог прочесть. «фом рат мёртв тчк пусть на врагов рейха обрушится волна народного негодования тчк»[7] — И что это значит? — практически шепчет взволнованный Арлерт. — Что пришло время отомстить, — яростно сжимая кулаки, отвечает Райнер, — ребята уже собираются. Переодевайтесь в гражданское, выходим через пару часов… — Что? — Армин срывается едва ли не на писк. — Мстить? — Послушай сюда, — Браун подходит вплотную, грозно и мощно нависая над сжавшимся и, от того, ещё более маленьким в сравнении с товарищем Арлертом, — это наш долг перед Германией. Евреи неплохо прижились здесь, и мы им это позволяли… Но если и сейчас, когда они открыто, на глазах у всего мира убили нашего соотечественника, промолчим… Они уничтожат нас в собственной стране! Парни молчат, а напряжение между ними можно пощупать руками. У Армина на лбу выступают капельки пота, а в глазах — скапливаются нервные слезы, но осипшим голосом он всё же отвечает: — Х-хорошо, я с вами. — Йегер? — Браун смотрит испытующе, а Гувер лишь слегка хмурится за его плечом. Эрен знает, что уловки Райнера с ним не сработают — он не был так подвержен идеологии, как Бертольт, пропаганде, как Браун, и физическому давлению, как Арлерт, хоть уважал и ценил товарищество их организации. Но Армин согласился. И безмолвная мольба в огромных голубых глазах уже заранее дала за него ответ. — Я с вами.***
Первое, что видит Эрен, выйдя на улицу в сопровождении друзей, это столпы дыма, поднимающиеся в нескольких местах города. Плотные, клубящиеся завесы, удушливый и горчащий запах которых разносит поднимающийся ветер. — Что это горит? — дрожащим голосом спрашивает Армин, невольно подходя ближе к Йегеру. — Синагоги, — мрачно отвечает Бертольт. — Ну, — с довольной улыбкой оборачиваясь к друзьям, говорит Браун, — пойдем. А то всё веселье без нас закончится. Эрен кривит губы от подобного заявления, но все же шагает вперёд. Они все в гражданском. По словам Райнера, так сработает эффект неожиданности. Чем дальше они углубляются в город, тем резче пахнет гарью, громче становятся крики, грохот, топот бегущих тут и там ног. По пути то и дело попадаются отдельные компании ребят. Некоторые выскочили прямо в форме, пестрея в темноте красными нашивками с флагом гитлерюгенда. А другие подошли к этому делу с некой долей извращенной фантазии, нацепив мясницкие окровавленные фартуки и тем самым передавая привет своим друзьям из Киля[8]. Они торопливо перебегают с одной улицы на другую, с практически детским задором швыряют камни в стекла и выбивают двери, нестройно, но громко распевают жуткие песни.«Точите длинные ножи О камни городов! Пусть эти длинные ножи Вонзятся в плоть жидов!»[9]
— А как же полиция? — вдруг отмирает жутко бледный Армин, чье лицо луной светится в темноте. — Нас же могут поймать и… — Сообщили, что ни полиция, ни пожарные мешать не будут, — отмахивается Браун и кивает головой в конец улицы, — пойдем-ка, навестим жирного старьевщика. На углу — широкие без единого пятнышка витрины антикварной лавки господина Эрлиха, судя по вывеске над дверью. Четверо парней останавливаются перед темными стеклами, воровато оглядываясь по сторонам и напряжённо вглядываясь во мрак помещения. Йегер тоже смотрит, но видит лишь свое отражение — простой тренчкот, черные брюки, триковая фуражка, надвинутая на лоб. Руки в карманах, губы сжаты в тонкую линию. В глазах — лишь недоумение. Что он вообще делает здесь? Неужели и правда собрался громить еврейское имущество? В этот же момент Райнер вытаскивает из кармана непонятно где добытый кирпич и с силой швыряет его в середину боковой витрины. Стекло с оглушительным звоном и грохотом обрушивается на землю. Браун хрипло смеётся и, прикрывая голову, забирается внутрь. — Давай за мной. Гувер, нервно сжимая кулаки, ныряет практически сразу. Армин испуганно оглядывается на Эрена, а затем нерешительно пролезает сквозь разбитую витрину. Йегеру ничего не остаётся, как последовать за ними. Оказавшись внутри, он отстранённо наблюдает, как Браун, отломав ножку у стула, с особым остервенением крушит прилавки. На пол летят часы с инкрустированными камнями, мелкие вазочки, фруктовые этажерки с расписными тарелками, чайные сервизы, наборы столовых приборов, зеркала в золотой оправе и множество других дорогих вещей. Они звонко грохочут, разбиваясь от ударов и падения, мерзко хрустят под тяжёлыми ботинками парней и тускло мерцают неровными осколками в свете уличных фонарей. Спустя четверть часа лавка уничтожена окончательно. Вспотевший и слегка запыхавшийся Браун удовлетворённо осматривает плоды своих трудов. Все полки, стеллажи, выставочные столики, прилавок перевёрнуты и разломаны. Всё, что стояло на них, привлекая своим блеском клиентов с улиц, уничтожено. Напоследок швырнув всё тот же кирпич во вторую витрину, Райнер первым выбирается на улицу. — Ну что, доволен? — спокойно, но как-то устало спрашивает Эрен, покинувший лавку последним. Он и Армин так и не приняли участия в разгроме, простояв всё то время в углу и молча наблюдая за вакханалией, устроенной Брауном. Гувер, хоть и перевернул один из стеллажей с заварочными чайниками, особого азарта не выказывал. Все, кроме Райнера, были искренне рады, что хозяин лавки так и не объявился. — Это только начало, Йегер, — хмыкает Браун и уже более уверенно продвигается по улице дальше. Небо заволокло дымом пожарищ, так что звёзд и луны не видно совсем, и лишь свет фонарей выхватывает скользящие по улицам фигуры. — Сколько синагог в городе? — тихо спрашивает Эрен у шагающего рядом Армина. — Вроде, двенадцать, — отвечает Арлерт, зябко поежившись. Снова поднимая глаза к густо клубящемуся над крышами дыму, Йегер поджимает губы. Неужели сожгли их все? Одно из мест пожарища оказывается совсем рядом. До ушей доносится треск горящего дерева, чьи-то крики и что-то вроде молитвы. Видимо, на иврите. Компания из четырех парней заворачивает за угол, и их тут же ослепляет яркое пламя, объявшее здание синагоги. Огонь поднимается высоко в небо, то и дело выстреливая снопами искр от падающих тут и там балок. Вокруг синагоги какое-то хаотичное движение, темные фигуры мечутся на фоне пылающего кострища, и понять, кто хочет потушить, а кто — подкинуть дров, невозможно. Внезапно справа от них из соседнего переулка выныривает старый еврей. Он одет в простую пижаму, поверх которой наброшен чёрный длинный пиджак с развязанным гартлом [10]. Волосы и борода всклокочены, пейсы уныло свисают вдоль щек. Он ширит глаза от ужаса, беззвучно распахивает рот и в отчаянии хватается за голову. Затем что-то надрывно и громко кричит, но окружающие разобрать не могут. — Что ж тебе дома не сиделось, — с отвращением цедит Браун и направляется к упавшему на колени мужчине. Схватив подвывающего еврея за грудки, Райнер легко отрывает его от земли и притягивает к собственному лицу: — Вечер добрый, папаша. Несколько раз с силой ударив мужчину по лицу, Браун разжимает пальцы, позволяя «противнику» рухнуть на землю. Тот зажимает разбитый нос рукой и отползает назад, оставляя один из нацепленных на босую ногу сандалий на гладкой брусчатке площади. — Райнер, оставь его, — недовольно окликает Йегер, но здоровяк лишь мрачно ухмыляется, не отрывая взгляда от распластанного перед ним тела. — Пойдем дальше, — нервно потирая ладони, зовёт Гувер, но лучший друг не слышит и его. — Мерзкие паразиты, — тихо говорит Браун, присаживаясь на корточки перед мужчиной, — вы думали, что сможете уничтожить нас исподтишка? Проникнув в нашу страну, города, дома… Надеялись просто выжить нас, да? Заразить своей мерзкой кровью… — Райнер, пожалуйста, — голос Армина дрожит от накатывающей истерики. Эрен, хоть и держит себя в руках, но тоже уже на пределе. Гарью воняет нестерпимо, свербит в носу и дерёт горло. Отовсюду доносятся звуки разрушения, погрома, чьи-то надрывные крики и бесконечный, нарастающий гул молитвы на непонятном ему языке. Этот усиливающийся многоголосый напевный шёпот проникает прямо в голову, давит изнутри и снаружи. Хочется бежать, как можно дальше и быстрее, только бы не слышать этого сакрального бормотания. — Но вы ошиблись, ублюдки, — голос Райнера звучит глухо, но чётко, а в глазах его — фанатичный огонь безумия, — вы рано списали нас со счетов. — Я не понимаю, о чем вы… — начал было мужчина на чистейшем немецком, но резкий удар под рёбра чем-то рвано блеснувшим в темноте вынуждает резко умолкнуть, безумно расширив глаза. — Райнер! — Эрен бросается вперёд, но уже поздно: Браун медленно извлекает из опадающего тела широкий нож. — Что ты творишь?! — Гувер бледнеет, как полотно, нерешительно делая пару шагов к другу. — Ещё скажите, что вам его жаль, — мрачно отзывается Райнер, пружинисто поднимаясь с земли. Развернувшись, он громко кричит проходящей мимо компании: — Всадив еврею в горло нож, мы снова скажем… — Мир хорош! — ревёт несколько человек из темноты, и Браун громко смеётся в ответ. Армин держится рукой за стену, дышит через сжатые зубы и старается не смотреть на труп. А Эрен смотрит. Не хочет, но смотрит. Видит, как языки пламени отражаются в темной, практически черной лужице крови, расползающейся вокруг тела убитого еврея. Видит, как свет фонаря тонет в широко распахнутых глазах мужчины, устремленных в небо. Видит, как мелко вздрагивают пальцы, сокращаясь в последний раз и отбивая неровный ритм по каменной кладке тротуара. Йегер прикрывает глаза и выдыхает. — Теперь, я надеюсь, мы закончили? — тихо интересуется он спустя несколько мгновений. — Ну уж нет, — хохочет Райнер, отирая нож о брюки и придирчиво рассматривая лезвие в свете пламени, — я только начал входить во вкус… — Плевать, — отрезает Эрен и, оборачиваясь к трясущемуся Армину, бросает через плечо: — Мы возвращаемся домой, а ты можешь и дальше сходить с ума! — Да пошли вы! — плюется Браун и стремительно шагает в другую сторону. — Эрен! — Гувер перекрывает ему путь, умоляюще заглядывая в лицо. — Эрен, прошу тебя! Ты же знаешь Райнера! Он непременно во что-нибудь вляпается! А в одиночку я не смогу его остановить! Йегер переводит взгляд на Арлерта, все ещё подрагивающего и обхватившего себя руками. В глазах бледного как смерть парня настоящий, животный ужас. — Мне нужно сначала отвести Армина домой, — упрямо возражает Эрен, но Бертольт не двигается с места, крепко вцепившись в плащ. — К тому времени Райнер уже точно во что-нибудь ввяжется! — практически умоляет Гувер. — П-пойдем за ним, Эрен, — тихо говорит Армин, нетвердой походкой направляясь в ту же сторону, где исчез Браун. — Я в порядке… Йегер хмурится, но всё же идёт вместе с друзьями, надеясь, что успеет выловить Райнера и вернуть их всех домой без приключений. Находят здоровяка они довольно быстро — видимо, Браун долго не мог подыскать себе новое место для разгула. Вдоль улицы по обе стороны ширятся пустые глазницы разбитых витрин, усеявших брусчатку россыпью кристаллов. В этом есть что-то завораживающее — свет фонарей, отражаясь в мириадах осколков, подсвечивает дорогу мерным сиянием, таким ярким и четким в густых сумерках. Райнер стоит у единственной уцелевшей витрины в конце переулка, сохранившейся исключительно из-за своего расположения — находясь в тени, она была практически незаметной с улицы. — Всё-таки вернулись, — хмыкает Браун, примеряясь кирпичом. — Давай, делай своё дело — и домой, — отрезает Йегер, на что Райнер лишь неопределенно пожимает плечами. Звон разбитого стекла тонет в общей суматохе, царящей на улице. Браун с Гувером снова залезают первыми, Арлерт нерешительно следует за ними, а Йегер замыкает процессию, бросая быстрый взгляд на вывеску.«Бакалейные товары господина Аккермана»
Райнер сразу шагает к холщовым мешкам, стоящим плотным рядом вдоль стеллажей. Подхватывая за дно, он переворачивает и высыпает всё содержимое на пол. В воздух тут же взметается мучное облако, заставляющее парней чихать и щурить глаза. — Мне кажется, это неправильно — уничтожать продукты, — неожиданно подает голос Армин. Эрен знает, почему это волнует его друга. Много лет он вместе со своим дедом жил в жуткой бедности, так, что порой и есть было нечего. Дедушка давно умер, Арлерта приняли в гитлерюгенд, но в душе он так и остался худощавым малышом, жадно гипнотизирующим индейку в мясной лавке каждое Рождество. — К черту всё! — входя в азарт, отзывается Браун. Гувер без особого энтузиазма скидывает несколько жестяных банок, тут же наполнивших помещение пряными запахами специй. Йегер всё также безучастно стоит у двери, сложив руки на груди и ожидая финала, а Армин неожиданно вытягивает шею вперёд и медленно шагает в другой конец лавки, аккуратно обходя беснующегося Райнера и глухо вторящяго ему Бертольта. — Смотри, Эрен, — каким-то совсем по-детски счастливым голосом зовёт Арлерт, — это шоколад… Йегер невольно улыбается. В гитлерюгенде сладостей не давали совсем, ведь это вредило зубам, отражалось на фигуре, вызывало сонливость. Для Эрена, чьи родители были достаточно обеспеченными, отсутствие лакомств не было проблемой — каждый визит домой обязательно сопровождался чаепитием с какой-нибудь сдобной выпечкой матери, поеданием всевозможных конфет и элементарным добавлением сахара в чай. Но для Арлерта эта прямоугольная плитка была самым настоящим сокровищем. Внезапно наверху раздается грохот и грубое ворчание. За ними — громкий топот и скрип лестницы. — Здесь кто-то есть! — взволнованно говорит Гувер, бросаясь к разбитой витрине. — Уходим! — Бежать от гребаного жида? — сплевывает Браун, поудобнее перехватывая найденный им металлический совок. — Поприветствуем хозяина и продолжим… — Райнер! — резко осаждает Йегер, но его перебивает щелчок затвора из-за угла. В следующую секунду раздается выстрел, что разносит в щепки дверцу шкафа рядом с Брауном. — Бежим! — кричит здоровяк, бросаясь к дыре в витрине и напоследок роняя громоздкий стеллаж… Рванувший следом за ним Армин, издает нелепый писк и с грохотом падает на пол, будучи придавлен опрокинутой мебелью поперёк поясницы. — Эрен!!! Йегер подбегает к другу, судорожно пытаясь приподнять шкаф. Гувер бросается было к ним, но Браун хватает его за рукав, понуждая бежать: — Каждый сам за себя! И когда в помещении показывается стрелявший, Райнер и Бертольт уже выскакивают из лавки и убегают вниз по улице. В помещении плохая видимость из-за естественной темноты, поднятого облака муки, упавшей мебели, а потому хозяин целится, ориентируясь на звук. — Давай, Армин, выбирайся, — бормочет Эрен, кряхтя и надрываясь. Шкаф поддается, и Арлерт проворно выскальзывает из-под тяжёлой мебели: — Ходу! Новый выстрел попадает в дерево в паре сантиметров от пальцев Йегера. От неожиданности и испуга он резко отпускает руки, роняя шкаф прямо на соскользнувшую вперёд ногу. — Твою мать! — боль простреливает от лодыжки до бедра, заставляя стиснуть зубы. — Армин, беги отсюда! — Нет-нет, — захлебываясь рыданиями бормочет парень, предпринимая жалкие попытки приподнять увесистую мебель, — я тебя не брошу… — Я сказал — уходи! — рявкает Йегер, отталкивая друга одной рукой. Тот зажимает рот ладонями, отползает назад, а затем неловко поднимается и, спотыкаясь, выбегает из магазина. Эрен же разворачивается на звук шагов и щурится от света керосиновой лампы, танцующе приближающейся к его лицу. К нему подходит мужчина лет пятидесяти. Внешне, по мнению Эрена, он ничем не напоминает еврея: ни традиционной одежды, ни пейсов. Волосы грязно-пшеничного цвета собраны в хвост. Высокий, худощавый, явно не слабак. — Так-так, — мрачно цедит хозяин, направляя ствол Йегеру промеж глаз, — крыса сама посадила себя в мышеловку… — Дядя Эльяким! — громко зовёт кто-то, и в помещение, явно спеша, врывается ещё один мужчина. Он тоже старше Эрена, но не сильно. Невысокого роста, черноволосый, бледный, в простых брюках и майке. — Смотри, Леви, кого мы поймали, — не отрывая взгляда от «пленника», зловеще говорит первый. — Нацистский ублюдок. Что, здорово повеселился сегодня? Йегер молчит, разрываясь между паническим страхом и жуткой болью в ноге. Он переводит взгляд с одного мужчины на другого и видит, что в глазах последнего (Леви, вроде?) нет ненависти. — Послушайте, — пытается ухватиться за это Эрен, — я пошёл только из-за друга. Я не испытываю ни лично к вам, ни к евреям вообще какой-либо неприязни и… — Заткнись, — как-то раздражённо-скучающе перебивает старший, — Леви, сбегай-ка, найди кого-нибудь из полиции и приведи… — Они вам не помогут, — как можно более убедительно говорит Йегер, — полиция… на нашей стороне. Мужчина хмурится, а затем угрожающе тычет винтовкой: — С чего бы мне тебе верить, засранец? — Почему вы вышли на улицы сегодня? — неожиданно вмешивается второй. — Еврей убил фом Рата в Париже, — отвечает Эрен, и, видя, как обеспокоенно переглядываются мужчины, продолжает: — Сверху поступила информация, что власти не будут останавливать «волну народного негодования». Полиция бездействует… Как и пожарные — несколько синагог горят и никто даже не пытается их потушить… Старший мужчина громко ругается, скорее всего, на идише, так как несколько слов звучат очень знакомо. — Что будем делать, дядя? — спокойно прерывая волну негодования, спрашивает тот, что помладше. — Чёрт, — тот остервенело ерошит волосы и нервно кусает нижнюю губу, видимо, понимая всю серьезность положения. — Дядя? Кенни! — Так, — мужчина выныривает из размышлений и приподнимает опустившуюся к полу винтовку, снова направляя её на Йегера, — сначала пристрелим крысу… — Оно того не стоит, — отталкивая ствол в сторону, встревает второй, — если сейчас вдруг нагрянет полиция — нас схватят и посадят. Всех вместе… Старший хмурится, сомневается, но все же опускает оружие и делает шаг назад: — Хорошо. Я пойду расскажу всё Мике, а ты — разберись с крысой и начинай собирать вещи… Бросив последний недобрый взгляд на пленника и передав лампу родственнику, мужчина уходит из помещения лавки. Несколько мгновений никто не двигается. Эрен и его неожиданный спаситель сверлят друг друга глазами и молчат. — Что ж, — первым заговаривает мужчина, осторожно приближаясь к сидящему на полу парню, — давай-ка вытащим тебя отсюда… Поставив лампу на пол, он садится рядом и без особых усилий приподнимает стеллаж. Йегер со стоном вытаскивает онемевшую конечность и пытается её растереть, не задевая набухнувшей на лодыжке гематомы. — Давай посмотрю, — неожиданно предлагает мужчина, — вдруг перелом… Эрен смущённо молчит. Они ворвались в их лавку, едва не разгромили её до основания, а он… спасает ему жизнь и предлагает помощь? Парень был сконфужен. Осторожно закатав штанину, мужчина аккуратно скользит пальцами по раздувшийся лодыжке, стараясь не причинять лишних страданий. — Больно? — время от времени спрашивает он. — А здесь? Эрен либо кивает, либо отрицательно мотает головой. — Скорее всего просто сильный ушиб, — резюмирует мужчина. — Я сейчас. Он встаёт, роется в одном из уцелевших шкафчиков, а затем возвращается с маленькой жестяной баночкой, из-под открытой крышки которой доносится сухой терпкий запах. — Вот, это мазь из календулы, — поясняет он, осторожно втирая лекарство в кожу Эрена. — Как придешь домой — приложи что-нибудь холодное, только ненадолго. Много пей. И как можно чаще мажь этим средством — каждые полчаса как минимум… — Почему… почему вы это делаете? — наконец-то не выдерживает Эрен, во все глаза уставившись на своего неожиданного помощника. — Я ведь немец и… Не говоря ни слова, мужчина берет осколок стекла с пола и слегка надрезает свою ладонь. Сжав кровоточащую руку в кулак, второй он дотрагивается до ноги Йегера, где проступила кровь из порезов о стенки стеллажа. Разжав обе ладони, мужчина демонстрирует их вконец ошалевшему от страха парню. — Я знаю, чему вас учат там, — вкрадчиво начинает он, глядя прямо в глаза собеседнику, — что мы разные, не имеем ничего общего… Но это не так. Внутри — мы абсолютно одинаковые. Кожа, кости, кровь… — на этих словах он слегка приподнимает окровавленные ладони. — Видишь? Запомни это навсегда — все люди одинаковые. И, что ещё важнее, все люди — люди. Эрен смотрит и видит абсолютно идентичные кровавые разводы и как никогда четко понимает, что расовая теория больна и ущербна в своем зачатке. Да, у них разные предки и пришли они из разных земель, но они все были человеческими существами, имеющими право на жизнь. — Давай, поднимайся, — тормошит глубоко задумавшегося немца мужчина, подавая руку и помогая встать. — Черт, — сквозь стиснутые зубы шипит Йегер от острой боли. Привалив его к прилавку, старший скрывается в небольшом помещении, вроде чулана. — Вот, — через мгновение выныривает из-за двери с увесистой тростью в руках, — дядя в прошлом году сломал бедро, пришлось приобрести… — А вам она больше не понадобится? — неуверенно интересуется Эрен, впрочем, совершенно не представляя, как он доберется до школы без какой-либо помощи. — Мы вряд ли возьмём её с собой, в любом случае, — пожимает плечами мужчина, протягивая трость. — Слишком тяжёлая, да и место занимает. Йегер, убрав мазь в карман, перехватывает прохладное древко и осторожно опирается на него. Делает шаг, другой. Неудобно и непривычно, но так, хотя бы, есть шанс, что он доберется до постели. — А теперь — ступай, — бросает мужчина и шагает к двери, ведущей в дом. — Постойте, — окликает его Эрен, — как… Как вас зовут? Он и сам не знает, зачем спрашивает. Наверное, просто хочет знать и помнить. Собеседник молчит несколько мгновений, глядя парню в глаза, а затем тихо отвечает: — Леви, Леви Аккерман. — А я — Эрен Йегер, — представляется парень и искренне добавляет: — Спасибо вам, Леви… — Береги себя, Эрен, — бросает Аккерман и исчезает за дверью. Йегер медлит ещё минуту, а затем осторожно выбирается из лавки. Дымовая завеса над городом все такая же густая и плотная, однако запах гари перестал быть таким удушливым, осев на домах и въевшись в одежду прохожих. Тут и там Эрен встречает молодых парней. Взъерошенные, покрытые пылью, а некоторые — кровью, они громко болтают о ночном веселье и медленно шагают по улицам, слишком уставшие, чтобы продолжить. Однако раздающиеся вдалеке крики и шум указывают на то, что акция против берлинского еврейства ещё не закончена. Эрен передвигается черепашьим шагом, осторожно переставляя поврежденную ногу, и думает о том, что теперь их ждёт? Едва ли после такого побоища они смогут зажить как раньше, словно ничего не произошло. Нет, сегодня была объявлена война против еврейского населения Германии и остановить её уже невозможно. Парню страшно и тревожно. И он совершенно запутался в своих убеждениях и идеалах. Жестокость никогда не была ему близка. Не было в нем кровожадного азарта убийства, желания подчинять и властвовать. Нет. Он вступил в партию и гитлерюгенд, в первую очередь, из-за отца, а также из-за престижа, элитного обучения и товарищества. Но на деле оказалось, что он не сможет поддержать всех решений выбранной партии. Нужно было всё обдумать. Эрен возвращается в их комнату на рассвете. Браун звучно храпит, повалившись на постель прямо поверх покрывала и даже не раздевшись. Гувер, видимо, ждал, и теперь, увидев Йегера, виновато отворачивается и ложится спать. Армин тоже ждал и, судя по опухшим красным глазам, всё это время плакал. — Эрен, — с невероятным облегчением выдыхает Арлерт, буквально скатываясь с постели и подбегая к Йегеру. — Ты жив! Как ты? Что с ногой?! — Всё в порядке, — через силу улыбаясь, отвечает тот и осторожно опускается на свою кровать. — Просто сильный ушиб… — Я так переживал, так… — Армин захлебывается рыданиями, падая на колени перед Эреном. — Так боялся, что тебя убьют из-за меня! — Ты здесь ни при чём, — отнекивается Йегер, но друг его перебивает: — Ты пошел сегодня на улицы из-за меня! И из-за меня едва не погиб в той лавке… Как тебе удалось спастись? — Один мужчина, родственник того, стрелявшего, отпустил меня, — рассказывает Эрен, вспоминая сталь слегка прищуренных глаз, что, казалось, видели его насквозь. «Запомни это навсегда — все люди одинаковые. И, что ещё важнее, все люди — люди». — Ох, я так рад, — утыкаясь другу лбом в колени, бормочет Арлерт. Какое-то время они молчат, а затем Армин, слегка отстраняясь и поглядывая на спящих товарищей, осторожно спрашивает: — Что… что мы теперь будем делать, Эрен? Но Йегер молчит, не зная, что ответить. Всё вокруг меняется. Быстро, необратимо, жестоко. И, чтобы не сойти с ума и не стать жертвой собственного безумия, нужно было срочно найти своё место…В последний раз сигнал сыграют сбора! Любой из нас к борьбе готов давно. Знамёна Гитлера повсюду будут реять скоро, Неволе длиться долго не дано! [11]
__________________________________ [1] НСДАП — Национал-социалистическая немецкая рабочая партия, лидером которой с 1921 по 1945 гг. был Адольф Гитлер. [2] Гитлерюгенд — молодежная организация НСДАП. [3] Штангенциркуль — универсальный инструмент, предназначенный для высокоточных измерений наружных и внутренних размеров, а также глубин отверстий. [4] Мишлинги — расовый термин времён Третьего рейха, обозначавший людей, имевших предков как арийского, так и еврейского происхождения. [5] Эрнст фом Рат — германский дипломат, убийство которого стало поводом для массовых антисемитских погромов, известных как «Хрустальная ночь». [6] Речь идёт о персонаже оперы Вагнера «Зигфрид», карлике-нибелунге (партия — тенор); Вагнер также был известным антисемитом. [7] Отрывок из речи Геббельса на праздновании годовщины подавления Пивного путча. [8] в последние годы существования Веймарской республики власти пытались запретить организацию гитлерюгенда, в частности, запрещали ношение формы. Ребята из немецкого города Киля в ответ на запрет маршировали по улицам в заляпанных кровью фартуках. [9] песня штурмовиков, членов штурмовых отрядов — военизированных формирований НСДАП. [10] Гартл — пояс в традиционном еврейском одеянии. [11] с 1930 по 1945 год — официальный гимн НСДАП.