Sticks&Stones

Папайрус просыпается совершенно сбитым с толку. В комнате темно, и он лежит на своем матрасе. Он чувствует себя будто с похмелья – медленным, мысли слегка расплываются. Простынь сбвивается вокруг талии, когда он садится и хватается за голову. Как он, черт побери, здесь оказался? Он не помнит, как ложился спать. Не помнит даже, как открыл дверь в свою комнату. На самом деле, он не помнит ничего, кроме яркого белого света в своей лаборатории, когда он- Глаза Папайруса широко распахиваются, он срывает с себя покрывало и вскакивает с кровати. Машина. Он- он ее починил! Он наконец-то ее починил! Ну или по крайней мере, заставил ее делать хоть что-то. Внутри него все переворачивается от волнения, и он, спотыкаясь во тьме, направляется к выходу из комнаты. От этого достижения у него практически кружится голова. Он сделал это. После всего того времени и попыток он наконец-то заставил эту чёртову машину сделать хоть что-то. Он распахивает дверь спальни и бросается вниз по лестнице. Судя по виду из окна, снаружи все ещё темно и фальшивые огни дня не горят. Папайрус ухмыляется. Было раннее утро, когда он внес последние правки в машину, а значит, прошли часы или произошло что-то вроде путешествия во времени. Его душа чуть не выпрыгнула из груди от последней мысли. Три коротких шага от лестницы, и вот он уже перед дверью. Поворачивает ручку и выходит наружу. Холод тут же пронизывает его – он даже не позаботился надеть обувь, слишком взволнованный, чтобы подождать ещё хоть секунду. Кости проваливаются в свежий снег, который все еще продолжает падать, когда он оббегает дом. Даже в ночной темноте он точно знает, где находится дверь, и тянется к ней трясущимися руками. Поворачивает ручку.. Закрыто. Он коротко смеётся над собой и своей нетерпеливостью. Папайрус качает головой, вспомнив, что ключ в его кармане, и тянется рукой к переднику своей- ………… Хах. Он.. он не одет в свою худи. Эта мысль вызывает внезапную вспышку чего-то в сознании, мигающего и ослепительно белого. Оно пульсирует, и Папайрус прижимает руку к черепу, шипя от боли. Оно давит на его мысли, словно просит впустить. Он тряхнул головой, достаточно сильно, и чувство отступило. Он хмурится. Сейчас на это нет времени. Нужно вернуться к текущей проблеме. Он... должно быть, оставил худи в своей комнате. Нечего терять время. Не тогда, когда он настолько близок к результату его неустанной возни. Ради этого он позволяет своей магии выплеснуться наружу, его правый глаз загорается светом. Не прошло и секунды, как он оказывается на вершине лестницы – благополучно телепортировался в дом. Ещё момент он жалеет, что не может таким же образом попасть в подвал, защищённый от магического вмешательства. В этот раз он включает свет, когда заходит в комнату. Лампочка мигает раз-другой, перед тем как осветить все вокруг. Она горит гораздо ярче, чем он помнит. Папайрус спешно отступает назад, прежде чем осмотреться. Душа запинается в его груди, словно заезженная пластинка. Его комната очень чистая. Что... само по себе не странно, но... Но это очень необычно. Не так, как когда Санс делает уборку в его комнате. Все опрятно и упорядочено, что вроде нормально, но... пустовато. Будто бы здесь никто не живёт. Вещи не валяются тут и там – его комната никогда так не выглядела. Страх пробирается сквозь его кости. Он что-то упускает. Будто бы он перескочил одну-другую главу в книге и сюжет ускользнул от него. Взгляд пробегает по комнате и всё же останавливается на шкафу. Может, Санс просто убрал его вещи? Он медленно направляется туда, куда осторожнее, чем секундами ранее. Он останавливается около шкафа, но не спешит его открыть. Вместо этого Папайрус оглядывает его, но не находит ничего из ряда вон выходящего. Он все ещё колеблется, но тянется к ручке. И замирает. Он смотрит на свою протянутую руку, как будто она принадлежит кому-то другому, чужому и незнакомому ему. Он одет в перчатку. Две, в общем-то. Перчатки. На обеих руках. Красные. С когтями на кончиках пальцев. Он подносит руки ближе, пытаясь игнорировать то, как они трясутся от нарастающей тревоги. При ближайшем рассмотрении они больше похожи на боевые рукавицы, чем на что-то ещё. Ткань грубая, как броня, а когти сильно заострены. Он не понимает. Почему он одет в это? Какого черта здесь происходит? Боль в его черепе возвращается, давя все сильнее и сильнее. Он стискивает зубы, не обращая на нее внимания. И как в ответ на растущую панику, он слышит задушенный вскрик. Он мгновенно оборачивается, душа бешено колотится между ребер. Дверь в его в спальню все ещё открыта. Кажется, крик звучал ниже по коридору. Кажется... он звучал как Санс. Внутри него все сжалось. Он выбежал из спальни в коридор, к двери брата. Он уже был готов распахнуть ее, когда снова увидел свои руки, и замешкался. Что-то здесь не так, и он ещё не выяснил что. Он не знает, что происходит; не знает, что найдет за открытой дверью. Он решает отступить, пока не разберётся в этой ситуации наверняка. Но из комнаты брата послышалось что-то вроде сломленного всхлипа, и Папайрус не смог себя сдержать. Он нужен Сансу. Он поворачивает ручку. В комнате темно, но ему не нужно видеть, чтобы понять – брату больно. Болезненные вздохи отчётливее, чем когда-либо, и он полностью открывает дверь, впуская внутрь свет. Даже в тусклом освещении коридора Папайрус видит, как трясется и вздрагивает его брат во сне. Санс явно в самом разгаре ночного кошмара. Он входит в комнату, легко приближаясь к кровати брата. Ещё одна несостыковка, которую он замечает – кровать гораздо ниже чем обычно. Он останавливается и хмурится, когда понимает, что брат лежит на матрасе, на полу, а самой кровати нигде не видно. Душа Папайруса забилась также необычно, как и выглядит все вокруг. Но сейчас не время зацикливаться на этом. Он посмотрел на своего брата. Лицо Санса исказилось в агонии. – Санс, – он тянется, чтобы нежно огладить лицо брата, но останавливается, вовремя вспомнив о своих когтях. – Шшш, я здесь, бро. Санс все ещё дрожит, голос его ничуть не успокаивает. Папайрус сжимает и разжимает кулаки, обдумывая, стоит ли снять перчатки, чтобы успокоить его не причинив боли. Санс всхлипывает, и его душа сжимается от этого звука. – Хей, все в порядке, братишка, – он присаживается на матрас. – Все будет хо- И едва успевает отодвинуться, когда Санс вскакивает, распахивая глаза. – Кто здесь?! – он судорожно вздыхает, голос сдавленный и грубый. Комната резко озаряется красным светом. Ее источник – магия Санса – красным пламенем пылает в его глазах. Так совершенно незнакомо, что сбивает с толку. И он не знает, что делать с этим открытием. Он старается не дать голосу вздрогнуть, но тот его не слушается: – Э-это всего лишь я, бро. Это я. Санс щурится в темноте и осматривается, все ещё дрейфуя где-то между кошмаром и реальностью. Его брат выглядит озадаченным. Папайрус может это понять, Санс, кажется, не видит, откуда идёт его голос. Папайрус кладет руку ему на плечо, тщательно следя за острыми кончиками пальцев, и шепчет: – Вот здесь. Санс вздрагивает от прикосновения. Голова поворачивается, чтобы посмотреть на руку, просто мягко лежащую на его плече. Брат выглядит совершенно растерянно. Он переводит взгляд от руки к лицу Папайруса и какое-то время просто пялится на него. Потом выражение его лица меняется. Папайрус никогда не видел его таким подавленным. – Б-блять, – довольно забавно, но это больше чем все остальное убеждает Папайруса, что здесь что-то абсолютно и полностью не так. Его брат никогда не ругался. – Блять, бро-б-босс. Черт, я снова б-был слишком громким? Папайрус не уверен, как ответить на это. Вся эта ситуация кажется неловкой и неправильной, как будто его даже не должно было здесь быть. Так что он просто говорит Сансу правду: – Я был в своей комнате и услышал, как ты кричал, так что.. я пришел сюда. Проверить тебя. Этого явно не стоило говорить. Санс выглядит так, будто его сейчас стошнит. И он начинает трястись ещё сильнее. – Грёбаный ад. П-прости. Я не- я не хотел тебя разбудить. Я-я..я бы не.. Душа Папайруса болезненно заныла. Он не может смотреть на брата в таком состоянии. Не важно насколько странным кажется все после его пробуждения. Санс это Санс, и если его брат страдает, его работа это исправить. Повинуясь инстинкту, он наклоняется вперед, чтобы обнять его. Его руки только начали сжиматься вокруг маленькой фигуры брата, когда Санс ещё раз мучительно всхлипывает. Он отстраняется от Папайруса быстрее, чем тот может среагировать, достаточно далеко, чтобы упасть с матраса на пол. Он закрывает свое лицо руками, отчаянно пытаясь сдержать что-то похожее на плач. – П-пожалуйста! П-пожалуйста, не надо, босс! Папайрус никогда не слышал, чтобы его брат звучал так. Испуганно. Сломлено. Жжение в его голове возвращается снова, настойчивее, чем прежде. Глаза Санса крепко зажмурены: – Я-я клянусь, я не сделаю этого снова. О-обещаю. Оно пульсирует внутри. Прямо между глаз. Целенаправленно и бескомпромиссно. Папайрус не может справиться с этим хаосом. Не может справиться с непониманием происходящего. Не может справиться с Сансом, который смотрит на него с таким страхом. Он так сильно хочет понять. Так что когда чувство не отступает, он больше не сдерживает его. На этот раз он позволяет ему просочиться. На этот раз он сдается. И воспоминания накатывают на него. Его руки сжимают шею Санса, единственное, что сдерживает его, – непрекращающиеся рыдания. Он в ярости. В ярости. Ему нужно вставать к патрулю всего через час и Санс. Все не. Затыкается. С этими его жалкими воплями и криками. И даже сейчас он скулит между глотками воздуха. "Больно, б-больно, босс". Слезы Санса текут по его перчаткам. Как же отвратительно. "Отлично – выплёвывает он, – так и должно быть." Омерзительный. Совершенно- Папайрус дёргается так сильно, что спотыкается о матрас. Глаза широко раскрыты, и только через секунду он понимает, что задыхается, прижав руку к груди. Правый глаз пылает магией, и он чувствует, что его сейчас вырвет. Что это было? Где он? Это все машина? Она совсем не для путешествий во времени? Вместо этого она отправила его сюда? В место, где все чуточку иначе? В место, где его брат даже в глаза ему посмотреть не может? Блять. Что происходит? Он оглядывается на Санса, но его брат (это вообще его брат?) все ещё не смотрит на него. Он весь сжался, свернувшись калачиком в углу. У Папайруса тяжело на душе из-за ужасного знания того, почему брат посчитал это необходимым. Он хочет утешить его, но это новоявленное воспоминание снова и снова прокручивается в его голове.. Есть такое подозрение, что самое лучшее, что он может сделать сейчас – просто уйти. Он так и поступает. Это идёт вопреки самой его природе, но, в последний раз взглянув на трясущегося на полу скелета, он пулей вылетает из комнаты. Если он хочет все исправить, сначала нужно понять, что именно здесь происходит.