Sticks&Stones

Он не спал. В конце концов, есть подозрения, которые необходимо подтвердить, но не без некоторых усилий. Одна из первых вещей, что нужно сделать, – хорошенько осмотреть себя. Само собой, даже за это придется побороться, так как нигде нет нормальной отражающей поверхности. Он закапывается в свой – боже, можно ли вообще считать его своим? – шкаф с последней надеждой. Игнорируя полки с незнакомой темной одеждой и броней, он наконец-то находит зеркало. Ну, или, по крайней мере, его осколки. Ещё одна вспышка воспоминаний, и он громко ахает, когда оно волной обрушивается на его разум. Кажется, оно даже сильнее, чем раньше. Интересно, не из-за того ли, что он уже позволил одному просочиться? Он никак не может избавиться от него, и приходится пропустить его в свои мысли. Беспомощен перед картинками, мелькающими в его разуме. Зазубренные осколки. Очень, очень острые. Его кости в любом случае мягче своих собственных. Нужно просто чуть сильнее надавить. Совсем немного – до смешного немного, на самом деле – и в ближайшее время они должны... Ах. Вот и оно. До самого костного мозга. Слышится резкий вздох. Кость окрашивается в красный. Руки в его руках дрожат. Он даже не собирается поднимать взгляд, голос суров. "Это тренировка необходима". Нет ответа. Он практически им гордится. Но нет причин останавливаться. Он понижает свой голос, чувствует, как рука сжимается в его хватке, когда он вонзается глубже: "Кроме того, ты должен научиться аккуратнее обращаться с моими вещами." Когда оно исчезает, Папайрус ещё пару мгновений смотрит на большой осколок зеркала в его руке, облокотившись на раму шкафа. Чистый. Без красных подтёков. Взгляд из его видений был прикован к костлявой руке в его хватке, так что он не может сказать, кто был там с ним... но... Но он считает вывод довольно очевидным. Его снова тошнит. Папайрус поднимает осколок зеркала на уровень глаз и чуть было не роняет, взглянув на свое лицо. Отражение разительно отличается от того, к которому он привык. Глубоко вздохнув, он снова поднимает зеркало, чтобы подтвердить свои опасения. Ему нужно успокоиться. Это точно не его тело. Его правую глазницу рассекают шрамы, заострённые и зловещие, они подчеркивают такие же незнакомые глаза. Они гораздо, гораздо темнее привычных, словно бесконечные пустоты, лишенные милосердия. Душа Папайруса трепещет при этой мысли. Он отводит взгляд. Ему нужно немного времени, чтобы придти в себя после ужаса, с которым ему пришлось столкнуться. Вернув взгляд к зеркалу, он пытается прочесть черты лица. Скулы более угловатые, а зубы будто специально заострены. Все в нем кажется резким и злым. Это... тяжело осмыслить. Это ужасающе, смотреть на себя и находить так много сходств, и всё же... так много кардинальных различий. Его собственные лицо доставляет ему дискомфорт. Он убирает зеркало. Вот как значит. Это определенно, определенно не его тело. Нахлынувшие воспоминания твердили об этом, но... собственное отражение окончательно его убедило. Что предполагает... Со вздохом он ещё раз мельком оглядывает комнату. Он уверен, что понял, но опять же, нужно убедиться, и вокруг столько всего стоит осмотреть.. Наступило утро, а Папайрус так и не сомкнул глаз. Но и не добился особого прогресса, к сожалению. Единственное, в чем он теперь более-менее уверен – произошло нечто гораздо серьезнее простого прыжка во времени. Его занесло в какую-то другую вселенную. Во вселенную с похожими людьми и с похожими взаимоотношениями, но где все просто немного не так. Во вселенную, где все гораздо мрачнее, чем он привык. Спасибо воспоминаниям своего двойника за то, что ему даже из дома выходить не пришлось, чтобы это понять. Чужие знания текли в него нескончаемым потоком. Даже самые безобидные найденные предметы провоцировали воспоминания, в лучшем случае ужасные, в худшем же - ужасающие. (Он словил себя на мысли, что благодарен, что в конце концов не все они связаны с Сансом.) Сквозь воспоминания он изучал личность своей альтернативы. Конечно, задача не из приятных, но... это пригодится, если ему придется выдавать себя за него. Он ведь не имеет ни малейшего понятия, насколько застрянет здесь. Тем более, что у него все ещё нет доступа к лаборатории. Что, естественно, снова возвращает его к ключу. Следующим шагом должен был быть его поиск, но... Он уже перевернул комнату своей альтернативы вверх дном и не нашел ничего даже отдаленно похожего на ключ от лаборатории. Не готовый сдаваться, он принялся обыскивать дом. Он проверил каждый ящик, заглянул под каждую диванную подушку. Он искал так тщательно и сосредоточено, что это наверняка лишило бы его настоящего брата дара речи. Но все тщетно. Он ничего не нашел. Тогда он попытался взломать дверь. Это было бы невозможно, будь он в своей вселенной – когда он устанавливал ту дверь, он предусмотрел кучу разных методов взлома. Но он надеялся, что Папайрус отсюда не настолько щепетилен в этих вещах. Так что он попробовал многое: от вскрытия замка до применения бластеров. Он даже пытался напрямую телепортироваться туда. Но... ничего не сработало. Совершенно очевидно, что без ключа туда не попасть. После провала этого плана оставалось только одно. Что-то, что он оставлял на самый крайний случай. А именно, он попытался спровоцировать другое воспоминание. Учитывая, что каждое воспоминание до этого было вызвано ситуацией или предметом, он решил, что если сфокусироваться на ключе достаточно сильно, он сможет понять, где его прячет другой Папайрус. Это была хорошая идея, в теории, но... Он самодовольно машет ключом перед носом у Санса. Его брат пытается освободиться из пут: "Папайр- " Он с силой бьёт его по лицу."Что я тебе говорил?". Санс опускает голову: "П-прости, босс." Он прижимает лицо брата к земле, наслаждаясь тем, как тот дрожит. "Вот почему я так поступаю с тобой. Ты даже простейшим инструкциям следовать не можешь, никогда не мог." Санс не поднимает взгляд и только шепчет: "прости". Он встаёт с фырканьем и пинает брата в бок. Бросив ключ к своим ногам, он продолжает: " Неважно. Я освобожу тебя, как только буду уверен, что ты выучил свой урок". А Санс не отвечает и даже не пытается встать с пола. Тогда он уходит, с растущим чувством отвращения. Папайрус больше не пытался спровоцировать воспоминания. Он устал. Он не спал уже часами, и он просто... он просто не в состоянии справиться с очередным ужасом, совершенным другим собой. Скорее всего, где-то там есть воспоминание о нужном ключе, но... пока он не хочет рисковать. Ему нужен перерыв. Так что он собрал последние силы и притащил себя в гостиную. И вот сейчас он сидит на диване перед телевизором и тупо пялится в экран, не обращая особого внимания на передачу. Не может, настолько он устал. Он делает это только ради того, чтобы хоть что-то делать, что угодно, чтобы отвлечься от этой ситуации. Он не знает, сколько просидел там, но Санс так его и застал, наконец-то спустившись вниз. Краем глаза Папайрус видит, как Санс на мгновение замирает на самом верху лестницы. Он замечает, что Санс выглядит немного собраннее, чем прошлой ночью, даже несмотря на кажется хроническую усталость. Он явно удивлен был застать Папайруса здесь, и когда понял, что его заметили, меняет выражение лица на практически нечитаемое. – Босс, – Санс делает паузу, по-видимому подбирая слова. – Ты дома. Сразу и вопрос, и утверждение. Папайрус глубже погружается в диван: – Aга. Это застало его врасплох. Ему стоило подготовиться, например, прорепетировать перед зеркалом свою новую личность или вроде того. Санс подходит чуть ближе, и Папайрус может впервые нормально его рассмотреть. Его душу будто что-то сдавливает. Этот Санс так не похож на его брата. Его глаза красные даже сейчас, значит, это не ошибка и не вина кошмара. Длинная трещина пересекает макушку черепа, золотой клык ярко выделяется на фоне жемчужно-белых неровных зубов. Он явно нервничает, ведёт себя слишком сдержанно, будто бы не хочет быть обузой. Он так, так не похож на его брата. И все же, его душа подсказывает, что глубоко внутри они одинаковы. Санс, хмурясь, немного сдвигается с места: – ...ты разве не должен быть на патруле? Папайрус пожимает плечами: – Я слишком устал. Не мог уснуть. Санс моментально вздрагивает: – П-прости. Блять. Папайрусу захотелось ударить себя. Нужно было лучше подбирать слова, он же видел воспоминания – знает, что произошло. Санс с сожалением смотрит на него и, без сомнений, винит себя. Это явно не первый и не второй раз, когда ночные кошмары мешают его двойнику спать. Этот Санс ожидает наказания за грехи, которые приучен называть своими. Душа Папайруса болит, сильное желание облегчить страдания меньшего скелета переполняет его. – Все нормально, – выпаливает он, и Санс поднимает голову, чтобы посмотреть на него, – Не беспокойся об этом. – ...ч-что? Санс выглядит дезориентировано, словно не ожидал, что отделается так легко. Папайрус делает вывод и чувствует, как глубокая дыра разрастается внутри него. Как много он хочет спросить. Как много хочет сказать... Но. Сейчас не время. Он не имеет не малейшего понятия, как все здесь устроено. Не знает, приведут ли его действия к краху таймлайна, если он прекратит играть Папайруса, принадлежащего этому месту. Так что.. он продолжит притворяться. Он делает глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Ты, – Но когда слова только вылетают из его рта, он уже знает, что такого брат Санса никогда бы не сказал, – не хочешь посмотреть со мной телевизор? Санс медленно поворачивает голову, задерживая на нем взгляд, прежде чем перевести его на телевизор. Там, на экране, какой-то робот. Который. Ну, обычно это было бы облегчением, но этот робот совсем не похож на Напстатона и шоу уж точно не о музыке. На самом деле, там удивительно много расчлененки, при виде которой Папайрус морщится. – Я..., – начинает Санс, голос дрожит, тон неуверенный. – Мне нужно идти... На работу. – Точно. Хорошо. Повеселись. Санс бросает на него странный взгляд, что-то между замешательством и гримасой. Папайрусу хочется кричать. Он знает манеру, в которой должен говорить, чтобы не выйти из роли, но его рот просто отказывается сотрудничать. Вместо этого он продолжает выплевывать нелепые фразы, которые совершенно не работают, кроме того – выставляют его подозрительно неуместным. Следует напряжённая пауза. Санс тихо и пристально уставился на него. Папайрус отчаянно пытается не сломаться под таким давлением. И вдруг: – Что не так с твоими глазами? Ег..его глаза? Ох блять, он имеет в виду шрам? Дерьмо. Он не видел воспоминаний об этом, не имеет понятия, откуда он. Он новый? Может, побочный эффект машины? Как он это объяснит– погодите-ка. Санс сказал "глаза"; оба глаза. А шрам только на одном. Значит... что-то ещё не так? И он до сих пор не понимает, что это может быть. Это лицо ново для него, эти глаза новы для него, все так сильно отличается с его точки зрения, что значит, он не сможет ответить на этот вопрос, и, блять, его раскроют, что с ним будет, если его поймают, черт, он паникует, и Санс все еще смотрит на него, и - И он осознает. Осознает, что... вообще не обязан отвечать. Ледяные мурашки пробегают по его позвоночнику, но здесь действительно нет другого выхода. Кроме того, он же пообещал себе притворяться, разве нет? А значит, он сдержит свое слово. Он бросает на Санса самый уверенный взгляд, на который только способен, игнорируя гложущее чувство внутри от того, как близнец его брата еле сдерживает дрожь. Он придал голосу твердость, пусть выйдет рык: – Это тебя не касается. Он прожигает его взглядом, как только умеет. Душа болезненно сжимается, когда Санс не выдерживает такого зрительного контакта – двойник его брата опускает глаза в пол и бормочет извинения. Папайрус сопротивляется желанию протянуть руку и утешить его. Санс ничего больше не говорит, просто надевает свою обувь и скрывается за дверью. Папайрус обнаруживает, что он снова предоставлен сам себе. И несказанно этому рад. Он проводит рукой по лицу и обмякает на диване. Папайрус изо всех сил старается не думать об этом Сансе и насколько близко он к тому, чтобы сломаться. (Все равно это не тот случай, когда он может хоть что-нибудь сделать.) Вместо этого он обдумывает свою ситуацию; подводит итоги того, что он знает и чего нет. Он уверен, что именно возня с машиной привела его сюда. Следовательно, единственный способ вернуться – поработать с машиной на этой стороне. В лабораторию можно попасть только одним путем – с помощью ключа. И он, хоть убей, не может найти этот ключ. В голове у него хранятся воспоминания его двойника, которые он может вызвать, думая о чем-то, связанном с ними. Скорее всего это простейший способ узнать, где этот Папайрус прячет ключ. Итак, наибольшее препятствие? Каждое воспоминание, с которым он сталкивался до этого, оставляло его с чувством отвращения, эмоционально опустошенным. Папайрус стонет от разочарования. У него есть только один выход, и он это знает. Нужно продолжать работать над воспоминаниями. Не важно, насколько неприятными они будут. Это... его лучший шанс вернуться домой и оставить весь этот кошмар позади. Он садится. Обдумывает все ещё раз. И кивает самому себе, окончательно решив, что это лучший план, который у него есть. В конце концов, заставить себя пройти через воспоминания – ничто, по сравнению с возможностью вернуться домой. Но. Сначала. Он потирает грудную клетку, его душа ноет от голода. Он ничего не ел практически целый день. Уровень его магии понижен. Это, в купе с недостатком сна и ужасно длительным ощущением тревоги, – жуткое состояние для просмотра чудовищных сцен из прошлого его близнеца. Если он собирается это сделать, ему хотя бы нужно устроиться как можно комфортнее. Он вздыхает, встаёт и направляется к кухне. Она... не сильно отличается от той, что дома, если конечно не считать некой нелюбви. Практически как и его спальня здесь, кухня будто бы редко используется. Папайрус подходит к холодильнику и открывает его. Тут... нет ничего. Ничего. Даже чертовой лепешки для тако. С ворчанием он захлопывает дверцу и- Он захлопывает дверцу, и Санс вздрагивает, держа в поднятых руках коричневый бумажный пакет. " Это ещё что за черт?" Санс поднимает взгляд, на его черепе выступает пот: "Я, эм. Захватил нам кое-какую херь из Гриллбис, босс". Папайрус практически чувствует жар от нахлынувшего гнева. Ему хочется размазать этот пакет по тупому, никчемному лицу Санса: "Вот именно, херь. Сколько раз я говорил тебе не есть эту дрянь, Санс?" Взгляд Санса направлен на него, испуганный и виноватый. Так и должно быть. " И ты ещё посчитал, что будет забавно принести это домой, да?". Санс мотает головой: "Н-нет, Босс. Я просто..." Отвратительно. Как же он слаб. "Ты просто что?" Санс пожимает плечами, издав короткий смешок: "я решил, что ты предпочел бы съесть это, чем пережить ещё один вечер моей блядски ужасной готовки" Папайрус видит, как он дрожит. Видит, как он с трудом держит себя в руках. Он глубоко вздыхает: "Наверное, я должен быть благодарен, что в тебе есть хоть немного здравого смысла". Он бросает пакет Сансу, который едва успевает его поймать."Ладно. Давай поедим." – Блять.., – Папайрус опирается на тумбочку. – У него вообще есть хорошие воспоминания с Сансом? Какого черта... Ну, по крайней мере, он рад, что в этот раз оно было помягче. Но то, что он разделяет практически ту же внешность этим парнем, совершенно не помогает чувствовать себя лучше. Он тяжело откидывается назад. Закрывает глаза и переводит дыхание. (Ему это ненавистно.) Его душу защипало, словно напоминание, и он снова потирает грудь. Тот факт, что ему нужно питаться, не изменился. Он смотрит на холодильник. Гриллбис, да...? Он надеется, что он хотя бы вполовину также хорош, как Маффетс.