Sticks&Stones

Он чувствует вкус грязи. Она грубо втирается о его лицо и смердит сыростью Водопадья, что стала ему так знакома. Он пытается подняться, отталкиваясь от земли, и встает на колени, окружая себя магией, готовой к бою. Андайн гогочет: – Как дела внизу, Папс? – Отвали. – рычит он, выпуская ряд костей, которые останавливаются прямо около нее. Она не впечатлена. Она подходит, вращая свое копье и разбивает конструкцию так, будто это какой-то пустяк: – Твоя магия нестабильна сегодня. Она бросается на него. Папирус заставляет себя подняться на ноги и готовится увернуться. Он уже готов отскочить в сторону, когда Андайн смеется, и он чувствует, как что-то тянет его душу, удерживая на месте. У него есть всего несколько секунд, чтобы среагировать, и он поднимает руки, чтобы защитить себя, когда Андайн замахивается на него кулаками. Он блокирует только первую атаку. Вторая с глухим стуком ударяет его в грудину и отбрасывает его назад, заставляя задыхаться. – Обычно ты держишься дольше. – Заткнись. – огрызается он, возвращаясь в позицию наступления. Он позволяет своей магии вспыхнуть, призывая кроваво-красную кость, заостренную на конце. Он держит ее в руке, как кто-нибудь необученный держал бы кинжал, грубо и неотесанно, совершенно не так, как пыталась добиться от него Андайн. Он кидается на нее, агрессивно размахивая костью, и ухмыляется сам себе, когда она закатывает глаза и отступает в сторону. Он загнал ее именно туда, куда и планировал. Скалясь, он захлопывает свою ловушку. Линия заостренных конструкций вырывается из-под земли у ее ног. Единственный здоровый глаз Андайн широко раскрывается, когда они устремляются к ней и— Его атаки с мерцанием растворяются. Он отключается. Падает на землю, обессиленный, тяжело дыша. На мгновение воцаряется тишина, прежде чем Андайн заговаривает снова: – Ты был слишком напряжен весь день. –она движется вперед, и Папайрус практически чувствует, как ее тень нависает над ним. Он поднимает взгляд и видит ее протянутую руку. Ворча он принимает ее и позволяет поднять себя на ноги. Она одаривает его острой, словно лезвие бритвы, ухмылкой. – Может, тебе просто нужно перепихнуться. – Ч-что?! – шипит Папайрус. Она заливается смехом, когда его лицо краснеет, и хлопает ладонью ему по спине. – Ты такой взвинченный сегодня! Если хорошая драка не расслабляет тебя, тогда может хороший трах поможет! – Не будь мерзкой. – Я серьёзно! – она все ещё улыбается, широко раскрыв рот, выставляя на ужасающий показ все свои многочисленные острые зубы, и обнимает его за плечи. – Да ладно, Папс! Ты всего-то на несколько лет младше меня! Хочешь, чтобы я поверила, что у тебя никогда ни с кем не было до сих пор? Он сердито смотрит на нее, стряхивая ее руку:  – Не было. Она выглядит задумчиво: – Хах... Серьезно? – Не было. – Почему нет? – Для меня это не важно, – он пожимает плечами, начиная осматривать себя на предмет повреждений, которые необходимо залечить, как и всегда, после их тренировок. – Ну, полагаю, в этом есть смысл. – говорит она, переключаясь на собственную пост-тренировочную рутину. – Люди не будут трахаться с тобой, если ты им не нравишься. Он замирает: – И что, блять, это должно значить? – Я говорю, что ты никому не нравишься, Папс. – продолжает она, безразлично, так, будто просто констатирует факт, а не делает выводы о его личности в целом. – А ты думал, я о чем? Он чувствует, как его лицо вспыхивает от гнева: – Я знаю, что ты имела ввиду. Просто давал тебе шанс переосмыслить твой выбор слов. Она переводит на него взгляд – его кулаки сжаты по бокам, зубы стиснуты – и смеётся: – Ох, черт, ты злишься? Авв, да ладно, ты же знаешь, я не имею ввиду ничего плохого! Ты мне очень даже нравишься. Он отворачивается, фокусируясь на снятии своего снаряжения и складирования его в кучу у своих ног, пытаясь отвлечься от сжигающего его изнутри гнева. – Но трахаться с тобой бы не стала. Ты просто не в моем вкусе, прости. – Мне все равно. – выплевывает он, решительно настроенный не обращать на нее внимания. – Думаю, это только еще одно отличие с твоим братом. У него перехватывает дыхание: – ...что? – Санс, – она произносит его имя прищелкивая языком, так, будто простое его упоминание ей неприятно. – Кажется, у него нет проблем с тем, чтобы трахнуть кого-то или что-то. – О чем ты? На это она выгибает бровь: – Ты не знаешь? – Андайн, – он старается изо всех сил, чтобы говорить ровно, не повышая голос. Но его магия все равно ярко и яростно загорается в правом глазу. – Какого бы черта я спрашивал, если бы и так знал? – Ладно, ладно, угомонись, мать твою, – успокаивает она, но голос все еще прошит комизмом. – Это не так уж и важно, правда. Просто сплетни о том, что он спит со всеми подряд, наверно. Ее слова вгрызаются в него, словно лед. Он чувствует охватывающий его холод. Даже мысль, о том что его брат может быть с кем-то подобным образом, ощущается неправильно. Что-то гадкое терзает его изнутри, ползет вверх по позвоночнику, и он борется с желанием содрогнуться. – Обычно, я бы вообще не обратила на это внимание, но я уже довольно давно задаюсь вопросом, как ему удается не быть стертым в пыль, учитывая, как он слаб. Похоже, что именно так. – Не правда. – слова вырываются, прежде чем он смог сдержать себя и он проклинает свою импульсивность. Это прозвучало, словно попытка оправдать, даже он сам это слышал. И Андайн этого не упустила. – Эй, я не обвиняю его или что-то в этом духе. Существуют куда худшие способы обеспечить свое выживание. Кроме того, – она подмигивает, – есть вещи, за которые его куда легче судить. Например, какого черта он так потеет? Пиздец как отвратительно, честно. – Не правда. – он уже выпалил эти слова ранее, по крайней мере, он может отстоять их. – Я бы знал. – Разве? – она настроена скептически. – Мы живём в одном доме, Андайн. Ты правда думаешь, я бы не заметил, если бы что-то подобное происходило прямо у меня под носом? – Наверно. – соглашается она после короткой паузы, – хотя я все еще считаю, что он подозрительно близок к тому бармену. – Они друзья. – сухо говорит он. Андайн смеётся: – И что? Помнишь, я говорила, что ты должен нравиться людям, чтобы трахаться с ними? Думаю, с друзьями это было бы намного проще. – Ты ошибаешься. – Конечно, это было бы- – Нет, в смысле, ты не обязан нравиться людям. Холод из его костей будто прошивает воздух через его слова. Андайн замирает, медленно поднимая глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. Она не сказала ни слова, но прищура ее глаза достаточно для вопроса. – Ты можешь, например, заплатить им, чтобы потрахаться. – говорит он, спокойно и собранно, продолжая снимать с себя остатки обмундирования. – Или... ты можешь просто взять над ними верх. На самом деле он не имел ничего такого ввиду. Он полагает, что на каком-то уровне, Андайн тоже это понимает. Тем не менее, он расстроил ее. Это видно, потому как Андайн крепко сжимает копье в правой руке, напрягая мускулы. Но он знает наверняка, что она не станет его атаковать. Они для такого слишком многое прошли вместе. Но он все же чувствует приятную дрожь, так ее шокировав. Отлично. Возможно, теперь она подумает дважды, прежде чем говорить о его брате так, будто она его знает. – Это очень опасный образ мышления, Папайрус. – говорит она резким голосом с едва сдерживаемым рычанием, – И уж точно не тот, что я позволю Гвардейцу. Он продолжает так, будто они ведут обычный разговор. Так, будто он только что не сказал ничего неприемлемого. – Я просто- – Лучше бы мне больше не слышать ничего подобного от тебя, ясно? – она обрывает его, и Папайрус мгновенно опешивает. Ее.. Ее голос звучит удивительно гневно. Он хмурится: – Андайн- – Это ясно, Лейтенант? Он вытягивается по стойке "смирно“, левая рука прижата к боку, а правая сжата в кулак над его душой, в знак чести. – Да, Капитан. – Подбери свои вещи. – она указывает подбородком на его обмундирование на полу. – Ты свободен на сегодня. Он мешкает. Он не привык быть отосланным вот так. Обычно их тренировки заканчиваются трапезой, приготовленной вместе. Если нет, то по крайней мере они перекидываются чем-то вроде подшучиваний, пока сворачиваются. То.. как резко она ведет себя с ним, сбивает с толку. – Капитан.. Она вздыхает, тяжело и разочарованно, и Папайрусу ненавистно то, как от этого звука неприятно покалывает в черепе. – Иди домой, Папс. Он коротко кивает ей: – Понял. Он подбирает свои вещи. Он отдает честь. Он уходит. Он... ...интересуется, так ли ощущается вина. – Эй. Подъем. На этот раз, когда он просыпается, слабость ощущается не так сильно, хотя последствия воспоминаний всегда покидают его слегка дезориентированный. Санс стоит сбоку, в добром полуметре от него, нетерпеливо хмурясь. Папайрус отвлекается на минутку, чтобы потянуться и ослабить онемелость суставов. Он моргает. Он тратит еще минуту, чтобы насладиться тем, как прекрасна возможность потянуться и ослабить онемелость суставов. Кажется, Санс ему не врал – оковы действительно спали, пока он спал. – Твой брат действительно ненормальный. – зевает он, обдумывая воспоминание, и потирает шею, поворачивая голову из стороны в сторону. – И тебе доброе утро, мудила. – Не станешь его защищать? – Ты конкретно недооцениваешь количество хренов, которые я клал на твое мнение о моем брате. – отвечает Санс, но напряжение в его голосе говорит Папайрусу, что он оценивает все правильно. – А теперь поторопись. Это просто, блять, невероятно, как долго ты спишь. Уверен, что ты точно Папайрус? Папайрус не отвечает. Ему не кажется, что его ответ важен. Сансу это не нужно, скорее он сказал это просто ради самого вопроса. Но он даже не пытается встать, только сонно наблюдает за Сансом, почесывая позвоночник. – Ты отличаешься. – И еще одно гениальное откровение! Ты прав, мой брат и я отличаемся! Наверно потому что мы не один и тот же монстр, ты ебаный идиот. Папайрус подавляет смешок, но не может сдержать расплывающуюся на лице улыбку. Серьезно, Сансу куда более идет быть таким, чем когда он на пороге чего-то вроде эмоционального срыва. Даже если это слегка выглядит так, будто он насильно выдавливает из себя сарказм. (Он полагается на него из-за нервозности? Это что-то вроде опоры для него? Но почему? Папайрус только и делал, что был с ним вежлив.) ...Но это приятно. Несмотря на некоторые нюансы. Он решает, что это ему по душе. – Нет, в смысле.. твое поведение отличается. Будто, один с другими людьми, и другой рядом с твоим братом. – Естественно? Все другие перед семьей. – Большинство монстров более расслаблены с семьей. – подчеркивает Папайрус. – Или, по крайней мере, не напрягаются и не заикаются каждый раз, когда оказываются с ними в одной комнате. Санс вздрагивает, и упомянутая ранее напряжённость вновь оседает на его плечах. (Что ж, дерьмово. Тонко, Папс. Очень тонко.) – Я не имел ввиду-, – начинает Папайрус, только чтобы быть перебитым отвернувшимся от него Сансом. – Точно. Ага. Если ты уже закончил меня анализировать, может уже встанешь нахрен? – он не выглядит злым или расстроенным. На самом деле, он звучит более менее смирившимся. – Андайн не любит ждать. Это немного его отрезвляет. Когда речь заходит о различиях, кажется, будто вся вселенная перевернулась с ног на голову. Всё по-другому. Не трудно догадаться, что и все будут тоже. Он рад, что увидел то воспоминание – вряд-ли он бы смог обуздать свой неизбежный культурный шок достаточно быстро без него – но все равно ему не по себе видеть Андайн, настолько отличающуюся от той, к которой он привык. Она больше не неуклюжий, чудаковатый учёный, с которой он когда-то работал бок-о-бок. Она грубее, резче и безжалостна в своих атаках. Она больше похожа на ту Альфис, откуда он роддом, хоть и немного злее. (Все же.) Он вспоминает ее краткость. Ее ярость. Ее праведный гнев. (Она не казалась такой уж плохой.) В конце концов, она все еще Андайн, по своему нутру, и Папайрус думает, что, может... может, этого достаточно. С этим можно работать. Он справится. (Она была его другом в одной вселенной, так? Нет никаких причин, что такого же не может быть в другой.) Он встает с дивана: – Так, что дальше? – Ну, для начала, тебе стоит переодеться в одну из униформ в тв– в шкафу моего брата. Он хмурится: – Зачем? Что не так с этой? Санс смотрит на него так, словно не может поверить своим ушам: – Ты в ней спал. Папайрус оглядывает себя сверху вниз, осматривая одежду. Он видит может несколько складок, практически незаметных, по его мнению, и не то чтобы одежда воняет. Он немного оттягивает низ топа: – Не вижу проблемы. – Послушай– просто-, – Санс вздыхает, сжимая глазницы так, будто объяснение вызывает физическую боль. – Просто переоденься, ладно? Так бы поступил мой брат. (С такой.. С такой логикой особо не поспоришь.) Он плетется наверх, подчиняясь указанию. К тому времени, как он переоделся и спустился обратно вниз, Санс уже стоит у двери, полностью готовый идти. Папайрус отмечает, что та его теплая черная куртка снова на нем, и он задается вопросом, не несколько ли их у Санса, учитывая, что, по видимому, он носит ее постоянно. Если так подумать, есть в ней что-то удивительно личное. Не похоже на вещь, которую можно купить в магазине. Может, подарок? Что-то приятно покалывает в затылке при этой мысли, и, хотя воспоминание, доказывающее его теорию, не появляется, Папайрус считает само это подтверждением. Отвлеченный мыслями, он подходит к Сансу, и меньший скелет сует что-то в его руки. – Возьми. – говорит он, быстро и нетерпеливо, слова едва вылетают из его рта, прежде чем он поворачивается, чтобы открыть дверь. Папайрус инстинктивно сжимает фаланги, даже не взглянув на то, что ему протянул Санс. Оно мягкое и потертое на ощупь. Когда он опускает взгляд вниз, обнаруживает длинную полоску кожи. Хмурясь, он следует взглядом по ней туда, где она достигает Санса и тянется к его шее. Она крепится к шипастому ошейнику, что нависает поверх его мехового капюшона. Папайрус бросает поводок, словно обжегшись: – Какого хрена. – Что, – Санс оборачивается, чтобы посмотреть на него и видит брошенную на пол кожу. – Оу. – Какого хрена. – настойчиво повторяет он. – Не беспокойся насчет этого. Это просто мой– – Я знаю, что это. – Папайрус чувствует, как внезапный прилив гнева пульсирует в нем, заставляя его кричать. – Ты, блять, издеваешься надо мной, да? Не говори мне, что он действительно держит тебя вот так, на привязи?! Он жалеет, что повысил голос, в тот же момент, как Санс впечатывается в дверь. Огоньки в его глазах становятся размером с булавку, а сам он сжимается, пытаясь стать как можно меньше и держаться как можно дальше от него. Он делает это явно инстинктивно, учитывая, как он застывает в осознании и мгновенно выпрямляется. Папайрус ощущает тяжесть вины от этого зрелища. Он уже готов извиниться, когда Санс впивается в него взглядом. – Этим ты занимаешься в своей вселенной? – Санс сердито смотрит на него, но это явно напускная храбрость – его слова выходят напыщенными и неловкими. – Делаешь слона из каждого пустяка? Настороженность в глазах Санса полностью гасит его злость. Он старается сохранить мягкость в голосе: – Это не "пустяк", Санс. Не для меня. Я не хочу таскать тебя повсюду на поводке как какого-то... питомца. Санс внимательно наблюдает за ним, поза все еще напряжена. Через мгновение, он скованно пожимает плечами: – Ага, ну, то чего ты хочешь – на деле не имеет значения. – Я не понимаю, зачем нам это вообще нужно – ты же был снаружи вчера, не так ли? Тогда на тебе этого не было. – Это потому что на поводке я только тогда, когда наказан за что-нибудь. – объясняет Санс, не подозревая, насколько тошнотворно Папайрус себя чувствует от каждого слова, – и вот почему, это отлично сработает в нашу пользу. Потому как, если ошейник на мне, это значит, что я не могу отойти от Босса и это дает мне отличный повод пойти с тобой к Андайн, не вызывая у нее подозрений. – И за что именно я должен был тебя наказать? – Это неважно. Никто не попросит тебя уточнить. – Папайрус качает головой: – Мне все еще не комфортно делать это. Санс вздыхает, тот извечный усталый взгляд в его глазах заметен как никогда отчетливее: – Послушай. Ты починил ту машину, верно? А это должно значить, что ты хотя бы не полный идиот. Так что поверь мне, если конечно не хочешь иметь дело с Андайн в одиночку – это лучший способ убедиться, что я смогу там проконтролировать ситуацию. Папайрус окидывает его долгим взглядом, подмечая утомленность на его лице и мешки под глазницами. Не смотря на все эти разговоры, ему не кажется, что Санс тоже доволен таким развитием событий. Отодвинув в сторону свой дискомфорт, он уступает: – Ладно. Полагаю, лучше так, чем стоять здесь и спорить. (Ему это ненавистно.) Он поднимает поводок с пола и крепко сжимает в руке. Санс кивает ему, отпирает дверь и отступает в сторону так, чтобы Папайрус смог выйти первым. Он расправляет плечи и ступает наружу, ощущая, будто кожа выжигает отпечаток на его костях. Санс следует за ним, соблюдая что-то, что он назвал Папайрусу "почтительной дистанцией". (Ему это ненавистно—ему это ненавистно.) (Но у него нет выбора.) Прогулка сквозь Сноудин к Вотерфоллу проходит на удивление быстро. Дома, Папайруса бы снова и снова останавливал народ, когда он шел навестить подругу в ее выходные. Здесь же, во первых, не так много монстров на улицах. Те же, что есть, тут же отходят подальше, видя, что он идет в их сторону. Всего лишь хруста снега под его сапогами достаточно, чтобы они вытянули головы во внимании и разбежались по сторонам, расчищая ему путь. (Его пробивает дрожь от мысли, что должен был сделать его альтернатива, чтобы заслужить такое почтение.) Пока никто не встречается с его пристальным взглядом, Папайрус отмечает, что несколько пожилых монстров украдкой посматривают на Санса, следующего за ним. Выражение их лиц в эти моменты, заставляют Папайруса оглянуться через плечо на невысокого скелета. Руки Санса спрятаны в карманы куртки, ленивая улыбка широко растянулась на его лице, а глаза твердо смотрят вперед. Он идет небрежной походкой кого-то, кого совершенно не волнует ничего вокруг, которому нет дела ни до чего на свете. Папайрус отворачивается назад. Он хмурится. Не тот факт, что монстры пялятся на Санса, его смущает – скорее, с этим ошейником вокруг шеи, его бы больше удивило, будь иначе – это тот взгляд в их глазах, то чего он не ожидал в подобной ситуации. Это не сочувствие, и даже не своего рода жестокая, черная апатия. В их глазах он распознает настороженность. Страх. Как будто они больше боятся Санса, чем Папайруса. – Все настолько отличается? Голос Санса вырывает Папайруса из мыслей: – Что? – Твоя голова все время крутится слева направо, как у какого-то чертова туриста, – говорит Санс, приподнимая надбровную дугу. – Неужели все настолько сильно отличается от того, к чему ты привык в своей вселенной? – Просто это.. странно, я думаю. Все такие сдержанные. Такие осторожные. – Им приходится. Стоит ослабить бдительность, и тебя тут же превратят в пыль. – Дома не так. – говорит Папайрус, пока они продолжают идти сквозь Вотерфолл. Они проходят мимо, и в этом месте нет никаких признаков жизни, только шум воды и эхо их шагов, – там народ дружелюбнее, более открыт друг с другом. Большинство монстров вежливые и добрые. Следует пауза. Звуки пещеры заполняют тишину вокруг них. Потом Санс заговаривает снова, тихо и вдумчиво: – А твой брат? Папайрус оглядывается на него: – Мой брат? А что с ним? – Он тоже такой? – голос Санса низок, почти слишком тихий, чтобы различить его за гулом воды. – Вежливый и... добрый. – Да, – подтверждает Папайрус. – И еще он энергичный. И счастливый. Санс не вмешивается, продолжая слушать, упорно глядя себе под ноги. – Он хочет однажды присоединится к Королевской Гвардии. – Папайрус улыбается сам себе. – Он мне дороже всего на свете. От Санса ответа не последовало. Они погружаются в тишину, продолжая идти вперед ровным шагом. Папайрус задаётся вопросом, о чем думает Санс. Задается вопросом, не завидует ли он той версии себя, которую никогда не встречал, разгуливающую без единого шрама на теле. (Он правда сильно старается не слишком сильно зацикливаться на своем брате. Старается не представлять себе новых трещин и расколов вдоль его костей. Старается не думать о том, что он будет сломлен кем-то с его лицом.) Они не сразу добираются до дома Андайн, но когда это происходит, Папайрус чувствует, как его душа пропускает удар из-за того, насколько все знакомо. Прямо перед ним такой же дом, с такой же уникальной конструкцией, в котором он потратил так много своего свободного времени, коротая часы со своей лучшей подругой. И все же, различия тут же бросаются в глаза – дом явно гораздо более обветшавший: царапины и вмятины заметно выделяются на в остальном гладких панелях. Не говоря уже о том, что по всей его территории разит опасностью, что просачивается в его кости, пока он стоит и пялится. – Стучи. – подталкивает Санс. После мимолетного колебания, он так и поступает. Сразу за его стуком раздается громкий грохот, доносящийся из дома. Он подскакивает на месте, бросая тревожный взгляд на Санса, но тот просто смотрит невозмутимо на него в ответ. Громыхание бегущих шагов по плитке становится все ближе, пока, наконец-то, дверь не открывается перед ним. Его встречает шрамированное лицо и острозубая ухмылка: – Ты наконец-то сдела–! Андайн замолкает и пялится на него. Он пялится в ответ. – О, – говорит она, совершенно разочарованно, и ухмылка сползает с ее лица. – Это ты. – Капитан. – он официально приветствует ее, отдавая честь так, как помнит из воспоминания. Андайн только закатывает глаза: – Да, да. Какого хрена тебе нужно? – Мне нужно кое-что обсудить с вами, Капитан. – он удерживает себя от желания оглянуться на Санса в поисках подтверждения. – Ладно, – вздыхает она. – Входи, наверное. Он кивает ей и шагает вперед, тщательно вытирая ноги о коврик, прежде чем войти в ее дом. Он проходит за ней на кухню, моментально подмечая множество изменений в декоре, если сравнивать с домом из его вселенной. Из размышлений о преимуществах вонзенного прямо в центре обеденного стола копья, его вырывает голос Андайн. – Не ты. – говорит она, и Папайрус оборачивается, наблюдая, как она вытянула руку, преграждая Сансу вход. – Я только все убрала, а ты всегда пиздецки грязный. Я не собираюсь убираться снова только потому, что ты даже не пытаешься следить за тем, во что наступаешь. Санс кривится и открывает рот, чтобы возразить, но Андайн просто разворачивается к Папайрусу: – Скажи ему остаться снаружи. Он переводит взгляд на Санса. Их глаза встречаются, и Папайрус задумывается, выглядит ли он настолько же беспомощно, насколько себя ощущает. Выражение лица Санса меняется на то, что очень напоминает согласие. Он едва заметно кивает. Папайрус говорит четко и ясно, несмотря на тревожное биение его души: – Ты слышал Капитана. Останься снаружи. – Окей, босс. – Санс остступает назад, позволяя Андайн захлопнуть дверь с пугающей окончательностью. Папайрус ощущает себя будто пойманным в смертельную ловушку. Он сдерживает внезапное желание выпрыгнуть в окно, чтобы сбежать. Так, – задумчиво говорит Андайн, – зачем ошейник? (Ну, пиздец. Никто не попросит уточнить, как же.) – Эмм.. – элегантно говорит он. (...то окно выглядит все более и более привлекательным с каждой секундой.) Андайн, кажется, не заметила. Вместо этого, она подходит к окну у двери и выглядывает наружу, кривясь от увиденного: – Угхх, просто посмотри на него, стоящего там. Хотела бы я, чтобы ты уже обратил его в пыль. От ее слов Папайрус моментально застывает. Его кулаки неосознанно сжимаются по бокам, тело сильно напрягается. К сожалению, на это раз Андайн замечает. Она разворачивается и оглядывает его с ног до головы. Она вздыхает: – Расслабься. Я и так знаю. Папайрус просто уставился на нее, неуверенный, к чему та клонит. – Он твой брат. – продолжает она. – Я ничего с ним не сделаю и тебя заставлять не буду. Ему удается снова взять свой голос под контроль: – Конечно, Капитан. Мои извинения. – Ты должен уже лучше меня знать к этому времени. – она бросает на него долгий, многозначительный взгляд. – Хотя я все еще стою на том, что сказала раньше – ты бы мог добиться куда большего, не сдерживай он тебя. Он не отвечает. Он не имеет ни малейшего понятия, что бы сказал его альтернатива в ответ на что-то подобное. (Особенно, учитывая подтекст, будто его действительно заботит то, что происходит с Сансом?) (Какого хрена?? С каких это пор??!) Хотя, кажется, Андайн не против. Она попросту отходит от окна и идет к обеденному столу. Она с легкостью опускается на стул и предлагает Папайрусу сесть на другой, указывая на него жестами. Немного поколебавшись, он соглашается. – В любом случае, еще раз, зачем, говоришь, ему этот ошейник? – Он... наказан. – предлагает Папайрус, голос спокоен настолько, насколько это возможно, надеясь, что она не станет расспрашивать дальше. – Хах, – она внимательно наблюдает за ним, и Папайрус чувствует, что начинает потеть под ее изучающим взглядом. – Ты все еще так делаешь? (... эм...) –... да? Он мысленно упрекает себя за то, как неуверенно прозвучал его ответ. К счастью, Андайн, кажется, слишком увлечена созерцанием чего-то другого, чтобы заметить это. Она смотрит в сторону, со вдумчивым лицом. – Ты с ним уже поговорил? Он понятия не имеет, о чем она говорит. Он сохраняет выражение лица как можно более нейтральным. Он не хочет, чтобы она уловила хоть малейший намек на его внутреннее смятение. Он поймал себя на том, что отчаянно хочет увидеть воспоминание, которое помогло бы ему разобраться в этой путанице, но оно не приходит. Ни малейшего покалывания в голове. Тишина, кажется, говорит сама за себя. – Ну, когда поговоришь, дай мне знать. – она откидывается на стуле. – Если захочешь, конечно. Я не буду заставлять тебя обсуждать это, если сам не пожелаешь. – Спасибо. – говорит он машинально, в силу привычки. Она смеется, отрывисто и пронзительно, и Папайрус пытается не морщиться. – Ты сегодня ужасно вежливый. (Черт.) – Какие-то проблемы с этим? – он выдает свой самый лучший рык. (Ему интересно, звучит ли это настолько же фальшиво, как ощущается.) – Не-а, это славно. – Андайн ухмыляется и подмигивает ему. – Тебе же лучше, я всегда считала, что ты слишком борзеешь со мной. Он выдавливает из себя сердитый взгляд, пока она продолжать фыркать про себя, сотрясаясь от легкого смеха. Спустя время, она расправляет плечи, начиная разминать руки над головой. Папайрус беспокойно наблюдает за ней, когда она остро улыбается ему. – Ладно, что ж, тогда начнем. Он моргает: – Начнем...? – Ага, – Папайрус чувствует, как его окатывает холодная волна ужаса. Потому что, он узнает этот взгляд. Ту же дикую искорку, что и у его Андайн, когда она думала о новом, особенно взрывном эксперименте. – Ты прервал мою подготовку к сегодняшнему свиданию. Самое меньшее, что ты можешь сделать, это загладить свою вину небольшим спаррингом. (Нет. Ни в коем. сраном. случае.) (Он не думает, что сможет пережить нечто подобное.) – Я, эм, вообще мне нужно обсудить с тобой кое-что. – вместо того защищается он. Андайн отмахивается от него: – Чтобы это ни было, это может подождать. Прежде чем он успевает вставить хоть слово, Андайн вскакивает на ноги и хватает его за руку. Он пытается протестовать, но она рывком поднимает его и тащит к входной двери. – Андайн- подожди- – Неа. – она пинком ноги раскрывает дверь и выталкивает Папайруса наружу. Он спотыкается на выходе и замечает Санса, с интересом наблюдающего за ним краем глаза. – Что происходит, босс? Папайрус не может сдержать отчаянной нотки в своем ответе: – Андайн хочет спарринга. То, как глазницы Санса расширяются, совсем не обнадеживает. – Она хочет что? Прежде чем он успевает заговорить, копье рассекает воздух, пролетая совсем рядом с его черепом и вонзаясь в землю у его ног. Он оборачивается, подрагивая, и видит Андайн в боевой стойке с другим копьем наготове. Ее острозубая улыбка сверкает в насмешке: – Покажи мне себя, Лейтенант. – Черт. – шепчет Санс, прежде чем быстро сжимает челюсти, и бросает ему обеспокоенный взгляд. Папайрус думает, что, может быть, он не должен был этого слышать. По большей части, потому что отсутствие у Санса веры в него, совсем не творит чудеса для его уверенности в себе. Андайн посмеивается на месте, крутя копье с легкостью, обусловленной годами практики. Папайрус твердо упирается в землю ногами. Санс снова бросает на него взгляд, но он наотрез игнорирует его. (Он не думает, что сможет выдержать еще одно напоминание о том, что он не так уж и сведущ в схватках.) – Ладно. – нетерпеливо рычит Андайн. – Если ты не собираешься делать первый ход, сделаю я. Андайн бросается на него. (Как же сильно, черт подери, он ненавидит эту вселенную.)