Qué más da si el mundo se derrumba hoy, O qué pasará mañana — Que yo de tu lado no me voy
Сквозь сознание, крепко запершее его внутри, он слышит лишь обрывки фраз, голоса, уже слишком знакомые, чувствует прикосновения, иголочки боли, и ласку. Но не может открыть глаза, как бы не старался вынырнуть из сна. Иккинг не просыпается уже как несколько дней. Трин дежурит около его кровати почти не отходя, только позволяя Гриммелю сменить её, для того, чтобы она отдохнула. Как и сейчас, она сидит, обтирая его руку чистой тряпкой с раствором, в её лице застала грусть, а глаза не могут сдвинуться с гноя на ранах, который они пытаются вылечить всё это время. Девочка вновь натягивает на лицо платок, берёт небольшой скальпель, надрезает гнойник, выдавливает жёлтую жижу. Она уже не плачет, как первые два дня, но всё ещё не может поверить, что заживление его руки пошло по такому ужасному сценарию. —Тебе надо отдохнуть, после этого. Я пойду за Хульдой, скоро вернусь, — сообщает мужчина, когда она меняет чужую повязку. Трин мелко вздрагивает, явно не заметив охотника рядом, а после лишь молчаливо кивает, соглашаясь с его словами. Ей и правда уже стоит отдохнуть. Стягивает платок с лица, в нос почти сразу же ударяет запах, отгоняемый лишь травами. —Я так... так переживаю за него. Если он не проснётся, может умереть не от ран, так от голода.. Гриммель, я... —Всё будет хорошо, иди сюда, — он обнимает малышку, гладит по голове. Конечно же, основная вина за произошедшее лежит на нём. Нужно было всё же взять его с собой, наплевать на все обстоятельства. Тем не менее, Гриммель держит в голове и тот факт, что уже позно сожалеть, нужно лишь разбираться с последствиями этих действий. Сразу же после возвращения, он организовывает защиту деревни, расставляет караульных, оставляет вокруг деревни двух Смертохватов для защиты, а ещё пытается найти Хенрика. Тот будто бы провалился сквозь землю, и оттого мужчина понял, что тогда Хэддок говорил ему чистую правду. Всё было спланировано. Отстраняется от девочки, опять гладит по голове и выходит из дома, нужно было поспешить до темноты за женщиной, та должна была приготовить нужные травы и примочки. А Трин лишь сильнее начинает трясти, вот если бы она начала обрабатывать его ниже, чтобы тогда она сказала?.. Приоткрывает одеяло, смотрит на перевязанную ногу, та перестала кровоточить, и выглядела не так страшно, как рука, но сам факт наличия чего-то такого бесчеловеческого на чужом теле вводило её в большую дрожь. Но она справится, собирается с силами, похлопав себя по щекам, а после принимается и за ногу. Промывает ранку, смазывает мазью, так аккуратно, как только может, проводит по ожогу пальцами, а после так же аккуратно заматывает в чистую ткань. Она могла бы сказать, но отчего-то так сильно боялась, что не могла. Просто не могла... Смачивая в последний раз чужие губы водой, она задувает свечку и всё же отправляется спать, множество раз оборачиваясь, будто бы он вот вот откроет глаза, но этого не происходит...***
—Не проснулся ещё, да? — Хульда видя мужчину на пороге, похожего больше на смерть, задаёт скорее риторический вопрос. Качает головой, когда тот отвечает отрицательно и уходит в дом, чтобы собрать всё необходимое. Он не вылезает из брони уже несколько дней, будто бы ожидая нападения в любой момент, и ничего не может с этим поделать. Смотрит на свои руки, смозоленные оттого, сколь много арбалетных болтов он изготовил в последнее время, а после сжимает их в кулаки. Женщина собрана, и потому тянет его за локоть из дому, а после и из деревни, чтобы поскорее вернуться домой к командиру. Она не решается прервать молчание, повисшее в их дороге, потому как прекрасно понимает, как нестабильны сейчас чужие мысли. Они впервые отражены на его холодном лице. Смертохват сзади тоже идёт тихо, будто чувствует чужое настроение, и потому шаманка даже почти не замечает его. Лишь после пересечения забора она останавливает Гриммеля и тянет его на себя, вызывая его удивлённое выражение. Гладит по колючей щеке, качает головой. —Иди побрейся и поспи. И.. цыц! Не перебивай меня, — чуткий и нежный шлепок по щеке, которую вновь поглаживают пальцами, и охотник и правда затихает, потому что не в силах уже ей перечить, —И потом, завтра утром, я тебе всё про него расскажу. Сама справлюсь, понял? Уже темнеет, заночую у него там, а ты отдыхай. Если на нас и правда нападут, то с таким состоянием ты пойдёшь на корм рыбам. Обходит застывшего мужчину, и исчезает в доме. Она прекрасно знает куда идти, где вообще уложен мальчишка, потому как в первый день она же его и обрабатывала, всё это время готовясь, чтобы вернуться и помочь вновь. По пути встречает Трин, которая шла спать, но перешептавшись с ней парой слов, кивнула, озадаченно, и пошла дальше. В доме стало особо тихо, и только после этого, она вошла в комнату. Тут пахнет травами, свечками и, от нее не скрыть этого, гноем. Морщит губы, меняет воду в тазу, достаёт целый аптечный набор, который принесла с собой, и осматривает Иккинга со спокойным свежим взглядом. На деле даже хорошо, что тот сейчас спит, потому как процедуры не особо приятные. Пусть Трин, как ей и велелось, выдавливала часть гноя из раны, всё же не очищала её полностью. А Хульда этим и занялась... Над рукой шаманка старалась около нескольких часов. Свечи теперь стояли не только на столе рядом, но и над изголовьем кровати, на окне, и даже около входа притащен факел. Всё, чтобы света было намного больше. Она могла бы поклясться, что после этого, если юноша не будет махать этой рукой как новенькой, она упадёт в тартарары. Травы приятно дают в нос, мазь останавливает кровь, а чистейшая обработанная ткань придерживает всё это добро на месте. Рука точно заживёт как надо, она об этом позаботится. Но теперь настала очередь того, о чем ей нашептала Трин. Внизу тоже есть рана, значит. Вопрос лишь в том, почему Гриммелю нельзя знать. Она только что перевязана, но всё же это не останавливает женщину, что хотела осмотреть ногу особенно детально, и лишь после этого ужаснулась, потому что знак был ей целиком и полностью известен. Драго награждал таким клеймом всех провинившихся, или же столь приближенных ему людей. Откуда это на этом мальчишке? Совсем свежее... Хульда мотает головой, развязывает ногу, прекрасно, что она и от ожогов прихватила масло, перевязывает начисто и сидит над юношей несколько минут в молчании. Трин знать не знала о знаке, но хорошо, что не решалась сказать сама. Гриммель будет... мягко говоря в бешенстве.***
—Он открыл глаза, открыл! — Трин врывается в комнату, не в силах сдержать улыбки, тянет сначала ничего не понимающего охотника с кровати, потому что тот явно не простит, если это пропустит. И прогнав остатки сна, тот действительно стремительно поднимается на третий этаж, открывает дверь нараспашку, и, если бы Хульда не была занята, явно получил бы по голове. —Тиш ты, разошёлся! Он еле в сознании, а ты тут ещё и резки звуки создаёшь! — ворчит женщина и опять поворачивается к Иккингу. Гриммель подходит уже тише, чтобы понять как он. Глаза еле открыты, но вполне осознанно смотрят сначала на ложку, которой Хульда подчерпнула ещё немного лёгкой каши, а после и на охотника. Сфокусировавшись на нём он приоткрывает рот, чтобы что-то сразу же сказать, но получает легкий щелчок по лбу. —Ещё один, ты шо смеёшься над старой?! Наболтаетесь ещё, когда сможешь нормально говорить, ты хриплый, как старый курильщик, лучше ешь давай, — и юноша не может сдержать лёгкой улыбки, и правда, совсем без сил, не может связать и пары слов. Хульда и заметила, что он проснулся лишь из-за того, что тот прохрипел "Гримм.." и так ещё несколько раз. Сейчас бред отошёл, и он в сознании, но отдых ему точно нужен. Ему скармливают пол тарелки каши, Трин приносит оставшимся им троим по отвару из клюквы, и приземляется за столом, на душе у неё облегчение. Гриммель сидит на краю кровати, смотрит на дверь, пока над юношей колдует шаманка, и размышляет, совсем уйдя в свои мысли, даже не замечает отвара в руках, просто сжимая деревянную кружку. — Так, очнулся давай бысро. Слушай, я Трин сказала обо всех процедурах ухода, всё нужное оставляю на неё, с тобой перетереть надобно, пошли, — поднимает под локоть седого, а тот не особо разбираясь, переставляет ноги, и вскоре покидают комнату, а после и третий этаж, —Так, куда б тебя усадить... Ага, сюда, — заводит охотника на кухню, усаживая на стул и делает вид, что если вдруг он вскочит, то сразу же ляжет. —Сначала говорю я, потом обсыпешься ругательствоми. Во-первых, руку не напрягать ему, она заживёт правильно и хорошо под уходом Трин, так что даже не думай в него опять пихать свою фиолетовую жижу, — ткнула в чужую грудь, и шикнула, когда мужчина пытается открыть рот, ведь он заведомо не собирался этого делать, —И второе... Когда я обрабатывала его тело, то заметила ещё кое-что. Помимо того, что его избили до такого состояния, что он один сплошный синяк, на нём оказался след Блудвиста. Цыц! Сказала же, потом своё вставишь. Ожог на ноге, я его ни с чем не перепутаю. Такой же, как у его прихвостней, такой же прямоугольный и мерзкий, но поменьший, такой примерно, — Хульда показывает размер клейма, —А потому сразу говорю, пока оно не заживёт, пусть лежит. Движение вызовет лишь сильные боли, да и пузыри там, могут лопнуть, так что осторожнее. Судя по всему тебе следует со мной сейчас пойти, и распорядиться по поводу предполагаемого врага. Не давай сейчас ярости верх над собой, надо побыстрее действовать, — заканчивает, давая знак, что вот теперь Гриммель может вставить свою монету, но тот неожиданно тих, хмур, и вокруг него собирается какая-то особо злая аура. —Я думал этот умалишённый сдох ещё около Олуха, захлебнувшись солёной водой, а вот оно как вышло, — его тихий голос раздаётся слишком громко, и Хульда кивает, потому как и сама не думала, что тот выжил. Но никто из его команды ни за что и никогда бы не оставил такой след на человеке, и они оба об этом знали, они оба понимали. Трёт лицо, глаза, рвано выдыхает, —Они наверняка уже поспешили убраться, раз Иккинг здесь, да и прошло столько времени, нет смысла их искать вокруг. И раз он вернулся, то его флот пусть и не многочисленен, но наверняка насыщен драконами. Дерьмо, — ругается, встаёт, наконец и идёт на выход из дома, —Пошли, надо поспешить, желательно перевезти всех детей на Холмы, потом туда всех остальных по возможности, подготовим деревню, всё равно нападут, нам стоит лишь ожидать его прибытия, — его усмешка застывает на лице, такая же ликующая, как и при обычной охоте. Хульда выдыхает, но после и сама бойко усмехается, услышав и следующие слова, —Будет весело смешать его с землёй.***
—Ну, тише, тише. Ты очень быстро поправляешься, — Трин хлопает в ладоши и смеется, когда юноша в кровати чуть кашляет от того, что быстро проглотил очередную ложку такой вкусной стряпни. Еда девочки ему теперь казалась самой вкусной на свете, особенно после плена и нескольких дней голода в бессознательном состоянии. Иккинг виновато улыбается, ест уже медленнее. —Прости, просто готовишь ты слишком вкусно. —Льстишь мне, я рада, что тебе нравится. Давай, доедай, и я пойду помою посуду. Кстати, как горло? —Лучше. Как слышишь, говорить мне теперь не так тяжело, — лёгкая улыбка, потому что шире не получается, слишком уж трещат губы. Доедает суп, и протягивает пустую тарелку, откидываясь обратно на подушку. С того момента, как он проснулся прошла почти неделя, и ему действительно становилось лучше с каждым посещением Хульды. Гриммеля он видел лишь дважды за это же время. Первый — когда только открыл глаза, а второй вчера, когда тот молчаливо смотрел на него стоя в пороге, но так и не сказав ему ни слова. Отчего-то от этого было гадко. Яда не осталось и следа в теле, чувствами ничего не руководит, так почему же настолько паршиво? —Трин, стой... — неожиданно, он хватает её за юбку, слегка морщится, потому что задействовал левую руку, —Почему... он не хочет даже заглянуть сюда? Ты что-нибудь знаешь же, верно? — девушка застывает, смотря на чужую руку, потом на лицо, и все же выдёргивает юбчонку, отбегая к выходу. —Прости, я не знаю, что я могла бы тебе сказать. Но... Он тоже переживает за тебя, так что дай ему время, ладно? — кивает своим словам, прикрывая дверь. И почти что вскрикивает, потому что за ней стоит охотник, тут же прикрывший ей рот. Он качает головой медленно, потом трёт глаза, пока Трин кивает и медленно уходит на первый этаж, на кухню. Гриммель же стоит ещё некоторое время, прежде, чем всё-таки зайти. Хэддок поворачивается, откладывая книгу, которую прихватила для него Хульда в последний раз, местные легенды. И почему-то совсем не может произнести и слова, опуская взгляд на сложенные руки. Гриммель ведь тоже не знает, что ему теперь говорить в сложившейся ситуации. Сейчас он здесь без яда, без бумаг с работой... Зато с лицом полным раздумий и непонятного блеска. Спустя минуту этого молчания, он всё же садится на край кровати, забирает чужую книжку, не забывая пальцем зажать страницу, на которой остановился его пленник. Иккингу приходится поднять глаза на мужчину, который рассматривает книгу, чуть хмыкает, ищет тему разговора. —Спасибо. От неожиданности, охотник замирает, поворачивает голову к тихому Хэддоку, он мнёт пальцы между ног. —Спасибо, что спасли. Мне кажется, если бы вы не застали меня там в лесу, мне осталось бы недолго. Совсем не было сил. Я... уже думал, что умру там, и... —Замолчи уже. Хватит... Гриммель качает головой, трёт висок, а Иккинг послушно утихает, словно поддавшись старой привычке.. Хах, он считает это привычкой. Обеими ладонями он накрывает своё лицо, закрывает глаза и вздыхает. Надо успокоиться, всё же пока он в безопасности, в доме... Можно ли считать это своим новым домом? —Когда ты пропал, у меня первой мыслью было, что ты сбежал от меня, — на сей раз говорит охотник, отчего юноша спускает руки с глаз, смотрит безотрывно и не перебивая, будто бы знает, что сейчас ему просто нужно послушать, —После я понял, что это невозможно, поскольку в тебе был яд. Чуть позже мы нашли кровь около дома, и я почему-то сразу понял, что она твоя. И я совру, если скажу, что у меня все внутри не сжалось. В лесах были различные следы, но невозможно было найти чёткий, чтобы найти и тебя, и похитителя. Хенрик пропал в эти же дни, так что я уже понял, что стоило тебя послушать. Мы уже знаем, что тебя похитил Блудвист, что он уже отплыл на достаточное расстояние от Большой Родины, скорее всего в сторону больших скоплений островов на юге, где драконов побольше. Вскоре он или нападёт сам, или же против него придётся идти самостоятельно. Я не знаю, будешь ли ты в норме за это время, но Хульда говорит, что ты очень быстро идёшь на поправку, — трёт глаза, наконец, поднимает их и устремляет в чужие, зелёные, выдыхая бесшумно, —Без яда что ты помнишь?.. —Вы о приказах? Я слышу некоторые ваши слова в голове, иногда они останавливают меня от прежних действий, но через них теперь можно перешагивать, и... —Нет, я именно про твою память. —Память...? — Хэддок напрягается, пытается сообразить, чуть хмурится, —Вы о моментах, когда просили меня что-то забыть, верно? —Да. Помнишь или же нет? —Нет. Ничего нового для себя я вспомнить не могу. Хах, видимо, что яд так работает и после его вывода, — качает головой, а после чувствует, как в в неё зарывается чужая рука. Приятно. Закрывает глаза, подаваясь навстречу, упирается руками в кровать между ног. Мужчина смотрит на реакцию, и не может понять, что же ему здесь не нравится. Может быть потому, что Иккинг подтвердил его догадки, что сейчас им двигают его слова? Гриммель перемещает чужой подбородок, вздыхает, от того, как на него смотрят эти зелёные глаза. —Извини, — совсем маленькая ампулка, наверное, величиной с мизинец, протыкает его шею, из горла выходит кашель, —Хульда наверняка будет злиться, — наклоняет юношу, чтобы яд распространился сильнее. Иккинг не понимает, что же потребовалось именно сейчас, для чего ему нужно вновь его подчинение в сознании? В глазах появляется прежний страх, от которого Гриммелю становится впервые неприятно. —Слушай внимательно. Раз это работает. Через пять минут ты забудешь об этом разговоре и произошедшем в комнате, понял? — ловит кивок, послушный и непонятливый. Гриммель целует его кротко, мягко, заставляя испытать что-то доселе ему неведомое в отношении этого человека, застыть, наблюдать за тем, как в холодных глазах много горечи, и, раз он всё забудет, кладёт руку на чужую щеку, чуть гладит, отвечает на поцелуй, заставляя охотника удивиться не меньше его самого. Иккинг усмехается, так же горько, когда от него отстраняются и идут к выходу из комнаты. Отчего-то ему совершенно не хотелось это забывать. Гриммель останавливается лишь на мгновение, чтобы обернуться и сказать, что не бросит Хэддока, как бы тот не старался убежать. После того, как охотник уходит, Иккинг совершенно не понимает, почему тянется рукой к закрытой двери. Эпиграф: Voy a quedarme — Blas Cantó