- Простите, счастье закончилось.

      Я осмотрел всю комнату, не веря своим глазам: Бена нигде не было. Я резко посмотрел на наблюдателя, которая прошла вглубь комнаты, а потом опять на кровать и стол. «Какого…» — я действительно не понимал, что происходит.       Через пять минут девушка покинула мою квартиру, извиняясь за столь поздний визит, а я, стоило ей закрыть дверь за собой, помчался в свою комнату, громко открывая бедную дверь. Опять осмотрелся — ничего. — Б-Бен? — почему-то голос задрожал, хотя я не пил никакой эмоции в последние десять минут.       И я вздрогнул, когда услышал шорох, исходящий из-под кровати. На мгновение я даже не поверил, но парень с трудом вылез из-под моей кровати, смотря на меня более спокойными глазами, но всё ещё изменяющими размер зрачков. — Как ты… — Я слышал вас.       Мне даже показалось, что голос парня слегка изменился, видимо предвещая скорое успокоение. Мы стояли друг напротив друга, каждый думая о своём, но, как мне показалось, не я один понимал сейчас, что можно произойти самое страшное… Но не произошло.       Я рухнул на кровать, позволяя себе выпить счастье, которое пил не так часто. Подросток остался же стоять на своём месте, лишь немного покачиваясь. — Ты безумно напугал меня, ты знал? — вырвалось у меня, опять не зная, как начать нормальный разговор. Но на это парень лишь медленно перевёл свой взгляд на часы, убеждаясь в чём-то, а позже ответил: — Видимо, да. А ещё мне очень плохо сейчас, ок, да? Ты можешь что-то сделать с этим всем?       Я посмотрел на черновики, которые дал мне Рамус, но заметил, что история была не дописана. Странно, ведь это совсем не похоже на него. Он почти всегда давал мне книги, которые уже дописал, а теперь.       Я посмотрел на время — уже второй час ночи — мой гость спит, а я не мог понять, отчего сильнее у меня болела голова: от событий ли, произошедших этим вечером или большого количества выпитых эмоций? Я помог промыть желудок парню и выслушал все бредни, пока его совсем не вырубило. Держался он до часу ночи, хотя это мог быть побочный эффект от всех тех эмоций, которые выпил этот несостоявшийся самоубийца.       Неприятно.       Я замер, а в голове растерянность или скорее вопрос: «Что делать?»       Мне было сложно подумать о том, чтобы оставить этого парня несколько часов назад, но теперь я был уверен, что ничего плохого не произойдёт. Хоть я и не мог вырубить человека, как Оливер, но я помнил, что нам рассказывали о поведении человека, выпившего большое количество эмоций и стадиях, в которых находится большинство людей — одной из последних стадий становилось истощение, которое настигало того после активности, агрессии или большого потрясения.       Отвернул голову от спящего парня, а после опять задумался: я давно пронумеровал страницы и, осознавая то, что не могу выйти на улицу из-за комендантского часа, решил отправиться к Рамусу. Он жил на седьмом этаже, самом высоком в нашем доме, именно сейчас я был «рад» тому, что, хоть нам не позволяли выходить из здания в столь поздний час, но по своему дому можно было спокойно гулять. С десяти часов вечера и до шести утра ты мог не чувствовать себя также плохо, как килька в банке.       Я остановился, а в животе было странное ощущение, не то усталости, не то истощения. И я вдруг услышал крик детей за окном, исходящий с детской площадки. Но… так поздно? Я подошёл к окну и увидел, как несколько детишек играют на площадке, один из которых сидит на асфальте и стирает с коленки кровь. Должно быть упал, расцарапав кожу. А перед моими глазами на мгновенье промелькнула страшная картина с девушкой в светлой ночной сорочке.       Отшатнувшись, лишь на секунду мне захотелось пойти к этим детям и спросить, почему они гуляют так поздно, но я сразу же отбросил эту мысль, ведь не хотелось выплачивать штраф за нарушение комендантского часа. На этой неделе я уже потратился на две тетрадки в линию и шариковую ручку, поэтому денег было в обрез.       Говоря о канцелярии и обучении, я не мог не сказать о том, что мы платили не за само получение профессии, за всё необходимое для него, что было довольно дорого. Все учебники, тетради, записные книги, ручки, блокноты, закладки, карандаши и многое другое нужно было покупать в специальных магазинах, в которых, несмотря на высокие цены, быстро распродавались необходимые вещи, которые были немного дешевле других. Все старались сэкономить, поэтому нередким было то, что приходилось покупать ручки за пятьдесят три крента, вместо сорока.       Неприятное ощущение кольнуло в животе, а я почему-то не побоялся оставлять Бена одного, ведь тот уже почти пришёл в себя, когда начинал дремать. Я закрыл дверь на ключ и пошёл по лестнице, на одном из пролётов замечая, что ребят уже не было на детской площадке. — Какого…       Я быстро поднялся на седьмой этаж. Конечно, я не бежал, ведь был шанс поднять шум и разбудить кого-то, поэтому я спокойно поднимался, продолжая помнить о тех странных детях. Я думал, что их за столь короткое время могли забрать родители, не уследившие за временем, но как они позволили выйти своим детям на улицу, зная о законе и комендантском часе? — Четвёртый этаж. — произносил я, смотря на аккуратно выведенную цифру на желтоватой стене. Чёрные цифры сменялись одна за другой, пока я не дошёл до последнего этажа. Как и ожидалось, на площадке я никого не увидел, кроме соседа, который зачем-то спускался по лестнице.       Я остановился перед нужной дверью и задумался, может ли спать сейчас Рамус? Но от этой мысли сразу стало смешно, ведь он никогда не ложился спать так рано. Для меня не было удивительным, что он ложился спать лишь в четыре часа ночи. Поэтому я, проверяя его заметки, постучал в дверь. Нередко я поднимался к нему за советом, если не понимал сути предложения или имени героя, которое Рамус сам придумывал.       Почему-то опять почувствовал боль в животе, словно что-то должно было случиться. Чепуха. В нашем городе всё в порядке, как и в нашей жизни… А в порядке ли?       Рамус открыл дверь спустя минуту, извиняясь за долгое ожидание. Он полуночник, всегда ложится ближе к утру, поэтому его режим жизни не похож на нормальный. Я прошёл на кухню после приглашения выпить чаю. На лице этого тридцатилетнего мужчины, которого мне сложно было назвать именно так, образовались едва заметные мимические морщины, смотря на которые я невольно задался вопросом: «буду ли я похож на него к 30 годам?»       Люди не живут дольше семидесяти лет, а человек, проживший восемьдесят три года записан в государственную книгу. Хотя слово «проживший» здесь будет не уместно. На протяжении семи лет он не мог самостоятельно двигать ногами, а сил к восьмидесяти годам ему хватало только, чтобы помахать рукой да улыбнуться. Он существовал, ведь его тело продолжало функционировать, но не его сознание. Его было сложно отличить от мёртвого, не зная всей правды. От этих мыслей я поворотил головой, а перед глазами пробежала статья, которую я читал перед занятиями неделю назад о том человеке. В тот день было весьма странно всерьёз обсуждать этого человека, как удивительного с преподавателем Истории.       Статьи печатались ежедневно, на сколько я знал, была создана целая государственная кампания, в которой было более ста человек, работающих над каждым официальным газетным изданием. Нам никогда не говорили точных цифр учителя, поэтому мало кто мог знать даже о том, сколько людей проживало в городе, и можно ли называть его городом вообще? Никто не знал, что находилось за городом, вокруг всё окружал лес, который вырубался для постройки новых домов, но он словно не кончался, всегда скрывая что-то… «Почему я вдруг задумался над этим? Почему я…» — Джек? — окликнул меня мужчина, проходя мимо меня и садясь за небольшой стол, находящийся в углу комнаты. По выражению лица Рамуса я понял, что он несколько раз окликал меня, прежде чем я отреагировал. — А, извини, ты, наверное, хочешь спать, да? — он посмотрел на часы на своей руке. — Нет, я просто задумался.       На столе уже были кружки с чаем, и я незамедлительно сделал пару глотков сладковатого напитка, присаживаясь на место. Только тогда мы приступили к обсуждению тех зарисовок, которые принёс мне в последний раз сосед. Беседа шла живо, Рамус явно знал, о чём говорил, отвечая на любой мой вопрос, связанный с книгой. Он делился со мной впечатлениями, которые испытал, когда выпил так много отчаяния.       Никогда не понимал, как можно было играть так со своим здоровьем, даже несмотря на красоту написанного или нарисованного человеком. Я показал соседу несколько страниц, где для меня было что-то не понятно, также отметил то, что изменил некоторые слова на синонимы или переделал предложения, согласовывая свои действия с автором. Если же его что-то не устраивало в моих изменениях, то я перечитывал то предложение вновь, ища, как можно изменить эту часть ещё. Так было до тех пор, пока все моменты не были согласованы, почти вся «книга» перечитана, а мы оба не заставали рассвет.       Самой большой проблемой в этом деле становились придуманные Рамусом слова, такие как, например: «айсберг», «марионетка», «килт», «шарманка» и подобные слова. Все они обозначали что-то своё, что-то, чего не было, но во время прочтения казалось таким реальным. Однажды Рамус придумал и написал о целом городе под названием, которого я уже не вспомню; там жило очень много рыжих улыбчивых людей с большим количеством веснушек на лицах. — Почему именно отчаянье? — неожиданно для собеседника спросил я, на что тот лишь вопросительно посмотрел на меня. — Почему… Ты написал в эпизоде с айсбергом, когда был в отчаянии?       Я словил на себе непонимающий взгляд, словно я был ребёнком, на которого смотрели взрослые и осуждали меня за то, что я не понимал чего-то не простого. — Ведь, как мне кажется, это не так плохо — быть, как ты сказал, на льдине. Это было бы классно — этот герой смог бы найти настолько большое озеро, что смог бы уплыть, куда захочет.       Почему-то Рамус захохотал, даже не скрывая своего веселья, выпитого несколько минут назад. — Может быть под словом «озеро» ты имел в виду «океан»? — ещё одно слово, придуманное писателем для описания большого, очень большого количества солёной воды, которое было настолько большим, что даже за нельзя было увидеть противоположного берега. — А под словом «айсберг» я подразумевал большую льдину, а как ты знаешь, лёд имеет свойство таить. Поэтому человек, даже начав путешествовать на льдине, рано или поздно бы смог бы добраться до другого берега, но также у него был шанс, что он льдина под ним растает до того, как он увидит заветные земли, на которых он захотел бы остаться. Может быть, он бы просто утонул.       Я посмотрел на Рамуса, который показался сейчас серьёзным, словно радость из него выветрилась за мгновенья нашего разговора.       «Страшно» — опять пронеслось у меня в голове. Странное слово, значащее для меня что-то неизвестное или опасное. А может быть я вообще не понимал смысла слова, которое сопровождало мою жизнь последнее время?