— Здравствуйте, а у вас есть «любовь»?
— Да, конечно есть. Сейчас я её принесу.
— Я не о той «любви». У вас есть кто-то, кто вам дорог?
Вопрос заставил меня застыть на мгновенье, не сразу поняв вопрос. Ведь и вправду, у меня, человека, которому скоро будет сорок, не было той, кого я по праву смогу назвать любимой. Лу была дорога мне настолько, что я просто не мог представить, как бы сложилась моя жизнь, не появись она в моей жизни. Но я не имел никакого права называть её своей любовью. Это бы разбило сердце нам обоим.
И слова этого покупателя, который, по итогу, рассмеялся, явно находясь в игривом настроении, попросил не воспринимать его шутку близко к сердцу. По итогу он купил ту самую любовь, а я лишь смог поблагодарить его за покупку, провожая взглядом.
Каждый день был подобен последнему для меня. Мысли об этом заставили меня осесть на стул, осматривая магазинчик. Что-то промелькнуло у меня перед глазами. Я попробовал восстановить эту картинку, но почти сразу же пожалел об этом. Ведь сердце моё кольнуло болезненно, а я переместился на много лет назад в своих воспоминаниях, что заставили явную волну дрожи пробежаться по всему телу, а руке моей потянуться за бутыльком, в котором находилась печаль, делая из него несколько глотков.
Арис покинул этот мир, когда ему не было даже тридцати. Я не почувствовал ничего, не понял даже, когда ко мне ворвалась Кэр и начала дрожащим голосом рассказывать. Она показала мне газету, где отчётливо было видно фото Ариса. Конечно, фото было взято из документов, никто никогда не публиковал фотографии тел. Но сам факт того, что мой друг, человек, который был так невероятно похож на меня и также невероятно отличен, погиб.
Тогда я попросил Кэр остаться у меня, её ноги тряслись настолько, что, казалось, она не сможет стоять на них. Помню, как с бешенной скоростью крутил педали велосипеда, чтобы сначала доехать до Оливера, отправляя к себе и вручая ключи от квартиры, и только потом спеша к дому Элмасов. Тогда-то я и разодрал колени себе до самого мяса, почти что сломав велосипед, потому что почти врезался в прохожего. Между нами двумя я выбрал себя, а потому ещё долго вслед себе слышал крик о халатной езде, пусть это именно по моим ногам стекала кровь.
В дом меня не пустили. Удалось встретить родителей друга, которые сказали лишь два слова тогда, который окончательно сломали на тот момент.
«Из-за эмоций.»
И раны мне обрабатывал не Арис, а Сокол, к которому я приехал со слезами на глазах. И плакал я не из-за боли, которую ощущал, когда мне обрабатывали раны на коленях, а оттого, что я не смог спасти жизнь человека. Да что там? Я не смог спасти жизнь друга, который даже записки не оставил, объясняющей свой поступок. Объясняющей хоть что-нибудь. Ведь для этого не было совершенно никакого намёка в поведении, с ним ничего не случалось такого, что могло бы с подвигнуть его к самоубийству.
Прорыдал тогда всю ночь на коленях Сокола, который поглаживал меня по голове и шептал что-то успокаивающее, что я совсем не понимал, даже отрицал.
— Арис просто не мог так поступить!
Всё что угодно, только не признать, что он это сделал сам. Тогда я впервые выпил ненависть. Ненависть, обращённую не к человеку, а к ситуации. Я не хотел верить, что упустил тот момент, когда в сердце друга начало прорастать мысль о том, что лишить себя жизни будет хорошей идеей.
Его смерть оставила неописуемый шрам на моём сердце, которое билось из-за страха. До конца же доломало меня совсем иное.
Смерть Сокола. Я ничего не смог сделать, хотя он умирал на моих же глазах, из которых впервые в жизни лились слёзы градом. Помню, как кричал. Сначала шептал, умолял не покидать Соколину, ведь она совсем не справится без него, и, стоило его взгляду замереть, а руке, которую я сжимал в своих, а словам последним слететь с чужих губ, как что-то внутри меня сломалось.
Ему было почти семьдесят, просто невообразимый возраст, когда его сердце просто остановилось. Я помню, как начал кричать тогда, меня охватывал нереальный страх, а осознание того, что я больше никогда не смогу услышать его рассказов или увидеть его улыбку, которая не исчезала с его лица даже тогда… Помню, как меня охватил страх, пронизывая до ужаса, помню, как прижимался к нему, прося не оставлять всех нас. Я просил не разрушать нашу семью. Я просил об этом, потому что они с Соколиной заменили мне родителей, я смог по-настоящему назвать их родными мне людьми, а теперь сердце одно из членов моей семьи отказывалось работать.
Я запомнил его слова навсегда, вновь и вновь прокручивая у себя в голове, произносились они лишь его голосом, ничьим ещё.
Соколина тогда оттаскивала меня от Сокола, просила прекратить надрывать горло, потому что это не могло помочь ему. И даже тогда, когда я рвался к нему, она лишь успокаивала меня, хотя ей самой в множество раз было больнее, я просто чувствовал это. Но я просто не хотел верить, что это могло произойти с Соколом. Нет, нет, нет, только не с самым жизнерадостным человеком на свете, чьи истории могли захватить сознание и весь интерес, и тот, кто всегда готов был выслушать и дать совет, как бы сложно я не изъяснял свои ощущения и мысли. Он всё понимал.
Он извинился. Он попросил прощения за то, что понимал прекрасно, что произойдёт в следующее мгновенье.
— Ты обещал, что ни за что не уйдёшь, как то сделал Арис! — единственное, что я запомнил из собственных криков вслед уходящим врачам.
Я не помню, как мы позвали врачей, всё словно в тумане, даже мои собственные воспоминания. Не помню и не понимаю до сих пор, как тогда Лина смогла утешить меня, но по итогу я плакал у неё на груди, словно ребёнок, который потерял любимую игрушку. Я плакал, смешивал обиду и печаль и плакал, пока сама она не могла проронить и слезинки.
***
Я понимал, что иду против закона. Я знал, что в любой момент меня могли арестовать. Но я до сих пор, несмотря на страх собственный, осознавал до сих пор, что людям нужна была помощь.
Я заметил Джейн, шедшую к моему магазину. Колокольчики привычно забренчали при открытии двери, заставляя всё внимание своё обратить на вошедшую, чьё лицо показалось мне измученным.
— Добрый день, какую эмоцию вы бы хотели приобрести?
Почему-то она замирала и медленно подняла на меня взгляд, полный... сожаления?
— Прости, Джек, — почему-то пауза. — Счастье закончилось.
Те слова, что последними были сказаны Соколом. Они причинили мне боль где-то в районе груди, раздаваясь эхом знакомым бархатным голосом.
Я увидел на её глазах слёзы, которые вот-вот готовы были скатиться по щекам.
«Мне… жаль…»
Вздрогнул, когда она позволила слезам своим оставить мокрые дорожки на лице своём. Впервые, кажется, на чужих глазах.
— Когда?
— Уже завтра, — прозвучал ответ от немолодой дамы.
— В таком случае, у нас ещё есть время. Может, чаю? — я не мог так просто отпустить её, не тогда, когда она впервые открыла мне всё то болезненное, что копилось внутри неё годами. И, раз у меня ещё осталось время, я хотел помочь ещё, хотя бы. Одному человеку.
***
Я не смог спать сегодня, исписав все имеющиеся листы бумаги в посланиях знакомым. Неужели, я боялся, что обо мне забудут? Может быть. Но я не хотел уйти, так и не сказав никому ничего. Нет, скорее, сказать мне хотелось слишком много, из-за чего я и продолжал писать, расходуя чернила в ручке. И даже тогда, когда моя рука начала адски болеть, я не смог остановиться. Слова, вместе со страхом, что тёк в моих жилах, выражались на листах бумаги, а по моим щекам катилась одинокая дорожка из слёз. Было безумно страшно, я не знал, чего ожидать мне теперь, когда жизнь моя прекращалась в минуты, а те — в секунды. Страшно было до чёртиков, потому что стоило только полиции увидеть эти письма, как они тут же бы пошли в топку, став уликами, что сыграли бы со мной злую шутку. Но и молчать я просто не мог.
Привела меня в чувства кружка, которая просто выпала из моей руки, разбившись на осколки. В импульсивном написании посланий я совсем не заметил, как пролетело несколько часов. Глаза не хотели закрываться, да и проводить последние часы, а может, и минуты свободы во сне совершенно не хотелось. Почему мне вдруг захотелось сказать о таких вещах, о которых я писал немного размашистым почерком?
Ранее утро встретило меня тёплыми лучами солнца, совершенно несвойственными для этого времени года. Может, оно и к лучшему. По привычке протёр стол, кассу, а также все склянки и полки.
«Рано или поздно это должно было бы случиться», — успокаивал я сам себя тем, что я сделал всё, что было в моих силах. Собственные убеждения помогали почувствовать себя немного легче, пусть и руки мои едва подрагивали от страха. Когда же?
На улице я почти никого не наблюдал. Конечно, это было неудивительно, если учитывать, что сегодня был выходной день.
Но вдруг колокольчик забренчал. Я оглянулся, готовый увидеть группу полицейских, но вместо них я увидел мальчика, ему было лет девять, не больше, который напомнил мне кое-кого, кого я вспомнить сходу не смог.
— Доброе утро, какую эмоцию ты хочешь купить?
Мальчик со светло-русыми кудрявыми волосами протянул мне бумажку, и я стал искать подходящие по списку бутыльки на полках магазина.
— Скажи, почему ты так рано? Неужели тебе не хочется спать в выходной день?
— Не-а. Слишком хорошая погода, чтобы спать, пусть и сегодня выходной. К тому же, недалеко от дома только вы работаете круглосуточно, — мальчишка заулыбался, когда невольно бродя по магазину, смог поймать лучик солнышка на своём лице, прикрывая светло-голубые глазки. Но отвлёкся от совсем ненадолго, следом протягивая мне деньги за заказ. Посмотрев на них, а затем пересчитав, я понял, что там не хватало.
— Знаешь, раз ты встал так рано сегодня, то ты просто заслужил скидку.
Деньги мне не особо были нужны, но те, что у меня были, я с точностью знал, кому отдать.
— Спасибо вам большое, — он словно загорелся. Как, скидка, так ещё и для него одного? Лу действительно была права. Когда говорила, что этот ребёнок невероятный. — В таком случае, я буду чаще заглядывать к вам по утрам, только вы меня ждите! Хорошего утра вам.
— Это тебе спасибо за искренность, Крис, — мальчик уже вышел из магазина, когда я произнёс это, чтобы у мальчика не возникло лишних вопросов. — Жаль только, что я не смогу сдержать этого обещания…
Как я и раньше договорился с Джейн, я оставил все написанные письма в стопке с аналогичными листами с заказами покупателей, чтобы она смогла передать их. Я искренне надеялся, что они найдут своего адресата. Невольно взглянув на осколки кружки, которую разбил сегодня ночью, а следом вдруг ощутил, как всё внутри меня содрогается, пусть и руки теперь не дрожат вовсе.
Это странное чувство спокойствия поселилось во мне, хотя я видел, как в магазинчик заходят люди в военной форме.
Я никогда не осознавал этого раньше…
— Арчи Беллос?
…Никогда ничего не испытывал, как и все…
— Доброе утро, да. Это я.
…Ничего, кроме страха.
— Вы арестованы по нескольким статьям, начиная от уклона от уплаты аренды, заканчивая укрытием и содействием эмоционально нестабильным.
Улыбка едва заметная. Они ничего не сказали про книги. А про аренду могли сделать вывод, что я платил от лица Сокола.
— Вы должны проследовать за нами.
Я сам протянул им руки, на которых шустро щёлкнули наручники.
Но… Даже зная, как всё получилось…
— Изъять все эмоции из магазина!
…Почему-то я не чувствую страха.
