Часть вторая «Сон и Смерть»
Полуденный свет проникал сквозь ветви цветущих каштанов, золотистыми пятнами расцвечивая камень родовых склепов. Печальное, казалось бы, место совсем не показалось Геллерту таковым, когда они вдвоем с Батильдой Бэгшот прогуливались по каменным дорожкам кладбища в Годриковом Ущелье. Навстречу попадались каменные статуи крылатых дев, увитые темно-зелеными ветвями плюща, они оплакивали безвременно ушедших. - Каким он был? Расскажи, - попросил Геллерт. Они тихо шли по одной из мощенных камнем дорожек от места вечного упокоения его прадеда и отца Батильды. - Мой милый, - начала рассказывать она, - это было так много лет назад, к сожалению, многое из детства я уже не помню… Женщина говорила, но Геллерт почти не слушал, разглядывая ее седые волосы, собранные в гладкий пучок, морщины, собравшиеся в уголках глаз, словно отпечаток прожитых лет. Ему было семнадцать лет, он думал о славе и смерти. Жизнь, казавшаяся до этого такой длинной, вдруг сузилась до ряда могил по обеим сторонам от кладбищенской дороги. На надгробиях помпезных или же совсем простых чернели одинокие имена, и целые фамилии. Все они, думал Геллерт, так или иначе канут в Лету, когда умрут их дети и дети их детей, память об этих людях сотрется в череде новых поколений, которых также ожидает безвестная смерть и вечное забвение. Идя между могил, он вдруг осознал, что и его собственная жизнь вполне может оказаться всего лишь блеклой вспышкой в череде таких же, если только он не заставит помнить себя поколения. Память кажется единственной гарантией своеобразного бессмертия среди всеобщей тщетности человеческого бытия. Ошеломленный вдруг этой мыслью, он остановился. Батильда прошла несколько шагов вперед, оглянувшись на него. - Что случилось, милый? Я расстроила тебя своими рассказами? – спросила она. - Нет, что ты, совсем нет, - скорее машинально ответил Геллерт. Ему вдруг сделалось дурно здесь, слишком душно, стало трудно дышать. Он прижал руку к груди, где замирало сердце от вдруг нахлынувшего отчаяния. Сон и Смерть одно и то же. Водоворот повседневных дел, каждый день затягивающий в один и тот же сценарий, слагающий сюжет в конце которого всех ждет один конец. Повседневный плен, погружающий в сон жизни, столь глубокий, что напоминает преждевременную смерть. Геллерту иногда казалось, что многие из окружающих его людей умерли задолго до своей физической смерти, но не знают об этом и продолжают просыпаться по утрам, будто по старой привычке. Живые мертвецы, забывшие кто они, и куда идут. Сон жизни, погружающий в смерть. Но Геллерт был не таков, он знал кто он, и чего жаждет его душа – пробудиться и бодрствовать, воплотившись в самой сути жизни, как сияющий и вечно возрождающийся феникс. Алчность была его вторым именем – алчность до жизни. Он знал, что всеразрушающее время доберется когда-нибудь и до него, но чувствовал, он оставит память о себе в поколениях и изменит мир. Это была его судьба. - Геллерт? Ты совсем бледен, - голос его родственницы показался старческим и дребезжащим, будто лился откуда-то снизу из-под могильной холодной пыли, словно силясь затащить и его туда же. - Все в порядке, в порядке, - все также бессмысленно повторял он. Взгляд его хаотично блуждал по надгробиям, словно силясь вырваться на свободу. В слабой попытке сосредоточится на одном из каменных изваяний, Геллерт усилием воли заставил себя рассматривать его детали, чтобы унять, наконец, непрошенную слабость и дрожь. Бескрылая дева, попавшаяся ему на глаза, приникла к полукруглому камню, склонив голову низко, так что ее распущенные длинные волосы ниспадали тяжелыми прядями вниз, скрывая имя покойника, похороненного под ним. Одна ее рука была запрокинута за голову, другая – безвольно опущена вниз к букету цветов, оставленных кем-то на свежеубранной земле. Вся ее фигура вдруг напомнила ему одну из картин прерафаэлитов, на которой красавица оплакивала голову мертвого возлюбленного, скрытую в горшке с цветущим базиликом. Геллерт не мог вспомнить имя художника, но внезапное сходство поразило его. Чуть дальше стояли молодые люди, видимо родственники, что и убирали могилу, оставив на ней букет бледных хризантем. Один из них подошел к каменному изваянию, тронув его за плечо, и дева, задвигавшись, ожила, повернувшись в его сторону. Игра света и теней, как оказалось, сыграла с ним шутку, и каменный бескрылый ангел оказался живым человеком. - Кто это? – удивленно спросил Геллерт у стоявшей рядом Батильды. - Ах, это Дамблдоры, - ответила та с сочувствующим вздохом, - помнишь, я тебе говорила об Альбусе, их старшем брате? Такая трагедия случилась в семье, теперь мальчику приходится нести все бремя ответственности на своих плечах. Что и говорить, смерть бывает жестока и к оставшимся живым, а не только к мертвым. Девушка тем временем поднялась, тяжелый бархат ее траурного наряда окутал хрупкую фигуру, казалось, что платье ей чуть великовато, будто сшито на другого человека. Она слушала то, что ей говорил молодой человек, до этого тронувший ее за плечо, будто вырвавший из оков сна и плена камня. Видимо сказанное заставило ее рассердиться, резко развернувшись в сторону дороги, она стремительно пошла прочь. Ее брат, быстро раскаявшись, бросился за ней. - Да, помню, это видимо его младшие сестра и брат, - ответил Геллерт Батильде, наблюдая всю эту сцену. О чем уж они говорили, ему было неизвестно, да и не интересовало, он не слишком-то жаловал семейные распри, особенно в прилюдных местах. Одно казалось ясным, семья у Альбуса Дамблдора была довольно вспыльчивой. Впрочем, сам Альбус, кажется, остался безучастным к разыгравшейся драме, растерянно застыв рядом с надгробием. Геллерт посмотрел на высокого юношу, с удивлением обнаружив, что все это время, пока сам он наблюдал за девушкой и ее братом, взгляд того был обращен в его сторону. В нем не читались ни ожидаемое извинение из-за поведения родственников, ни смущение. В широко распахнутых светлых глазах Альбуса стояло какое-то искреннее изумление, с искрами неуверенной, едва проглядывающей радости. Это выражение невольно заставило Геллерта улыбнуться ему, хотя по собственному закрытому характеру он почти никогда не шел на контакт первым. Альбус улыбнулся в ответ, и Геллерт, опасаясь, что его бледную кожу, как всегда в таких случаях, опалит краска смущения, сдержанно кивнул ему, тут же обратившись к Батильде. - Я думаю сейчас не время для знакомств, - проговорил он довольно сухо. - Да, пожалуй, - протянула женщина, несколько удивленно взглянув на племянника, - будет лучше, если мы пригласим их на чай, в спокойной обстановке знакомство выйдет лучше. Юноша, опустил голову, только шумно вздохнув, и было непонятно выражает он этим свое согласие или нет. Но старая женщина решила не допытываться ответа, в конце концов, молодость сама разберется с неясностями, на то она и молодость. Когда они вышли на главную дорогу, ведущую с кладбища в город, Геллерт вспомнил, какую картину напомнила ему та девушка. Несчастный любовный сюжет из «Декамерона», изложенный красками на холсте Уотерхауса. На безутешной красавице Изабелле было такое же черное траурное платье, что и на сестре Дамблдора. Геллерт с силой сжал повлажневшими пальцами старую римскую монету - портключ, в кармане сюртука, в конце концов, он всегда может вернуться в один из городов, которые считал своим домом, Вену или Прагу. Чувство острой тревоги перед чем-то страшным и неизбежным, словно рок, коснулось его, пополам со странно сладким почти томительным ожиданием. Перед мысленным взором вдруг опять возник образ девушки, печально перебирающий тяжелые пряди длинных волос и взгляд светлых широко распахнутых глаз Альбуса. Невольно ему вспомнились строки из поэмы:Она забыла солнце и луну, Она забыла синеву над садом, Она забыла теплую весну, Забыла осень с темным виноградом, Не ведала, когда идут ко сну, Зарю не удостаивала взглядом, Сидела у окна, обняв цветок, Который до корней от слез намок. (Дж. Китс «Изабелла»)
В первый раз это произошло через несколько недель после знакомства с семейством Дамблдоров. Именно тогда Геллерт впервые увидел Ариану такой. Это случилось в один из ярморочных дней, самого яркого события небольшого города, все еще хранящего свой средневековый колорит с узкими, мощенными необработанным булыжником улицами и высокими отвесными стенами домов, каменная кладка которых почернела от влаги и времени. Все это место наводило на Геллерта тоску, он просто не понимал, как можно жить в таком забытом всеми захолустье. Втроем они медленно прогуливались по одному из узких извилистых проулков недалеко от центральной рыночной площади. Между Геллертом и Альбусом шла оживленная беседа. Ариана же, отставая на полшага, ступала рядом молчаливо, и заглядывалась на окружающие дома, неизменно вызывая редкие, но любопытные взгляды Геллерта. Не то, чтобы он ожидал, что девушка присоединится к их беседе и даже окажется такой же заинтересованной в алхимических превращениях металлов, как и ее старший брат. Строго говоря, он вообще ничего от нее не ждал, как и от других представительниц прекрасного пола своего возраста, полагая, что с ними беседовать интересней совсем о других вещах. Но Ариана жила в этом городе не первый год, а разглядывала окружающие их строения и архитектуру будто впервые, и это казалось странным. Чем более заинтересованными становились ее взгляды и медленнее движения, тем более нервно и волнительно на нее поглядывал уже Альбус, добавляя и, к без того чудному поведению сестры, оттенок неестественности. Тонкие руки девушки пару раз останавливались на старых номерных знаках, еще сохранившихся на фасадах, обводя контуры средневековых и барочных изображений животных. Подобные маленькие городки были разбросаны по всей континентальной Европе, и все как один были похожи друг на друга. Геллерт бывал во многих из них и не раз, и сейчас проходя мимо обязательного чумного столба, стоявшего на одном из перекрестков, его настигло чувство дежа вю, как будто они уже проходили это место, блуждая кругами. Взгляд машинально зацепился за каменную колонну, она не была высокой, как например, на Венской улице Грабен, или витиевато украшенной, как в Карловых Варах. Скорее очень простой, без изысков, и только маленькая золоченая фигурка ангела с трубой венчала ее в качестве единственного украшения. - И в пламени огненные ангелы и гром потряс небеса и запылали большие пожары, - мрачным голосом произнес он. - Что за апокалиптические пророчества? – с несколько нервной улыбкой, спросил Альбус. - Это место, мой дражайший друг, располагает к подобным пророчествам. А строки принадлежат Уильяму Блейку, - юноша немного манерно вздохнул, повернувшись к собеседнику. Он пристально рассматривал его, добавляя к явной нервозности Альбуса еще и смущение, мгновенно отразившееся на лице. Его светлая кожа чуть покраснела на щеках, молодой человек отвел глаза, не выдерживая подобного взгляда. Что вызвало немалое удивление со стороны Геллерта. - Как вы вообще могли уехать из Лондона? И куда? В эту тоскливую дыру. Сам Геллерт испытывал к новому знакомому весьма противоречивые чувства то ли противостояния, то ли соперничества, в то же время, прекрасно осознавая, что в этой глухой деревне, а он считал Ущелье Годрика именно таковой, он встретил удивительно умного и без сомнения талантливого юношу. Но все же почему-то не мог позволить себе, открыто восхититься его способностями и глубокими знаниями. Он не привык, чтобы кто-то был равен ему или даже превосходил хоть в чем-то, и это вызывало острое чувство ревности. Каждый раз, когда Геллерту удавалось находить хоть малейшую деталь или повод, по которому он мог почувствовать собственное превосходство, он словно бы против воли заострял на этом внимание, как например, сейчас намеренно давая понять Альбусу, что тот живет в далекой провинции. Хотя позже, уже после их встреч, анализируя собственное поведение, он понимал, насколько же оно было глупым, ведь встретить такого человека было несомненной удачей. - Геллерт, это место – не дыра, - оскорбленно парировал в ответ Альбус, - нам здесь нравится. - Нам – это кому? Тебе? Твоему брату? – светлая бровь удивленно поползла вверх, выдавая крайнюю степень иронии. Геллерт определенно сейчас не верил в подобное заявление. - Даже Ариане здесь не нравится, а уж, на сколько она непритязательна. Он обернулся, будто в поисках поддержки девушки и подтверждении своих слов. Но ее не было ни рядом, ни в ближайших шагах. На перекрестке улиц, где стоял Чумной столб, не было никого, кроме них двоих. Они искали ее практически весь день, осматривая показавшиеся вдруг бесконечные лабиринты улиц, только к вечеру, догадавшись искать в лесу, который густой полосой окружал маленький город. Солнце уже почти закатилось за горизонт, подсвечивая последними багровыми бликами тяжелые кроны буков, их переплетающиеся в сгущающихся сумерках корни становились похожими на ужасающе огромных чудовищ из недобрых сказок, поджидающих во тьме своих жертв. Они разделились в поисках, и Геллерт периодически слышал взволнованный голос Альбуса, когда тот кричал имя сестры, то удаляющийся, то вновь звучащий рядом. Через какое-то количество шагов он вышел на широкую поляну с растущей почти по пояс травой. Появившийся из-за облаков тонкий серп нарастающей луны осветил бледным светом редкие высохшие деревья, стоявшие по краям. У одного из них, почти теряясь на выбеленном ночным светилом фоне, виднелась бледная призрачная фигура. Не двигаясь, она запрокинула голову к небу, застыв, но потом обернулась к нему, и Геллерт с трудом узнал в ней Ариану. Она была обнажена и густые распущенные по плечам волосы, почти полностью скрывая наготу, ниспадали по ее хрупкому девичьему телу, которое, еще казалось, хранило остатки чего-то детского. Столь целомудренно, сколь и пугающе открыто. Тонкие руки, омытые лунным светом, касались высокой травы, и та в ответ словно тянулась к ее пальцам, между которыми, казалось, вот-вот блеснет черная сталь острого серпа, забирающего не спелые колосья, а жизни. Ступая медленным шагом к нему, она была похожа на древнюю кровавую богиню и на дикое животное из первобытного леса, красивое и маняще опасное. Геллерт был настолько ошеломлен происходящим, что застыл на месте, не в силах пошевелиться, будто околдованный сковывающими чарами, пока девушка не приблизилась к нему так, что расстояние между ними едва ли составило вытянутую руку. Распахнутые почти прозрачные глаза, смотрящие прямо на него, ничего не отражали, кажется, Ариана вообще не понимала, где сейчас находится и что делает. Сознание ее погрузилось в крепкий сон, и лишь тело действовало само по себе, словно подчиняясь злой воле чужака, вторгшегося в него. Авейша – темное искусство, он слышал о нем раньше. Геллерт протянул ладонь к ее лицу, желая коснуться, привести в чувство, но отпрянул, вздрогнув, когда услышал голос Альбуса. - Ариана! Девушка резко обернулась на звук, и рот ее раскрылся в удивленном немом возгласе, в распахнутых глазах появились первые признаки осознанности. Но она не успела закричать, пальцы Альбуса быстро коснулись ее виска, и тело опало на его руки, голова метнулась в сторону, она была без сознания. Они возвращались уже почти глубокой ночью, не произнеся ни слова. Альбус нес на руках Ариану, закутанную в длинный черный сюртук Геллерта. Он прижимал ее к себе, будто пряча, изредка бросая виноватые и печальные взгляды на друга. И Геллерт не знал, что сказать, любые слова казалось бы неуместными. Так в тягостном молчании они медленно дошли до дома Дамблдоров, который стоял на самом отшибе Годрикова Ущелья, выступая из теней мрачной и покосившейся громадой, как печально известное поместье Ашеров.