Он готов признаться, что не хочет скучать. Не хочет отпускать его тёплую мягкую руку. Не хочет быть без него.
Первая их встреча закончилась победой у русского, и Коля жалеет немца. Он смотрит на его лицо: на эти засохшие уродливые шрамы, оставленные им же, на обветренные губы и на запёкшуюся, в некоторых местах, кровь. Эти ярко-голубые глаза. Ивушкину всегда нравились голубоглазые красотки. Сердце безумно колотится, а ноги будто приросли к танку. Он растерян. Солдат не хочет сейчас прощаться с фрицем и думает, что эта встреча будет не последней. Кажется, он привязался и не может отпустить его так легко. Двое мужчин дышат громко и рвано, а потом Ивушкин начинает рычать, потому что тянет на себя фрица. Его тело было не хуже убито, чем у Ягера и с каждым движением, Коля думал, что сдохнет на этом мосту от болевого порока. Хотя то, что он стоит — это уже успех. Русский тянет на себя врага, пятится назад, двигается аккуратно, потому что боль — привычное дело, но то как стонет Клаус — он не мог просто терпеть. Ягер ощущает вражескую руку и становится как-то странно. Он прикасается к нему. Он чувствует, что ладонь у русского большая, но достаточно мягкая. Последний берёт его под руки и в последний момент заваливается с ним на асфальт, в бок. Гусеницы начинают ходить. Под танком трепещут металлические прутья, что удерживали его, а после сдавшись, они опускают. С громким звуком, страшно огромная махина косится, а после падает в воду с высокого моста, создавая большой всплеск воды. Ивушкин морщится, а Ягера пугает только что произошедшее, поэтому глазами тот растерянно бегает по тому месту, где недавно стоял танк. Лежащий под тяжёлым телом, Коля начинает двигаться и Клаус перекатывается на спину. Он смотрит в небо. Погода стала ясной, птички запели. Летают в небе, отбирая у друг друга еду, о чем-то громко восклицая. Дерутся, играются, наблюдают за двумя солдатами. Маленькие такие. Он молча наблюдает за ними, отдавая себе отчёт, что проиграл. Ягеру дышать больно, он не сдерживается и корёжится от боли, хрипя при этом так, словно крича. Его грудь, то взмывалась вверх, то опускалась. Ивушкин также лежал рядом, косым зрением, наблюдая за немцем. Долго и молчаливо лежать мужчинам не пришлось. Это война — нет времени отдыхать на поле боя. Хоть это мост, хоть что, не важно. Холодные плиты под спинами стали разговаривать. Можно было почувствовать, как несколько, а то и больше немецких машин приближаются на большом расстоянии от них. Ивушкин лениво повернул голову в сторону и присмотревшись, заметил эти транспорты. К слову, эти машины могли легко набирать скорость сто километров в час, потому, Коля не успел ничего придумать, как они уже окружили. Он просто ошалел, подполз к угнанному танку Т-34 и сел, уперевшись спиной к железному корпусу. Закрыв правый глаз, Николай всё также смотрел на этих немцев, а после раздался выстрел. Он ничего не почувствовал, лишь то, как успело дёрнуться его тело, содрогнувшись от громкого звука. Он просто испугался. Глаза невольно стали закрываться, а мир плыть. Тело упало. Ягер останавливается и наблюдает за тем, как тело Ивушкина дергается, как закатываются глаза, как со рта срывается вдох, а после, потеря сознания. Он не может понять куда выстрелили. Он не может понять куда конкретно. Сердце почему-то не колотится. Он не понимает, что должен чувствовать, что с ним сейчас. Клаус просто ищет глазами, где просачивается кровь сквозь одежду, но ничего не может разглядеть из-за кожанки на парне. А после он слышит, как немцы на родном языке начинают обговариваться и сознание Ягера встаёт на место. — Wo geschossen? (Куда стреляли?) — sicherlich im Herzen, allgemein (конечно в сердце, полковник) Немец думает, что химия меж этих двоих была напрасной и судьба так сложилась, что не создано им обоим, двум вражеским сторонам, разобраться в неизвестных им ещё чувствах. Он не знал, что именно произошло пару минут назад. Он не хотел думать об этом сейчас. Путаница — вот, что было в его голове. — Darf ich Sie informieren, dass Russisch lebt, allgemein. (Сэр, позвольте доложить, что русский жив) Тело русского не оставляют под приказом эсэсовца. Немцы поднимают тело, а сам мужчина молча наблюдает за каждым движением. Проводит глазами пока тело не скрывается в одной из машин и сам уже видит, то как ему помогают сесть в транспорт, дабы поскорее добраться до отделения. Место ранения: середина плеча, вровень с расположением сердца. Тело Ягера пробирает жуткая дрожь. Он не понимает, но сознание трясется, удерживаемое только холодным разумом, которое вдруг заставляет волноваться. Он только молится, чтобы не было потеряно слишком много крови, чтобы кость на самом деле была цела, чтобы не были задеты нервы. Потому что это всего лишь рука, но это ранение пулевое как-никак. Ампутация, смерть от кровопотери, раздробленные осколки кости, застрявшие в тканях — все что угодно. До места назначения примерно 35 мили. В момент раздумий, Ягер отвлекается, смотрит в окно. Они слишком быстро двигаются, всё кружится, воздуха так мало. На этот раз в лагере к ним выбегают санитары и перекладывают раненого на носилки, быстро увозят внутрь здания. Они пробегают по коридорам, потому что так приказал им сам Ягер. На вопросы почему он так волнуется за русского солдата, тот с уверенностью процедил, ехидно улыбаясь: — Ich habe meinen eigenen Hund. (Я завёл себе собственного пса) diesmal werde ich ihn gut trainieren. (Я буду хорошо дрессировать его на этот раз) Schön, deinen Hund zu haben, richtig? (Неплохо же иметь свою собачку, верно?) И никто не мог ему ничего сказать, ведь он просто глумится над русским, что в этом такого. Ничего необычного или подозрительного. Это просто месть. Видимо так сильно этот паршивый русский его достал со своей беготней.***
Ивушкин спит и видит недолгий сон. Засев однажды в шалаше, уютно устроившись, он был удивлён необычайным и еще не виданным им зрелищем. Многочисленная стая лебедей, возвращавшихся с далекого юга на север, стала кружить над заливом. Ивушкин видел освещенные зарею розоватые распахнутые крылья, длинные вытянутые шеи, слушал их голоса. Лебеди долго и низко кружили над заливом, стали садиться в воду. Еще никогда не видел Коля такой чудесной, почти сказочной картины. Он сидел на маленьком островке, в своем тесном шалаше и, затаив дыхание, слушал и наблюдал. Изогнув длинные шеи, лебеди близко плавали вокруг островка. Разумеется, парень забыл о ружье и любовался невиданным зрелищем, напоминавшим ему дивные сказки. Не замечая его, лебеди плавали, купались, переговаривались, и Ивушкин мог близко наблюдать этих чудесных птиц. Потом по какому-то знаку, обеспокоенно шумя крыльями, брызгая водою, лебеди вдруг стали подниматься и, собравшись в стаю, потянулись далеко за облака. Коля вдруг почувствовал, как его тело плывёт, то, как со лба капают капли пота, гул в ушах. И теперь он приоткрывает глаза, и смазано видит серую стену напротив. Он ощущает головную боль, холод и незащищённость. На его голову что-что ложится и парень не в силах даже испугаться. Он ощущает, как по его волосам плывёт чья-то мужская рука, почему-то Коля был однозначно уверен, что эта рука принадлежала не женщине. Ягер чувствует сухие, лохматые, словно солома, волосы. Он проводит сквозь скомканные локоны пальцы. Замечает, что Коля очухался. По-хозяйски рассматривает лицо, слишком близко, слишком долго, а русский пытается рассмотреть картинку напротив, ибо как-то мутно. Он щурится, а потом детали проявляются, даже когда Коля видит довольное лицо Ягера напротив, ничего не делает. Не осознаёт. Немец скользит по щеке и правой рукой поддерживает за неё Ивушкина. Он чувствует, что тело у него прохладное, и немного липкое. Старается оставить свой тёплый след на участке тела, держит руку так много времени, а потом добавляет левую. И то тыльной стороной руки, то ладонью начинает согревать русского. Заканчивает это всё поглаживанием по голове. Сбивчивое дыхание Коли позволяло лишь кратко вдыхать, также сжато выдыхая. Клаус хочет грубо поцеловать его, обнять, прижать к себе, но думает, пока не наступать на русского, дать очухаться. Он держит себя в руках, сминает свои губы, поджимает и молча выходит, оставляя русского. Ивушкин осматривает свою палату. Как же он привык уже к этому режиму, правда комната в этот раз еще лучше, чем в прошлый раз. Это не просто спец. место. В палате не так сыро, ничем не пахнет. Стоит могильная тишина. Прекрасное место, чтобы остаться один на один со своими мыслями, что сведут тебя с ума среди стен с дешевой обтрёпанной штукатуркой. Как рассказала ему одна врач, наёмная для немцев, а никак не для пленных, которая минуту назад ушла после осмотра солдата, Ивушкин находится недалеко от штандартенфюрера Ягера. И теперь тот с него глаз не спустит. Как она призналась — это она случайно подслушала, но Коле было всё равно до этого.***
Привет, есть кто-нибудь здесь? Где же, Хоть кто-нибудь, Кто может ответить мне? Всё беззвучно исчезает от меня больше и больше, Без всяких причин, Может быть это всё было ошибкой? Непониманием? Может быть это был лишь сон, в котором мы смотрели друг на друга? Я не одинок, почему? Я не нуждаюсь в ком-то сейчас, но ты можешь взять меня за руку.
Первые два дня пролетели незаметно. Ивушкин оправлялся, много спал и плотно ел, чтобы набраться сил для скорейшего выздоровления. Он был один. Никто не навещал его кроме сотрудников концлагеря, но он не был одинок. Так и есть, сутки напролёт одному среди четырёх стен, невыносимо скучно, но Николай даже не считал, что у него есть проблемы с общением, и то, что ему оно так сильно важно сейчас. Конечно, он много думал и размышлял, иногда по ночам глядел на небо, в преддверии, что там появится его подруга звезда. Он разговаривал с ней у себя в голове, глядел и рассматривал очень долго. Мечтал, словно маленький ребёнок. Забавно ещё то, что он бежал 8 раз, а его до сих пор не кончили, даже выделили комнату, где было достаточно уютно, чем в нижних палатах с истощёнными, почти мертвецами трудовыми пленными. Он избегал мыслей об Ягере, но сбегать у него хорошо получалось только из концлагерей, поэтому в его голове были лишь воспоминания об штандартенфюрере. Это правда, Николай ждал визита Ягера. Он не мог понять, почему фриц не навещает его, почему его всё ещё не вспороли, почему он находится здесь. Если бы его хотели казнить публично, давно бы это сделали, но русский всё ещё жив. Как он хотел на родную землю, кто бы знал. Там и дышится по другому — свободней. Там даже в окопе чувствуешь себя в безопасности, уверенно. Там умирать не страшно, зная, что не станет тебя — твоего убийцу тут же подорвут свои. Никому не суждено почувствовать себя победителем. Это война, здесь не бывает победителей и побежденных. Но при этом про свой родной дом, про семью, про родителей, что наверняка ждали его, не захоронив за зря в мыслях, про живых братьев и сестёр русских, Коля не хотел думать. Это когда-то всё родное превратилось во что-то далёкое и бессмысленное. Он скучал по дому, но не хотел возвращаться туда. Его дом — стала сама война, а сознание будто давно откинулось. Он будто потерялся в этой войне. Навсегда. Солдат больше не вернётся живым с войны, будь он внешне цел, внутри же будет пустота. Тот, кто идёт на войну, там и остаётся. Так и Николай.***
Клаус работает дни напролёт. Пока Гудериан находится в Берлине, у Ягера не забирают должность штандартенфюрера и он спокойно использует свою власть. Большую часть времени он только и делает, что работает в своём офисе. За несколько дней он без разрешения начальника проводит эксперименты, такие же как и с Ивушкиным и когда все они проходят успешно, убеждает всех в своей идее использовать пленных, чтобы они воевали на стороне Третьего Рейха. После нескольких удачный проведенных экспериментов, Ягер позволяет себе увидеться со своим русским. Клаус заметно расслабляется, потому что они встречаются в закрытом помещении практически один на один первый вечер после того раза, когда Николай сбежал 8 раз. Всё как в первый раз. Переводчица заходит вместе с Ивушкиным в большую комнату — офис Ягера. Коля сразу же смотрит на знакомую фигуру, а не как в прошлый раз — в пол. Он за долгое время успел позабыть некоторые детали лица Ягера. Рассматривает всё тщательнее, подходя ближе и ближе к столу, за котором в первый раз узнал имя немца. Неприлично внимательно разглядывает каждую неровность лица напротив, а сам он выглядит очень задумчивым и обеспокоенным. Его лицо неудивительно хмурое, а брови насупленно сведены к переносице. Немец расслаблен, он сидел как некий египетский сфинкс с головой орла. Тонкие губы большого рта то и дело норовили разъехаться в какой-то хищной ухмылке, а льдистые глаза, сужаясь, будто ставили цель прожечь дырку в собеседнике. Рядом, между двумя сидящими, тихой запуганной тенью уже стояла переводчица. — Добрый вечер, Ивущкин, — с каким-то акцентом проговорил Ягер. За столькие годы нахождения в лагере, Ягер мог бы работать уже самим без переводчицы, говоря на ломанном, но на русском, со странным акцентом, как изюминкой речи. У Коли не было настроения разговаривать, поэтому кивнув в ответ, продолжал разглядывать фрица. Русский получал какое-то наслаждение после разлуки на несколько дней. Руки его были ледяными, а кончики пальцев покалывали из-за легкого волнения. Немцы — странные. Их повадки порой бесили до зубного скрежета, потому что слишком отличались от русских. Клаус почти всегда, наверное, по жизни выглядел так, будто что-то замышлял. Николаю приходилось напоминать себе, что они, вообще-то на войне, тут и полагается иметь такие рожи, но сейчас Ивушкин как никак хотел понять немца, узнать, что находится в его голове. Клаус наливает им обоим вино и удостоверившись, что Коля практически не имеет к нему тягучую злобу, сравнивая с тем разом, гонет прочь переводчицу, оставаясь один на один с русским. Он замечает, что Коля стал пассивнее и тише, но все ещё имел прекрасные черты русского закалённого характера. Николай смотрел на него, откровенно в шоковом состоянии, не зная что тот мог говорить на русском, практически идеально. Клаус, на самом деле, так как много раз слушал русскую речь, стал ее, медленно и неосознанно учить. Столько лет прошло после их последней встречи, но сейчас они одни в кабинете, вдвоём. Николай обращает на это внимание, будто подводя к чему-то, но не первый ни второй не может решиться озвучить мысли вслух и они молчат, а после Ягер разом осушает бокал с вином и наливает себе ещё. — Я не убью тебя и не.. не дам никому это сделать.., — делает паузу Ягер, обдумывая следующие слова — вроде бы это называется привязанность, — чётко проговаривает немец. Клаус думает, что русский суть понял, что до него дошло, а потом Ивушкин кивает, соглашается. Он так тоже считает. — Вообще-то я никогда не привязывался к своим врагам, знаешь ли, тем более взаимно, — немного посмеивается Коля, заражая своей улыбкой немца. Они смотрят в глаза, улыбаясь друг другу. Между ними нет неловкости. Наконец-то Коля берет в руку бокал и немного отпивает вина, пробуя на вкус. — Неплохое вино, фриц, — обращается Ивушкин к Клаусу. И они разговаривают про вино, про их первую встречу, одаривая друг друга комплиментами в стиле «Ты был неплох». Ивушкин почему-то вдруг начинает обращаться на Вы, словно щенок, почувствовавший кто здесь главный, но посреди речи Клаус начинает смеяться. Коля замолкает, растеряно глядит на фрица, а тот настаивает, чтобы русский обращался к нему на ты. Разговор за разговором, а Клаус наливает остатки вина. У Ягера не было родных — это видно по его глазам. Холодным, в которых даже веселость — это что-то поверхностное, напускное, быстропроходящее. Его главное правило: сохранять спокойствие и хладнокровность. Да, только с Ивушкиным он пытается скрыть это. Николаю в какой-то степени больше повезло с родными и близкими. Коле кажется, что Ягер один. Это одна из причин почему он хочет находится с ним сейчас. Он смотрит напротив, на сидящего Ягера за столом, опирающегося на локти, как вдруг немец спрашивает его: — На мосту.. что ты чувствовал? Ивушкин понимает, что Ягер имеет ввиду сцену, где русский всё же не убивает его. Он знал, что тот спросит его об этом, но он сам ещё не разобрался. Даже нескольких дней раздумий ему не помогли найти ответ на этот вопрос. Николай на мгновение замолкает и вскидывает брови. Улыбка меркнет, нависает странная напряженная тишина. Ивушкин поднимает на него взгляд — и видит почти такой же задумчивый. Коля чуть хмурится, лицо его становится более задумчивым. Он болтает вино в стакане, но не пьет, а потом решительно ставит на стол, как что-то ненужное, и прямо заглядывает в холодные немецкие глаза. Он устало упирается локтем в столешницу, запускает пятерню в отросшие волосы. Так панибратски. Словно пьет в компании давно знакомого товарища. А потом тихо так, донельзя уставшим хрипловатым голосом, будто распускается в пьяных откровениях о смысле жизни, замечает: — Я подумал, что не хочу прощаться с тобой в тот день. Мне показалось ещё не время. Или это просто привязанность, я не хотел терять тебя, Ягер, — на удивление самому себе признаётся Коля и впервые за 3 года произносит имя немца. А теперь Коля выглядит, как загнанный зверь. Фриц смотрит на то, как русский опустил голову. — Wirklich? (Правда?) — наконец произносит немец. Ивушкин улыбается, будто говоря: «Все хорошо», на удивление поняв штандартенфюрера. В ответ Коля кивает и молчит, со внутренним напряжением следя за действиями фрица. Они сидят так ещё немного времени, пока каждый не допивает вино, а после Ягер спустя целую вечность напряженной тишины, разбавляемой только шумом крови в ушах, наконец подает голос. И то, что он говорит, сбивает с толку и даже немного пугает своей двусмысленностью и внезапностью. Он предлагает ему, остаться с ним в штабе, потому что русский пьян. — Можешь остаться на ночь, — говорит Ягер, подходя к столу, за которым сидел словно послушный щенок — Ивушкин. Клаус наливает себе дорогой немецкий коньяк, отпивает чуть-чуть и внимательно смотрит в глаза русскому. Эти двое за короткий промежуток времени достаточно сблизились и даже стали немного доверять друг другу, но вдруг у Коли на лице появилось короткое смятение, которое заметно заменило недавнюю пьяную улыбку, от которой у Ягера внутри все стыло. Ивушкин вдруг задумался на сколько они двое одиноки, что даже на войне, в концлагере, у фрица, мирно попивают вино, словно старые знакомые. Коля смотрит напротив сидящего Клауса и думает, вспоминает то, какой он в битве. Их первую встречу, это яростное лицо и глаза самого настоящего врага, который терпит к тебе только одну жгучую ненависть. То, как тот стреляет в него, одновременно крича из последних сил, что есть. То, как на том мосту, тот выглядел и яростно говорил «стреляй». Почему в тот раз Николай почувствовал рвение к этому человеку, почему не дал умереть. Эти игры в войнушку стали привычкой или дело в другом. Он не видел в Ягере приятеля, но он будто бы был им, с чудом, как в компьютерной игре, каждый раз увиливая от смерти. Им словно суждено было всегда быть вместе. Они не могли умереть на поле боя, потому что один без другого никак. Но все происходит так быстро и Коля даёт слабину. Его накрывает страх, потому что он не понимает, что происходит. Какого черта он привязался к немцу, почему не может просто убить его. Николаю грядут трезвые правильные мысли. Он чувствует себя неуверенно, будто не в своей тарелке. — Фриц, кончай посиделки, мне пора, — Ивушкин резко встаёт, создавая характерный громкий звук отодвигающегося стула. — Wohin gehst du(Куда ты?), — Ягер нисколько не пугается вдруг резкому скачку, он лишь поднял глаза наверх, на русского и с ухмылкой процедил свой риторический вопрос. — Я домой, — не смотря в глаза, пилит русский, терясь в пространстве, ибо кругом всё плывёт. — Sie werden nirgendwo hingehen! (Никуда ты не пойдёшь!) тихо, но серьёзным, строгим голосом процедил Ягер, готовясь встать. Как Ивушкин собирается что-то сказать, из его уст вылетает лишь русский мат, потому что он теряется в ногах и запинается об одну из них, готовясь почувствовать пол носом, как его подхватывает Ягер и прижимает к своему телу, словно что-то родное, крепко припекая голову своей большой ладонью к груди, к кители. — Я тебе что, ребенок? Ягер всё ещё держит Колю в такой позе, а русский бурчит, но зарывается носом в форму, наконец ощущая настоящий запах Коли и руки сами тянутся обхватить тело мужчины. Его это начинает убаюкивать и как только он уже начинает хотеть сопеть, как Ягер выдаёт: — Тебе надо в душ.. пьяный russich . Ивушкина вдруг пробивает. Он вспоминает, что находится в трудовом лагере, что напротив него стоит его истинный неприятель, начинает чувствовать прилив непонятных чувств. Ягер весь такой приятный, его хочется держать, обнимать, трогать, но это же не правильно. Они находятся в большом штабе, почему именно он. Николай действительно не знал, что будет завтра, что делать ему сейчас, как поступать. Бежать 9 раз? А что? Доверчивый Ягер, не приказывал закрывать двери в палату Коли, он надеялся, что те чувства были настоящими, то что Ивушкин на самом деле почувствовал то же самое. Ту странную привязанность двух врагов. Коля смотрит на немца, на его идеальную форму, на небрежно высеченное им же лицо, на то какая вокруг атмосфера, приглушенный оранжевый свет, исходящий от многочисленных лампочек, скрытых и непристойных. Он замечает все детали, то какие яркие голубые глаза у фрица, морщины по всему лицу, а неудивительно, ведь война всех старит. Он ощущает кончиками пальцев всю эту атмосферу. Ему кажется, что она довольна странная, но обволакивающая его полностью. Словно гипноз, исходящий от штандартенфюрера. — что стоишь?, — подаёт голос немец на родном языке и замечает как рядом стоящий тут же начинает идти к месту. Коля решает, что прохладный душ ему не помеха, даже наоборот. Он хочет немного расслабиться, не напрягать мозг и не волноваться сам по себе. Будь что будет. Коля лениво снимает с себя одежду. Будет решать проблемы по мере их поступления, а пока он хочет просто отдохнуть. У него нет сил думать о таком. Ещё будет время, а пока мозг отключается и Коля даёт слабину. На мгновение у него появляется странная мысль, о том, что это все коварный план Ягера, что все ему кажется, а Клаус, почувствовав страх русского, возьмёт в свои когти. Но после он вспоминает эти глаза. Эти одинокие, по-детски любопытные очи, а после само лицо немца и рука сама ложится на пах. Он делает пару движений вдоль ствола, ощущает давно забытую приятную возбужденность. Рот непроизвольно приоткрывается, руками нащупав горячую воду, тот прибавляет температуру на первое время, дабы распарить кожу и получить с этого невероятный кайф. Он массирует головку, проходит правой рукой по плоти, зажимая между пальцами, инстинктивно пихаясь бёдрами навстречу руке. Всё ещё держа Ягера в голове, Ивушкин быстро надрачивает, а после меняет темп, играясь. Он не стесняется громко вздыхать, думая, что шум воды перекроет эти звуки. Левой рукой тот уже опирается о стену, лбом прижимается к прохладной плитке, остужаясь таким образом. Он насилует свою ладонь, изредка играя пальцами, двигает бёдрами, в голове выстанывая имя штандартенфюрера. Ему дико хотелось его прямо сейчас, он хотел его губы, все тело. Он хотел чтобы на его губах лежала плоть Ягера, он просто был опьянен им и его запахом. Коля вспоминает запах коньяка, витающий в офисе, эту идеально выглаженную форму, приятно-давящую атмосферу и этот величественный взгляд Клауса и его язык сам просится наружу. Прибывав в таком состоянии, рука сама по себе работала, а губами он нашёл лишь свою руку. Он кусал её, смешивая боль с приятным. Русский хотел стонать, как давно он не утолял жажду. Из-за того, что плоть давно не была обделена вниманием, сейчас извивалась в руке солдата. Почувствовав прилив оргазма, тот резко останавливался, давил у основания, добивался других расслабляющих чувств, а после вновь возвращался к «работе». Указательным пальцем левой руки, он сначала просто проводил по губам, придерживая большим пальцем подбородок, тем самым вспоминая, как один раз его встретил Ягер и держал именно так, заглядывая глубоко в глаза. А после он пихался несколькими пальцами в рот, сосал их, громко причмокивал, быстро надрачивал, ощущая конец. Он толкается в последний раз и обильно кончает, не переставая двигать рукой для больших ощущений, замерев в немом крике. Его немного потрясывает. Коля хочет упасть, просто на колени, упираясь руками в пол. Он так истощён. Русский умывает лицо, приходит в себя и через какое-то время выходит из душа. Прохладный воздух сразу же встречает его, придавая свежесть и лёгкость. Но не обратив на это внимание, Коля ищет глазами Ягера. Он замечает того сидящим за рабочим местом и, кажется, он уснул, видимо сильно переутомился. Его лицо показывало лишь удовлетворение и спокойствие, а сама голова лежала на руке, второй он чуть зацепился за первую, еле касаясь пальцами. Не сдерживаясь, Ивушкин решил преодолеть расстояние, отделяющее их. Он медленно и тихо подкрадывался к немцу, словно хищник, готовый напасть на свою жертву. Его внимание привлекли губы мужчины, рот слегка был приоткрыт и ничего не мешало сейчас рассматривать Коле, то какие на самом деле притягательные губы у эсэсовца. Подрагивающие во сне ресницы придавали всему этому - шарм, затуманивая парню сознание. Картина эта выглядела весьма умилительно, даже в какой-то степени завораживающе. Ивушкин с каждым шагом двигался более нелепо и неуклюже, потому что ему самому было не по себе от того, что он рассматривал своего врага. Он избегал неловкой ситуации, а что если фриц проснётся? Что тогда сказать? Но после русский немного успокоился и мирно наблюдал как мил тот, пока спит. Русский решил, что неправильно как-то того, кто тебя угостил дорогим алкоголем оставлять дремать в такой позе, потому он как можно тише и аккуратнее снял с хозяина немецкие офицерские сапоги, а после китель, не забыв неукоснительно повешать на спинку кресла. Подперев того под руки, Коля направил все силы на то, чтобы донести старшего до кровати. — Тяжёлый, зараза, — крехтя, тот еле тащил уставшее тело фрица, — боже, что я делаю, как я докатился до такого? Кинув тело немца на кровать, тот что-то пробурчал на родном языке, лениво приоткрывая глаза, но ему не хватило сил очнуться окончательно или хотя бы недовольно зыркнуть на Ивана, поэтому немец вновь провалился в мир сновидений. В ответ на это Коля лишь устало фыркнул, невольно приподнимая уголок губ. Ему нравится такой Ягер.А что делать ему теперь?