Отчаяние — произведение искусства

Thread by thread I come apart If brokenness is a work of art Surely this must be my masterpiece

Стайлз покосился на полупустую бутылку виски, трясущейся рукой поставил ее на ближайшее надгробие. Скорее всего, это неуважительно, но он не мог переживать еще и из-за этого. Спотыкаясь, он миновал еще несколько рядов и остановился перед надгробием, которое с неохотой начал узнавать и с болезненным успокоением разговаривать с ним. Клаудия Стилински. Даты ее рождения и смерти выгравированы в сознании Стайлза. На камне виднелись простые слова: «Покойся с миром». Она сказала Джону, что не хочет оставаться в чужой памяти с какой-то вырванной из контекста цитатой. Взгляд Стайлза метнулся к куче земли справа, гравитация одержала верх и притянула его колени к земле. Шериф Джон Стилински. Любимый отец. Стайлз испустил истеричный смешок, который оборвался так же резко, как и начался. Потом он снова стал издавать смешки, похожие на хныканье. Глаза жгло, но слез не было. Он не плакал ни разу после случившегося, и это делало все еще хуже. Он толком не спал, ничего не ел и ни с кем не общался. Прошло уже два месяца, он ходил в школу, что казалось смешным и глупым после всего произошедшего. Раньше он постоянно обращал внимание на свои оценки, держал их на должном уровне и прикладывал к этому все усилия, общался с учителями. Он не осознавал, что делал это ради отца, пока тот не оказался под шестью футами земли; Стайлзу стало некого впечатлять и удивлять. Возможно, напиться в ночь перед занятиями было не самой блестящей идеей. Но он не помнил, как взял бутылку, какой она стала по счету. Все смешалось в путаницу из ночных кошмаров, восходов солнца, расплывавшихся лиц и невнятных слов. Он потерял телефон. Возможно, намеренно его где-то оставил, – тот не переставал звонить, и звуки только усугубляли его похмелье. Однако на могилу отца он пришел лишь в третий раз. Его родители лежали в земле, оставив едва перешагнувшего порог восемнадцатилетия сына восстанавливать свою жизнь по кусочкам. Стайлз поднялся и провел пальцами по глазам, хотя не смог выдавить ни слезинки. Он потер лицо ладонью и снова качнулся за бутылкой. Несколько раз он хватался за воздух, но в конце концов обхватил горлышко. Он уже было поднес бутылку к губам, когда… – Стайлз. Он на удивление ловко обернулся – прежняя жизнь научила его, как протрезветь при малейшем намеке на опасность. Он это ненавидел. За спиной стоял Скотт; сжатые челюсти и залегшая между бровей складка означали, что тот сдерживал сильные эмоции – это Стайлз давно выучил. – Привет, Скотти, – протянул он и безвольно опустил руку. – Стайлз, что ты делаешь? – тот шагнул ближе. Стайлз отшатнулся и поднял бутылку – сначала сильно наклонил ее вправо, затем поправил положение и начал пить. – В хоккей играю, – сухо ответил он. Его мозг быстро трезвел, а в задней части шеи ощущался неестественный зуд. Стайлз глотнул еще. Скотт выглядел так, словно его разрывало на части, и нет, Стайлзу не было до этого дела. – Стайлз, дружище, я не видел тебя почти месяц, – Скотт казался сломленным. – Да? – отрезал Стайлз. – Может, я не хотел тебя видеть! На самом деле, это довольно, блядь, очевидно, что я не хотел тебя видеть. Какого черта ты здесь делаешь? Скотт качнулся назад, словно от удара, но не разозлился. – Мы по тебе скучаем. Я скучаю. Стайлз слабо и горько рассмеялся. – Да? Ну, мне было весело в компании с самим собой. Я просветлялся. Ощутил все внутренние порывы, тебе бы понравилось, – он врал, и Скотт это знал. Стайлз ненавидел быть один, наедине со своими мыслями, но он заслужил это – чувство вины и ненависти к самому себе. Заслужил даже больше, чем это. Стайлз отвернулся и пошел прочь; даже не имея оборотничьего слуха, он знал, что Скотт идет за ним, – помогали десять лет дружбы и знание друг друга. – Стайлз, слушай… все мы кого-то теряли. Мы знаем, каково это, и… мы хотели бы помочь тебе. Стайлз остановился. – Ты? Ты потерял свою бывшую девушку. Я потерял отца! Ты не представляешь, что я чувствую! – Развернувшись, он оказался лицом к лицу со Скоттом. – Не сравнивай нас. Я. Потерял. Все. – Он швырнул бутылку в Скотта. Тот исцелил бы порезы и рассердился на Стайлза, перестав жалеть и вспоминать, как было раньше. Бутылка пролетела в воздухе, готовая оставить след от удара, когда чья-то рука – не Скотта – ее перехватила. Стайлз равнодушно наблюдал, как Дерек перевернул бутылку и опустошил ее. Скотт открыл зажмуренные в ожидании удара глаза, хотя легко мог его избежать. Лицо Дерека тоже ничего не выражало. Взглянув на Стайлза, он протянул бутылку Скотту, и тот забрал ее с благодарным кивком. – Тебе пора идти, – тихо сказал он Скотту. Тот кинул на Стайлза еще один умоляющий взгляд, опустил глаза и отвернулся. Стайлз и Дерек наблюдали, как тот садится в машину матери и уезжает. Дерек повернулся к Стайлзу: – Что, – вздохнул он, слишком уставший, чтобы придать слову вопросительную интонацию. – Я отвезу тебя домой, – начал Дерек. Его слова не были резкими, но все равно казались Стайлзу неправильными. Он закатил глаза: – Геройствуешь, Дерек? Поздновато. Тот никак не показал, что его задело. – Твои ключи? Стайлз встретил его взгляд, глядя с вызовом и сохраняя упрямую тишину. – Стайлз, тебе завтра в школу, у тебя утром будет похмелье. Хочешь сделать все еще хуже? Он покачал головой – гнев уже испарялся. Стайлз был слишком вымотан, чтобы продолжать злиться. – Какая тебе разница? – смирившись, спросил он. Его вопрос был искренним. – Не так давно ты бы просто оставил меня одного. Во взгляде Дерека появилась эмоция, которую Стайлз не смог распознать. – Потому что я был на твоем месте. Ох. Стайлз сглотнул. – Но… – он откашлялся. – Но у тебя была Лора. А потом Питер, Кора, Малия. У меня никого нет. – Безжизненный голос потерял прежние вину и злость. На секунду Дерек опустил взгляд, но потом снова посмотрел на Стайлза. – Просто садись в машину. На пассажирское. Стайлз хотел было возмутиться, но в тот момент он видел Дерека впервые после всех событий – после того, как пришел в себя в школе, и его злой близнец раскрошился в пыль, а спрятанный ногицунэ свирепствовал в деревянной коробке. По какой-то причине молчание Дерека умиротворяло Стайлза – тому было все равно, что произошло. Он никак не был связан ни со Стайлзом, ни с шерифом, ни с Эллисон и Эйденом. Он, возможно, ненавидел Стайлза – вполне естественно, – но, по крайней мере, не ждал от него многого, как Скотт или Лидия. Так что Стайлз бросил ключи Дереку и, сев в машину, сжал челюсти – его разозлило, что кто-то другой вел его машину. Дерек повернулся к нему, задумчиво хмурясь. – Ты пьяный. Стайлз выгнул бровь. – Поздравляю тебя и твои оборотничьи наблюдательные навыки высшего класса. Дерек молча смотрел в ответ, и Стайлзу это нравилось. Такой взгляд Дерека был ему знаком. – А бутылку ты кидал уверенно. Стайлз отвел взгляд и молча уставился в окно. После короткой паузы Дерек, очевидно, не ожидая ответа, завел джип. – Это ногицунэ, – пару минут спустя сказал Стайлз мертвым, потухшим голосом. – Как только он ушел, мне приходилось выпивать чуть не по целому магазину, чтобы потерять контроль. Дерек кивнул, не отводя взгляда от дороги. – Оборотни могут напиться, только когда в выпивку добавлен аконит. – Я знаю. Я пытался пить и это тоже, но разницы никакой. Дерек остановился перед домом и, поколебавшись, заглушил двигатель. – Тебе… Ты хочешь побыть один? – голос казался смущенным, словно Дерек не понимал, что собирается спросить, пока не произнес слова вслух. Стайлз через силу выдавил безэмоциональную усмешку, но она не казалась убедительной. Ему стоит поработать над этим перед школой. – Не пойми меня неправильно, мне нравится новая версия тебя, что ты стряхнул пыль со своих навыков общения и очарования. Но нянчиться с неудачником не по душе ни одному из нас. – Он протянул руку над ногой Дерека и забрал ключи, проигнорировав возникшее от этой близости жжение, затем открыл дверь и сказал: – Спасибо. Он не помнил, когда в последний раз произносил это слово, – последние два месяца прошли в алкогольном мареве, так что он вряд ли мог доверять своей памяти. Стайлз зашел в дом, ощутив, как последние капли тумана исчезли из-за того жжения. Он ненавидел темные окна и пустынные комнаты дома. Ненавидел, что тот нуждался в уборке, что посуду нужно мыть, а постель заправлять. Он ненавидел, что дом казался жилым, хотя в нем никого не было. Поднявшись наверх, он с радостью увидел, что было всего семь часов. До глубокой ночи он занимался исследованиями нагвалей и перевертышей. В полночь слова стали сливаться в одно, в животе урчало, а руки дрожали. В постель не хотелось. Слишком много всего случалось, пока он без сознания лежал на этих простынях. Но Стайлз встал из-за стола, запер дверь и рухнул на кровать, не снимая одежду. Сон теперь казался чем-то уродливым. Он цеплялся руками, закрывал ими рот и глаза; сон делал Стайлза уязвимым для тысячелетней японской лисы. Но подавив вспышку ужаса, что всегда расцветала в нем в последние моменты перед наступлением сна, Стайлз впустил лиса. В его воспоминаниях появились побежденный взгляд Скотта, запахи земли и кожи.