Are You There?

От бетонных стен отражается эхо тяжелого дыхания и частых глухих ударов кожа о кожу. Шону останавливается лишь на доли секунды, чтобы сделать глубокий вдох и перенести вес с одной ноги на другую перед тем, как продолжить методично избивать боксерскую грушу. Вонхо морщится и досадливо прикрывает глаза. Он сидит в самом темном углу и пустым взглядом следит за отточенными движениями натренированного тела. Но в голове его нет ни единой мысли о завтрашнем тяжелом для всех дне. По итогам которого кто-то взойдет на пьедестал славы и будет купаться в жестокой и беспощадной любви публики, а кто-то, опустив голову и потупив взгляд, уйдет в тень, надеясь, что его позорный проигрыш забудется. В голове его роятся лишь призраки воспоминаний о дне их с Шону знакомства. Та же глухая коробка спортзала, те же серые стены, даже боксерская груша в центре та же. Вот только за окном не сумрачная ночь, а ласковое солнце, и возле груши стоит сам Вонхо и пытается привести в порядок дыхание после особо сложной серии ударов. Он только успевает принять нужную ему стойку, как уютную тишину разрывает резкий металлический звук открывшейся где-то на первом этаже двери. А уже через минуту перед Вонхо возникает его тренер и какой-то пацан, тихой тенью стоящий за его плечом. Пацана зовут Шону, он хорошо сложен, и в мышцах даже на первый взгляд чувствуется сила, а лицо его говорит, что он готов бить морды двадцать четыре на семь. Шону молчалив и угрюм, поэтому ему сложно не то что влиться в их слаженный коллектив, но и хотя бы не выделяться первое время. Как оказалось чуть позже, Шону не только старше самого Вонхо, так и чуть ли не на голову профессиональнее всей их команды, как боец. Во всяком случае, в дружеском спарринге он укладывает Чжухона на лопатки за смешные полторы минуты. А ведь он - второй любимый боец тренера после самого Вонхо, которого не могли вызвать на ринг из-за его несерьезной травмы. И как бы это парадоксально ни звучало, но после того спарринга Чжухон стал более дружелюбен: шутил, дурачился и выбирал себе в качестве партнера по тренировке именно Шону. Поэтому нет ничего удивительного в том, что после самого грозного бойца, а вернее, под его влиянием и вся остальная команда начала подтягиваться и общаться с Шону чуть больше, чем просто по делу. Но Вонхо почему-то не мог пересилить себя и влиться в общее веселье. Что-то темное глубоко внутри не давало ему довериться парню, который пришел будто бы из ниоткуда. Пока однажды натруженное днями интенсивных тренировок тело просто не дало сбой. Он элементарно был не в силах самостоятельно подняться с пола, когда решил прилечь и дать себе хотя бы минуту отдыха. К его счастью, в их команде добавилось трудоголиков, и в третьем часу ночи в зале оставался еще один человек, позвать которого Вонхо не давали элементарная гордость и чувство собственного достоинства. Сейчас же спустя столько лет он может с уверенностью заявить, что тогда был глупым самовлюбленным мальчишкой. И когда Шону вернулся в зал, чтобы забрать сумку, на его предложение помочь Вонхо лишь фыркнул и послал этого альтруиста куда подальше. Правда, в следующую секунду он пожалел о своих словах, потому что грубить человеку, который находится с тобой в одной весовой категории и при желании может поднять твой двойной вес, не стоит. Об этом он думал, пока болтался на плече у Шону, как мешок с рисом, весь путь до общежития. В общаге, где парни, спасибо всем судьям ринга, видели уже десятый сон, его достаточно аккуратно сгрузили в ванную, раздели, обтерли горячей водой, сосредоточенно массируя напряженные мышцы, и уже хотели было переодеть в домашнюю одежду. Однако тут Вонхо вспомнил, что он не хрустальный. Да и мышцы после нехитрого массажа стало понемногу отпускать. Переодевался он, конечно, сам, но Шону все равно стоял рядом, готовый в случае чего подстраховать. Молча. И молчал он почти всегда в присутствии Вонхо. И в глубине души он даже радовался этому. Добрался он до своей спальни без происшествий и просто рухнул на кровать, смирившись с тем, что Шону где-то рядом. А когда тот появился в его дверях с тюбиком разогревающей мази в руках, лишь устало прикрыл глаза, соглашаясь на все дальнейшие действия. Засыпал Вонхо с ощущением чужих прохладных из-за мази ладоней на своем теле. А проснулся подозрительно бодрым и отдохнувшим. На прикроватной тумбочке паром исходил нехитрый завтрак, рядом с которым лежала небольшая записка, и когда Вонхо потянулся, чтобы прочесть ее, с удивлением понял, что его тело, как и ущемленная гордость, почти не болит. - Эй, спящая красавица, мне опять придется нести тебя на руках? – чуть хриплый голос вырывает Вонхо из его размышлений, а на макушку под тихий смех приземляется его же куртка. – Пошли давай, парни, конечно, привыкли, что мы с тобой перед боями можем в зале и до утра проторчать, но они все равно могут волноваться. Вонхо хватается за протянутую ладонь, и то ли Шону не рассчитал силы рывка, то ли сам он слишком засиделся, но факт остается фактом, он путается в ногах и со всего маха влетает носом в крепкую грудь. Его, конечно же, моментально подхватывают под поясницу, не давая свалиться окончательно, а сам он просто затихает, позволяя себе пару секунд дышать терпким запахом разгоряченного тренировкой тела с едва уловимым ароматом фруктового геля для душа. Задерживаться в таком положении дольше положенного Вонхо не дает себе сам. Вместо этого, обрадовавшись внезапно посетившей его идее, он хватает Шону за руку и на буксире тащит из зала, в сторону одного из парков на окраине города. Добираться до него далековато, но ради осуществления своей задумки, можно немного пробежаться. Не удивительно, но закономерно, что Шону опять врубил режим молчаливого робота. Хотя, как показало время, он молчит тогда, когда ему нужно усвоить и переработать полученную информацию, чтобы верно на нее отреагировать. Именно поэтому Вонхо не переживает, когда почти срывается на бег. А еще потому, что Шону, не являющийся особо тактильным по своей природе человеком, не пытается вырвать руку из его хватки. Когда они наконец добегают до нужного места Вонхо, раззадоренный короткой пробежкой и свежим воздухом, валится на траву. Шону, так и не отпустивший его руки, неуклюже приземляется рядом. Они сталкиваются лбами в неудавшейся попытке улечься удобнее, и Вонхо не может сдержать смешка. В следующие пару минут они пытаются перестать смеяться и отдышаться одновременно, а когда стихают последние слегка истеричные отзвуки смеха, Вонхо вдруг убийственно серьезно спрашивает: - Почему ты продолжаешь упорно тренироваться, когда знаешь, что должен будешь проиграть? Шону устремляет взгляд в усеянное звездами небо, потому что отвечать на такой, казалось бы, легкий вопрос, глядя в лицо человека, который является одной из причин его борьбы, намного сложнее, чем кажется. Он думает о том, что Вонхо привел его в потрясающе красивое место: небольшая поляна, словно плотным забором, окруженная стремящимися ввысь деревьями, под лунным светом кажется сказочной. Думает о том, что чуть влажная трава, щекочущая шею и лицо, не доставляет ни капли дискомфорта. Думает о том, что лежать вот так бок о бок с человеком, с которым вы прошли долгий путь от глухого игнорирования, к тихой ненависти, а теперь теплой дружбе уютно. Думает о том, что просто держать его руку в своей уже недостаточно. - Почему ты сражаешься? – Вонхо даже привстает на локте, чтобы заглянуть ему в глаза, наконец-таки высвобождая свою ладонь и укладывая ее Шону на плечо. - Ты прекрасно знаешь ответ на свой вопрос, - ему приходится сесть, потому что говорить, глядя в никуда, давно вошло у него в привычку. – Долги моих родителей огромны. И чтобы выплатить такую сумму надо либо продаваться на органы, либо уходить в бордель. Вариант с нелегальными боями я даже не рассматривал, пока не встретил тренера и… - Эту историю я слышал не раз и не два, еще до того, как ты переступил порог нашего зала. Не раз и не два я слышал ее именно от тебя, - Вонхо прерывает его на полуслове и снова тянет на траву и укладывает свою голову ему на плечо, не удостоив Шону и взглядом. – Мне интересно, ты все еще сражаешься только потому, что хочешь побыстрее освободиться от долговой кабалы? Или что-то поменялось? - И нет и да одновременно. После завтрашнего поражения мне выплатят достаточную сумму, чтобы погасить остаток долга и оставить что-то себе на жизнь. Но даже так я бы не хотел уходить. - Так оставайся... Если не в клубе, то со мной, - даже не видя лица Вонхо, Шону физически чувствует, как тот стремительно краснеет, пугаясь собственных слов, и утыкается лбом в его плечо, пряча смущение. Вонхо мысленно проклинает себя за стремление поддержать того, кто завтра завершит свою вполне успешную карьеру, за выбор этого места, за свой длинный язык в конце концов. Он сам не может понять свое желание сделать все и еще больше только для того, чтобы Шону улыбался, как умеет только он. Он даже не может отследить момент, когда это желание появилось у него впервые. И уж точно он не может отследить, когда это желание стало перекрывать все другие. Поэтому сейчас он не может не ждать, что ему сейчас не пропишут в красивое личико поставленным ударом с левой. Но Шону даже не смеется обидно, не пытается перевести все в шутку или оттолкнуть. Вместо этого он осторожно укладывает ладонь на его макушку, невесомо перебирая пряди мягких волос и прижимает ближе. - С тобой хоть на край света, - тихая фраза заставляет незримо вздрогнуть и поднять голову, чтобы заглянуть в лучащиеся тихим весельем глаза. – Ты – еще одна причина, по которой я хочу показать завтра все, на что способен. Ты стал тем, кто заставляет меня бороться. Бороться, несмотря ни на что. Не только с бойцами на ринге, но и с самим собой и с окружающим миром за то, что дорого только мне. Возможно, ты стал этой причиной уже тогда, когда я увидел тебя впервые. Вонхо, оглушенный не столько достаточно длинным, но сентиментальным монологом, сколько тем теплом, что разгоралось в груди от каждого отчасти наивного слова, подается чуть вперед и едва касается чужих обветренных губ. - Тогда не дай своему противнику завтра так легко и просто уйти с ринга. А над их головами целое море далеких звезд во главе с безликой луной завершают свою ночную миссию, не тронутые происходящим прямо под ними действием. Но кого волнует холод небесных светил, когда теплом своих рук и слов тебя согревает человек, ответивший взаимностью на твое глупое признание.