***
Тишина, нарушаемая лишь резкими всхлипами, втягиванием воздуха да шорохом соприкасающихся тел и тканей, должна прерваться, давая начало разговору, подразумевающемуся быть долгим. Знаете, объяснить себе причину для влюбленности в собственного врага практически невозможно. Но врага ли? Нет, какая уж там вражда могла быть между людьми, сидящими сейчас на одной кровати и обнимающимися, словно воркующие голубки. Видимо, предстояло во всём разобраться, и поскорее. И кому же, как ни всем известной грозе Вероны, скандалисту и задире — Тибальту Капулетти — приходилось брать на себя всю ответственность и заводить монолог первому? Конечно, было непросто переступить через себя и собственные убеждения и забыть все предыдущие стычки и ссоры, открыв путь чему-то большему. Мысленно представив все возможные развития событий и перечислив решения всех проблем, мужчина, медленно выбравшись из объятий крепкой хватки делла Скала и усадив его поудобней, начал: — Мне кажется, в таком состоянии у тебя не получится правильно анализировать и воспринимать всерьёз мои слова, но, раз отвечать ты тоже не можешь, позволь мне попробовать понять всё самому. Кивни, если согласен, — увидев ответную реакцию мальчишки, брюнет взглянул в его глазёнки. В них, считал Капулетти, отражалась вся душа кудрявого. Был виден страх, недоумение, смущение и в самой глубине этих чудесных глаз что-то тайное и самое сокровенное. Любовь? Ненависть? Или простое безразличие? Оставалось только гадать. — Знаешь, не так-то легко говорить с тобой после того, что было между нами до этого. На самом деле, мне жутко стыдно за все побои, синяки и ссадины, за все ужасные слов. Если можешь, прости. Знал бы ты, как я ревновал к каждой прошмандовке, с которой ты флиртовал, как я волновался, не выходи ты хоть один день из дому. Пойми, я не хочу больше ненавидеть тебя. Мужчина нервно сглотнул комок странного чувства облегчения, смешанного с неимоверным страхом и ощущением чего-то неправильного. Действительно, только что он признался в чувствах к мужчине, да к какому! К этому паяцу Меркуцио, идиоту из шайки Монтекки, парню «легкого поведения». Угораздило же Тибальта влюбиться. Хотя нет, не влюбиться. Обожать до потери пульса, сходить с ума по кудрям цвета воронова крыла, пахнущим летом, первой росой и нежностью; ненавидеть болотно-зелёные вечно улыбающиеся глаза и вожделеть при одном лишь виде хрупких детских рук, пытающихся участвовать в драке.***
Меркуцио — какое необычное имя, скажут люди, впервые посетив Верону и повстречав её жителей. Нет. Меркуцио — это безумие, это гомерический хохот, презрение. Ходить по очень тонкому льду, наслаждаться девушками и парнями при первом удобном случае днём и тихо сидеть на кровати, водя гусиным пером по тонкому пергаменту, аккуратно выводя каждую букву в очередном стихотворении. Меркуцио — это умение сочетать несочетаемое и совершать невозможное, верить в чудо и надеяться на лучшее, даже когда знаешь, что ничего не произойдёт. Это жажда неизведанного, надежда на будущее и отречение от прошлого. Сколько слёз было выплакано, сколько бутылок вина выпито и проклятий произнесено в адрес этого несносного мальчишки? Многим молодым особам не повезло по уши влипнуть и влюбиться в него, после проклиная, даруя пощечины и удары ниже пояса. Сам герцог перестал ругать и наказывать племянника, ведь разве был смысл? К тому же, Эскал давно был в курсе его наклонностей и любовных похождений. Всем давно было понятно, что взывать к серьезным и взрослым поступкам бесполезно, а объяснять, что такое хорошо и что такое плохо при помощи кулаков себе дороже. Проще было тихо отмалчиваться и таить злость и обиду в себе, никогда никому не открываясь и, уж тем более, самому виновнику и создателю всех проблем и ужасов — Меркуцио. Люди — очень странные существа. Сейчас они готовы биться друг с другом не на жизнь, а на смерть, а через пять минут складывают головы в борьбе между своими предубеждениями и любят, как в последний раз, словно завтра жизнь кончится. Ошибаются, лезут куда не надо, а потом приносят миллион извинений и молят о пощаде.***
Глубокий вздох. Поворот головы. Зелёные глаза, глядящие в самые потаённые уголки души, ласково и задумчиво смотрят на мужчину, как на несмышлёного ребёнка. Плавный кивок. И ещё один. Слабая улыбка. Как давно Капулетти ждал всего этого. Жаждал, не надеясь на взаимность, забываясь, напиваясь до белой горячки в ближайшем кабаке. Видел во снах любой разговор, каждую мелочь, связанную с Меркуцио. А теперь так легко, уютно и по-родному устраивал ночные посиделки в спальне уже бывшего врага. Странно, не правда ли? Жизнь, конечно, и была непредсказуема для Тибальта, но чтобы настолько? Нет, всё это было в новинку для них обоих. Как же надоело скрывать свои чувства, хранить в секрете и твердить каждый божий день одну единственную фразу. Три слова, а смысла в них больше, чем в самой известной замысловатой пьесе. «Это всё напрасно». Все прошлые ошибки, совершённые в порыве гнева из-за сложного и несносного характера, нужно забыть. За _всё_ придётся просить прощения. За всё придётся платить.