На краю мира

В Норе было непривычно тихо. Если обычно на праздники собиралась вся семья, постоянно что-то взрывалось, падало, слышались крики, то в этот раз Гермиону встретила лишь миссис Уизли, всё такая же заботливая, но более уставшая, даже подавленная. Гермиона помнила, что это первые новогодние праздники без Фреда, и лишь могла крепче обнять ту в утешение. — Джордж уже вернулся в Лондон, — сообщила миссис Уизли, взмахивая волшебной палочкой и отправляя чемодан Гермионы в дом. — Рон и Гарри вернутся вечером, дела Министерства всё время вырывают их из дома. — А Джинни? — Гермиона сбила снег с сапог и вошла в открытые двери, втянула носом такой привычный запах Норы, отчего по коже пробежали мурашки — это место было для неё родным. Стянув шапку, она взмахом палочки очистила обувь от грязи и ступила на ковровую дорожку. — В последний раз я видела Джинни в саду. Она отчитывала садовых гномов. О, она уже здесь. — Миссис Уизли кивнула на часы на стене, стрелка с фотографией Джинни как раз пересекла отметку «дом». — Гермиона! — раздался её голос со стороны задней двери, в тот же миг на лестнице послышался тихий «тыгыдык», и Косолап, ещё более пушистый и толстый, чем Гермиона помнила, подскочил к её ногам и потёрся. Подхватив кота на руки, Гермиона шагнула к Джинни, и уже через мгновение оказалась в крепких объятиях подруги. — Ты должна непременно всё нам рассказать, — строго сказала та, отстраняясь. — Пропала на три месяца. Филч, между прочим, ходатайствовал о твоём отчислении. К счастью, Макгонагалл пресекла его нападки. Но всё же: что за таинственное дело заставило тебя исчезнуть среди ночи, оставив и Косолапа, и все свои вещи? — Не все, — ответила Гермиона уклончиво. — Палочку я взяла. — Джинни, милая, — окликнула дочь миссис Уизли, увидев, что та открывает рот, чтобы ещё что-то сказать. — Предложи Гермионе чаю, отведи в комнату, пусть передохнёт с дороги, и прояви сдержанность. Мне кажется, Гермиона сама всё расскажет, если захочет. Гермиона кивнула, удержавшись от того, чтобы горячо поблагодарить миссис Уизли за понимание. Говорить о Драко она не могла и не хотела, а потому надеялась, что Джинни больше не станет задавать вопросов. Подруга и правда более ни о чём не спрашивала, но не сводила красноречивого взгляда, который Гермиона, впрочем, продолжала игнорировать до самого приезда Гарри и Рона. Парни трансгрессировали к порогу, на что миссис Уизли устроила им нагоняй: после подобного рода перемещений у тех обычно совершенно пропадал аппетит, а на ужин намечался удивительный тыквенный пирог, и просто преступлением было проигнорировать его. Дождавшись, когда провинившиеся товарищи вымоют руки, Гермиона вышла к ним, и до самого приезда мистера Уизли они говорили, говорили, говорили, то и дело глупо улыбаясь друг другу. Гермиона с радостью выслушала все рассказы друзей, искренне порадовалась, что их жизнь не стоит на месте, что одни планы претворяются в жизнь, а другие приходят им на смену. Гарри, к примеру, планировал сдать на права и сделать ремонт в доме Блэков. — Ещё есть мысль навестить Годрикову впадину, — продолжил он, — и выяснить, могу ли я отстроить родительский дом. Ведь, насколько я знаю, я имею право им распоряжаться. Гермиона кивнула. Дом вот уже восемнадцать лет являлся мемориалом, но война прошла окончательно и бесповоротно, а значит, можно было попытался начать жизнь с абсолютно чистого листа. В родовом гнезде. — Думаешь заселиться туда? А дом Сириуса? Гарри пожал плечами и кивнул на Джинни. — Нам там вместе жить, вместе и решим, как время придёт, — сказал он, на что Джинни залилась краской, а Рон красноречиво закатил глаза. — Предложение под бой курантов, — рассказал он Гермионе ворчливым тоном. — Никогда не видел столько пафоса. Папа даже поперхнулся от неожиданности. Естественно, — он пихнул Гарри локтем, — родители попросили не торопиться, так что это будет долгая помолвка. От Гермионы не ускользнуло, как Джинни прикусила губу, а у Гарри покраснели уши, и это выглядело так мило, что она не сдержала мечтательного вздоха. — Чудесно как, ребята, очень рада за вас! — сказала она, беря руки Джинни в свои. — После всего случившегося хорошие новости нужны, как никогда. — А что вы с Ро… — Договорить Джинни не успела — входная дверь отворилась, и мистер Уизли, отряхнув снег с пальто, вошёл в прихожую. — Потом продолжим, — заговорщицки шепнула Джинни и побежала встречать отца. Ужин прошёл в атмосфере праздника. Снова вспомнили Рождество и Новый Год, выпили за Гарри и Джинни, которые опять получили указания от мистера Уизли не спешить с бракосочетанием ещё хоть пару лет, а потом, когда тарелки опустели, перешли в гостиную, где миссис Уизли взялась за вязание, а Гарри выставил на столик коробку со скрабблом. — Нечестно! — то и дело притворно возмущался Рон. — Вы жулите! Обвинения были направлены на Гарри и Гермиону, которые нет-нет да и выставляли на доске какие-то в крайней степени магловские слова, вроде видеокассеты или дискеты. Артур Уизли, конечно, был продвинутым в вопросах маглов, но доступ имел далеко не ко всему, а его дети, проявляющие к маглам и того меньший интерес, просто терялись во всех незнакомых существительных. И всё же атмосфера за столиком стояла тёплая, однако, чем уютнее становилось в Норе, тем больше мрачнела Гермиона, думая о том, что Драко где-то там сейчас совершенно один. Они расстались меньше суток назад, и всё равно той же ночью, когда Джинни уже заснула, Гермиона взобралась на подоконник с пером и бумагой, и долго сочиняла послание для Драко, упомянув и тёплую атмосферу Норы, и помолвку Гарри и Джинни, и даже то, что ей, Гермионе, уже отчаянно не хватает его. Если раньше она могла ожидать насмешек со стороны Драко, то теперь казалось, что он никогда не использует этих слов против неё. Ведь он и сам признался в симпатии, а для семейства Малфой признать привязанность к кому-то равносильно проявлению слабости. Хотелось отправить послание прямо так, среди ночи, но пришлось всё же дождаться пробуждения семейства и попросить у Рона Сычика. Тот даже вопросов задавать не стал. Сказал, что она может распоряжаться его совой, как своей собственной, и, пользуясь случаем, пригласил Гермиону съездить с ним в Лондон, развеяться. С момента битвы за Хогвартс им ни разу не доводилось оставаться наедине, а ведь они считались сложившейся парой, так что свидание было чем-то закономерным, и Гермиона согласилась, не раздумывая. Она очень сильно скучала по ним: по Рону, Гарри, Джинни, по старшим представителям семейства Уизли, и, всё же, по Рону особенно, потому поездка в Лондон принесла приятное волнение и робкую надежду, что угасающее чувство влюбленности вернётся под действием романтической атмосферы, все сомнения в гармоничности их отношений разом пропадут и всё станет даже лучше, чем было. Они гуляли весь день. Сперва перекусили в магловском кафе, затем посетили выставку винтажных рождественских открыток, и Рон так мило щурился, тщетно пытаясь разглядеть на рисунках хоть какое-то движение, потом был заснеженный парк, где на центре пруда даже в это время года можно было разглядеть утиные спины. Желая использовать все возможности по полной, купив по хот-догу, они посетили Лондонский Глаз, и Рон держал её за руку, а Гермиона отчаянно пыталась ощутить трепет от его прикосновений. Но, увы, ей было просто комфортно, как всегда до этого, когда он считался исключительно её другом. По Рону сложно было определить, что чувствует он, но когда он спросил, где она пропадала всё это время, а Гермиона попросила не заставлять её выдавать чужой секрет, он совершенно точно обиделся. Ненадолго, впрочем, потому как только их ноги коснулись твёрдой земли, он вовсю начал рассказывать о работе в Министерстве, о первых успехах и о свободной вакансии, которая словно бы ждала Гермиону. — Всё, как ты любишь — контроль популяции фантастических существ, защита их прав и свобод. Начальником будет внук самого Скамандера. Ну как? — Было бы чудесно, — ответила Гермиона с лёгким сожалением в голосе. — Но пока я закончу Хогвартс, наверняка уже кого-то возьмут. И, нет, предугадывая твою реакцию — я не стану бросать обучение. — Ты самая умная волшебница своего времени, — горячо заверил Рон, ободряюще сжимая её пальцы. — Они будут дураками, если не возьмут тебя. Так что просто имей в виду, что такая вакансия есть. Лишний специалист им никогда не помешает. Гермиона тепло улыбнулась, поражённая безусловной верой Рона, и сделала то, что должна была сделать очень давно: встала на цыпочки и потянулась к его губам, а Рон, хоть и напряжённо замер, всё же склонил голову навстречу, целуя свою девушку так неловко, будто его заставили поцеловать… Друга? Сухой дежурный поцелуй разочаровал обоих. Это была последняя попытка расшевелить в душе нежность или страсть, приблизиться к тому поцелую, что произошёл между ними после победы над Нагайной. Вот только не вышло. Ни нежности, ни страсти, а вот ощущение чего-то неправильного появилось, да. У Гермионы не было братьев, но, кажется, сейчас она узнала, каково это — целовать брата. — Я… Прости… Не ожидал. Не был готов, наверное, и… — лицо Рона сравнялось цветом с его волосами, а рука, до того не выпускающая пальцев Гермионы, разжалась. — Должно быть, просто отвык… — Рон, — остановила его Гермиона и снова завладела его ладонью. — Пожалуйста, постой. Просто скажи мне, как есть: мы ведь друзья? В смысле: тебе легче быть мне просто другом? Зелёные глаза опустились в пол. — Извини… Гермиона… но да, наверное. Я очень рад быть с тобой. Рад вот так гулять, но я пока не готов к поцелуям. Может потом… Постепенно? Он выглядел растерянным и виноватым, но Гермиона широко улыбнулась, успокаивая его одним своим видом. — Ты мой друг, Рон, — сказала она, подаваясь вперёд и заключая его в объятья. — Ты для меня даже больше, чем друг — ты моя семья. Но ведь семьёй можно быть и без поцелуев, верно? Можно проводить вместе время, делиться секретами, поддерживать в горе и быть рядом в радости. И стоит ли превращать это в сомнительные отношения, когда ясно, что ни ты, ни я к этому не готовы? Рон вздрогнул в её объятиях и протянул недоверчиво: — Но ведь, я думал, это нужно тебе, и потому… — А я думала, это нужно тебе, — ответила Гермиона, отстраняясь и целуя Рона в щеку. Она не могла поверить, что всё происходит именно так. Что Рон, как и она, хочет совсем не романтики. Чувство вины последних месяцев понемногу отступало. — Я очень сильно хотела пойти с тобой на Святочный бал, дико ревновала к Лаванде, кошмарно злилась и скучала, когда ты бросил нас с Гарри в лесу, и твой голос поддерживал меня, когда Беллатриса выводила своё ругательство на моей руке. Но в разлуке я поняла, что жду встречи с другом. С лучшим другом, с которым мне легко и спокойно. И я очень боюсь эту дружбу испортить. Мы — не Гарри и Джинни, признай. Наше долго и счастливо не в доме— полная чаша. Не в общих детях и не в общей постели. На последнем слове Рон напряжённо сглотнул, и по его виду Гермиона поняла, что попала в цель: он действительно не видел их вместе. Ни в каких аспектах. — Если честно, то я пока вообще не уверен, что однажды захочу с кем-то общий дом и общих детей. Уж точно не в ближайшие лет десять, — протянул он и рассеянно улыбнулся. — Но я был готов сделать тебе предложение. Чтобы… Не обидеть… Он рассмеялся из-за абсурдности сложившейся ситуации, наконец сбрасывая с себя напряжение этого сложного разговора, и, смелее перехватив ладонь Гермионы, повёл её дальше по вечернему городу. На их лицах сияли счастливые улыбки, и со стороны, наверняка, можно было подумать, что они влюблённая пара, но они впервые за долгое время были теми, кем действительно хотели — любящими друзьями. *** Оставшиеся три дня каникул пролетели, как один миг. Днём Гермиона, Джинни и миссис Уизли колдовали над вкусным ужином, и если дома мама выступала за немагическую готовку, в Норе всё летало, смешивалось и взбивалось исключительно по мановению волшебной палочки. Опыт был и смешной, и интересный, и полезный, а уж довольные лица мужской половины были лучшей наградой. С тех пор, как между Роном и Гермионой не осталось недомолвок, их отношения стали легче и теплее, и когда он в очередной раз застал её с «Ежедневным пророком» в руках и спросил, отчего у неё такой озабоченный вид, Гермиона решилась и всё рассказала. Про помощь Малфою с побегом, про переписку и жизнь на Севере. Рон слушал молча, только хмурился время от времени, а потом подозрительно спросил: — Ты точно уверена, что Хорёк изменился? Ну, я помню, что он не выдал нас перед тёткой и в финальной битве остался в стороне, но этого мало, чтобы судить об изменениях человека. — Он две недели жил у меня дома, Рон. И он был сдержан и мил. Да, ты скажешь, что у него были на то скрытые мотивы, но я просто чувствую. И хочу защитить его перед Визенгамотом, когда придёт время. И его мать тоже. Рон с шумом выдохнул и, откинувшись на спинку дивана, запустил пальцы в волосы. — Мы ведь говорим о Хорьке, — мученически протянул он. — Не могу поверить, что ты серьёзно. Да он заклятье на тебя наложил — ты не забыла? Он гнобил нас семь лет. Он… — Изменился, Рон, — поспешила остановить его Гермиона, понимая, куда друга могут завести воспоминания. — И сожалеет. Иногда у него просто не было выбора. А заклятье… У меня теперь ровные зубы, так что оно было даже к лучшему. Рон одарил её таким взглядом, будто она сошла с ума. — Из-за их семейства погиб Фред. И Сириус. И Добби. И они пытали тебя! Гермиона могла понять. Она и сама прекрасно помнила всё, что натворила эта война. И она знала, что никогда не простит Люциуса, а также знала, что никогда в жизни не решится ещё хоть раз его увидеть, но Драко она узнала другим. На того, нового Драко, она обижаться не могла, и тот новый Драко не должен был отвечать за ошибки отца. — Я помню, Рон, — выдохнула Гермиона устало, рассеянно проведя пальцами по шраму на предплечье. — Такое нельзя ни забыть, ни простить, но в большей части всех бед виновата Беллатриса, она мертва, Люциусу скорее всего грозит Азкабан, а Нарцисса и Драко… Не знаю, я не вижу в них врагов. И я не хочу, чтобы Нарцисса провела всю жизнь в тюрьме, а Драко — в бегах. Это не по-человечески как-то. — Что-то мне подсказывает, что Гарри того же мнения, — буркнул Рон, отбирая у Гермионы газету и пробегая взглядом по статье. Известно было ещё очень мало: рассматривают личные дела, опрашивают свидетелей. Никаких конкретных сроков или намёка на решение Визенгамота в «Пророке» не было. — Если меня вызовут свидетелем по делу, я не стану обелять его, скажу, как есть. И про травлю расскажу, и про предательство. Но, так и быть, не забуду упомянуть, что он несколько изменился к седьмому курсу. — Рон отложил газету и поднял на Гермиону глаза. Было в его взгляде что-то тяжёлое, болезненное. — Ты влюбилась в него, что ли? Не думай, я не ревную и согласен, что нам лучше друзьями. Просто хочу понять. — Я с ним подружилась, — ответила Гермиона, прокручивая в голове месяцы бок о бок с Драко. — Правда подружилась. Знаешь, вот как с тобой или Гарри. Не так сильно, конечно, но достаточно близко, чтобы желать ему счастья. Она говорила, накручивая локон на палец, и смотрела на яркие огни ёлки за спиной у Рона, вспоминая, как совсем недавно они с Драко занимались украшением сосны. Не вовремя вспомнилось, что Драко скоро уедет навсегда, и взгляд невольно скользнул к окну — не мелькнёт ли за ним хрупкая фигурка Сычика, принесшего ответ? Только Сычик всё не прилетал, а между тем уже с утра Гермиона должна была отбыть в Хогвартс до мая, и их последняя встреча могла вовсе не состояться. — А вот теперь я ревную, — вернул её внимание Рон. — Потому что как друга меня беспокоит соседство с таким скользким человеком. Стоять с ним в одном ряду слишком даже для меня, а я беззлобный и не мстительный, ты знаешь. — У тебя просто не было возможности узнать его поближе, — повела плечом Гермиона и, поджав под себя ноги, прижалась щекой к диванной обивке. — Без своих сомнительных дружков он куда лучше. Наверное, ему просто всю жизнь хотелось произвести впечатление. — И мне хотелось, — отозвался Рон, накидывая ей на плечи плед. — Только людей я по этой причине не обижал. — Ты чудо, — согласилась Гермиона. — Ты и правда самый добрый и смелый человек из всех, кого я знаю. Ты и Гарри. За то вас и люблю. — И я люблю тебя, Гермиона, — всё ещё несколько обиженным тоном сказал Рон. — И только поэтому расскажу перед Визенгамотом всё хорошее, что знаю о Драко Малфое. Но учти, я не всесильный и не смогу найти в нём больше, чем имеется. А сейчас поднимайся наверх или поспи здесь, завтра с утра на поезд. А там ещё с Макгонагалл объясняться — вымотает ещё как. — Я расскажу ей правду. — Гермиона зевнула, поймав себя на мысли, что дойти до второго этажа уже просто не хватит сил. — Она всегда казалась мне понимающей и очень мудрой волшебницей. А также очень проницательной. Что-то мне подсказывает, что она уже знает всё и без меня. — Не удивлюсь, — усмехнулся Рон и нагнулся, чтобы поцеловать Гермиону в лоб. — Доброй ночи. На ответ сил не оставалось, постоянные нервы вылились в очень сильную усталость, потому она лишь улыбнулась и приклонила голову к подлокотнику. За окном мелькнуло птичье крыло, но Гермиона не увидела этого, она спала. *** Если у маглов утро начинается с кофе, волшебнику не стоит удивляться, если его утро начнётся с тяжёлого конверта, свалившегося на голову. В любой другой раз Гермиона возмутилась бы в ответ на нерасторопность птицы, но сейчас, не успев продрать глаза, уже нетерпеливо разрывала бумагу, адрес на которой впервые, возможно, за всю историю магии, был написан шариковой ручкой. Идеальный почерк Драко с непривычки был несколько корявым, примерно как у неё самой, когда впервые писала пером, и Гермиона невольно улыбнулась, представляя Драко с магловским блокнотом в руках — зрелище было милым. Вспухший конверт свидетельствовал о том, что в него поместили не только бумагу, и потому Гермиона ничуть не удивилась, когда на её ладонь что-то выпало. Удивилась она скорее тому, чем именно это оказалось: фамильным перстнем Малфоев с витиеватой «М» на нём. Сжав перстень в ладони, Гермиона принялась за чтение. Листов было много — целых шесть — и исписаны они были мелко и компактно. Драко благодарил за заботу, поздравлял Гарри и Джинни, а ещё много и откровенно писал о том, что значили для него эти три недели у неё дома. О том, как тронут он проявленным радушием, как сильно поразила его жизнь среди маглов и как приятно было оказаться частью всего этого. «Я забыл о главном атрибуте праздника», — писал он. — «А так как у меня, как ни противно это признавать, почти всё краденое, подарить тебе я могу единственную вещь, что принадлежит лично мне. Не спеши отказываться: да, мой род не сделал для тебя ничего хорошего, но прими этот перстень не как символ моего рода, а как напоминание обо мне. И спасибо тебе за то, что даже сейчас у меня остаётся человек, которого я могу назвать другом». Гермиона невольно издала тихий стон, прикрывая глаза. Драко просил о невозможном: сохранить память о нём с отрывом от его семьи и их злодеяний было сложно, практически невозможно. Клеймо, оставшееся от Беллатрисы, напомнило о себе тихим жжением. Фантомная боль, несущая корни глубоко из сердца. Оставить себе перстень — простить и Люциуса, и всю их семью — на такое Гермиона готова не была. Сунув серебристый ободок в карман, она решила подумать о его участи позже. Возможно, убрать в дальний ящик и забыть, а может и вовсе отослать обратно. От этого решения удерживало лишь то, что Драко был её другом, он отдал ей последнее, что у него было, и расстраивать его не хотелось. На ответ времени не оставалось, и ближайшая сова теперь ожидала Гермиону только в Хогвартсе. Мелькнула мысль, что можно было бы подарить Драко сотовый, сэкономить время на совах, но всё равно ведь никакая магловская техника в школе не работала, так что вариант, к сожалению Гермионы, временно отпадал. Сложив письмо, она заткнула его за пояс и отправилась умываться — вовремя для того, чтобы избежать вопросов со стороны семейства Уизли. Мистер и Миссис Уизли поднялись раньше обычного, настояв, что Гермиону и Джинни непременно нужно проводить на поезд всей семьёй. Косолап покидал Нору неохотно, кажется, сдружившись с местными упырём, но клетка не оставила ему выбора. Пушистик Джинни получил большую свободу и дозволение ехать на хозяйском плече, но быстро заскучал и перебрался за прутья к коту. Лондон оставался позади со всеми его праздниками, развлечениями и приятной суетой, на смену ему приходила школьная рутина. Трудовые будни захлестнули с головой. Сперва — разговор с Макгонагалл, которая ничуть не удивилась признанию Гермионы в помощи Драко, а после — бесконечные лекции, практикумы и «Ежедневный Пророк» в перерывах — досуг Гермионы, и прежде не отличавшийся разнообразием, стал до невозможного цикличным. Были и письма, куда чаще, чем раз в месяц. Драко, судя по сообщениям, не сидел на месте более пары дней. Он побывал в Африке, затем в Европе, долетел и до Азии. К каждому письму он прикладывал обычную магловскую фотографию — по всей видимости, экспроприировал фотоаппарат у очередного зазевавшегося магла. Выяснять Гермиона не стала, винить Драко в попытке быть нормальным казалось ей неправильным. Все свободные минуты она проводила, глядя в небо, так что даже Джинни, которой про Драко так и не рассказали, начала что-то подозревать. — Переписываешься с Роном? — спросила она, в очередной раз застав Гермиону высматривающей сову в небе. — Тоскуешь без любовного послания? Джинни подмигнула, а Гермиона задумалась. Их переписка с Драко совершенно не была похожа на любовную, и всё же правдой было то, что она до одури сильно ждала новой весточки. Потому ли, что он неожиданно раскрылся и хотелось узнать его получше или же потому, что она действительно успела так сильно к нему привязаться. В любом случае, казалось, что если вдруг их общение оборвется, она потеряет что-то невероятно важное и ценное. Она всё ещё держала перстень при себе, в кармане, прикрепив к шлевке джинсов цепочкой, чтобы не потерять, и часто вечерами просто перебирала, не думая ни о чём и обо всём одновременно. А потом… Потом её вызвали в кабинет директора. Неприятный волшебник с длинными носом и маленькими глазами. Он расспросил её про семейство Малфой, и Гермиона, хоть и не собиралась, всё же выступила в защиту всех, включая Люциуса. Все злодейства очень легко списались на Беллатрису и Волдеморта, и Гермиона сама почти поверила, что Люциус, как и его жена и сын, просто не имел других вариантов. Их сделали пешками в чужой игре, и всё содеянное совершилось исключительно ради семьи. Простила ли она Люциуса? Нет. Но больше не ненавидела его. После злосчастного разговора наступило затишье. На целую неделю «Ежедневный пророк» отошёл от интересующей Гермиону темы, чтобы потом, в очередной ничем не примечательный четверг, разразиться громкими новостями: по делу Пожирателей принято решение! Гермиона увидела эту статью за завтраком, в газете, которую держал какой-то младшекурсник, и, забыв обо всех правилах приличия, просто выхватила её и, не обращая внимания ни на что происходящее вокруг, припала к мелким буквам глазами. — Оправдан… Оправдан… — она продолжала повторять одно и то же, пока Джинни не отобрала газету, а её саму не отвела в туалетную комнату. Там Гермиона отчего-то расплакалась. От давно сдерживаемых эмоций, либо потому, что новость была так прекрасна, что даже не верилось. Драко и его мать были свободны, а отец приговаривался к двум годам и конфискации особняка, но могли ли эти формальности как-то повлиять на то счастье и бесконечное облегчение, что охватило и не желало отпускать? На эмоциях слова пришли сами собой, и Гермиона рассказала Джинни и про лес, и про свой дом. И про то, что они с Драко действительно стали друзьями, что бы кто ни говорил. — Садись на поезд и езжай к нему. Либо бери фестрала и лети, где бы он ни был! — Джинни включила воду и подвела несопротивляющуюся Гермиону к раковине. — Умойся и иди. Сейчас же. Не знаю, что между вами происходит и не хочу думать о тебе и Роне. Просто иди. Хорошо? Уверенность Джинни была такой крепкой, что можно было позавидовать. Самой Гермионе было до ужаса страшно даже представлять их встречу. Во-первых, получивший свободу Драко мог распушить перья и снова стать тем Драко Малфоем, что вечно всех задирал. И если в это верилось с трудом, потому что Драко она всё же привыкла доверять, то факт, что он теперь улетит в Америку, сомнений не вызывал. А попрощаться навсегда она, кажется, не была способна. — Я даже не знаю, где он находится, — сказала она, освежая лицо прохладной водой. — Вот напишу ему, что он свободен и что может возвращаться в Лондон, тогда и увидимся. Может быть. — Может быть, — повторила Джинни и покачала головой. — Я не то, чтобы эксперт в отношениях, но скажу одно: парня, который нравится, так просто не отпускают. Отражение возвестило Гермиону, что она покраснела до кончиков ушей, и потому вновь поспешила склониться над раковиной. — Мы просто друзья, — проворчала она, стараясь не думать о том, что в последнее время испытывает в отношении к Драко совсем не дружеские порывы. — И я прекрасно понимаю, почему он хочет уехать. Она и правда понимала, пусть всё внутри кричало, что нужно эгоистично вцепиться в него и не отпускать. Она бы, может, и вцепилась, если бы знала, что небезразлична ему. Но, как друзьям, у них прекрасно выходило общаться и на расстоянии, так что едва ли Драко захотел бы это менять. Ради чего? Нет, она не попыталась удержать его. Лишь сообщила, что он может перестать бегать, и когда получила известие от Драко, что они с матерью отбывают в Штаты, не попыталась этому воспротивиться. А, дабы искушения было поменьше, проводить его решила в компании друзей. Макгонагалл отпустила без вопросов. Видимо, поняла по затравленному взгляду, как сильно Гермионе нужна эта встреча, а Рон, хоть и поворчал для видимости, всё же в назначенный час объявился в аэропорту даже раньше Гарри. — Поверить не могу, что согласился. — Этими словами он поприветствовал Гермиону, в следующий миг, однако, заключив её в тёплые объятия. — На тебе лица нет. Ты здорова? — Да, — Гермиона заставила себя улыбнуться. — Просто сплю плохо в последнее время, учёба, ты понимаешь. Говорить бывшему почти парню, что страдает бессонницей из-за мыслей о другом, она, конечно, не могла, хоть и знала, что Рон всё равно поймет и поддержит. — Через два месяца ЖАБА, пытаешься наверстать месяцы пропуска? — Скорее, дождаться не могу. Я-то давно всё выучила, а за месяцы пропуска много практиковалась, так что я в себе уверена, и… Она так и замерла с раскрытым ртом, выцепив среди пассажиров светлую голову. Рон, проследив за её взглядом, понимающе хмыкнул, а в следующий миг его руки подтолкнули Гермиону под спину. — Я подожду Гарри, а вы пообщайтесь. Это было щедрое предложение, но Гермиона не могла и с места сдвинуться. Просто смотрела, как Драко обогнул пожилого магла и поставил чемодан у скамьи. Рядом с ним возникла Нарцисса, которую Гермиона поначалу не заметила, и они завели разговор. — Не хочу им мешать… — Гермиона и сама понимала, как глупо звучит оправдание, и ожидала от Рона чего угодно: подтрунивания её несмелости, предложения обождать в стороне, но только не того, что он вскинет руку вверх и позовёт: — Малфой! Драко встрепенулся. Замотал головой в поисках источника шума, заметил их, и сердце Гермионы гулко ударило о рёбра, когда их взгляды встретились. На лице Драко читалась и радость, и тоска, и то, как поспешно он закончил разговор с мамой и как уверенно зашагал навстречу им, подсказало, что он также соскучился. — Гермиона, Рон, — поздоровался он, подойдя ближе. — Вы здесь случайно или… — Мы пришли проводить тебя, — ответил Рон. — Вернее, она пришла. Я сопровождающий. — Прекрасно, — протянул Драко разочарованно. — Ты, должно быть, рад, что больше меня не увидишь? В льдистых глазах читалась неприязнь. Этот Драко снова был похож на Драко прошлых лет. Неприступный, холодный, недружелюбный. — Я свидетельствовал в твою пользу, — пожал плечами Рон и сделал шаг назад. — Зачем? — спросил Драко, напрягшись. — Схожу, куплю какао. — Рон сделал ещё пару шагов назад, но Драко явно не собирался его так отпускать. — Зачем? — снова спросил он, сверля неприятеля взглядом. — Ради неё, — Рон кивнул на Гермиону и, отвернувшись, бросил уже через плечо: — Я всё делаю ради неё. Не давая Драко опомниться, он направился в сторону Старбакса, а Драко вперил взгляд в Гермиону. — Я не просил вмешивать Уизела. — В его голосе звучал не то гнев, не то раздражение. — Унизительно принимать помощь от него. Гермиона, не ожидавшая, что Рон вот так вот бросит её, растерялась. Она и попросила-то друзей составить ей компанию, потому что не была уверена, что сможет общаться с Драко один на один. И теперь, когда он ждал объяснений, она чувствовала, что скорее расплачется, чем сумеет сказать хоть слово. — Я… — начала, но не закончила. Дёрнула рукав куртки, сильнее обняла себя руками. — Не хочу чувствовать себя обязанным, — пояснил Драко, сунув руки в карманы. — Я уезжаю, и теперь едва ли смогу отдать долг. — Ты никому ничего не должен, — сказала Гермиона дрожащим голосом. На душу словно камень взвалили, а нос и уголки глаз начали ощутимо чесаться. Драко заметил её состояние, и взгляд его смягчился. Льды его глаз сменились чистым небом, а в уголках губ проявилась улыбка. — Будешь мне писать? — спросил он, делая к ней шаг, но всё ещё оставаясь слишком далеко. — Хоть дважды в день, — пообещала Гермиона, и отвернулась — непрошенная слеза всё же скатилась по скуле до подбородка. — Бедные совы будут работать на тебя одну? — беззлобно усмехнулся Драко и добавил: — Я не против. — А ещё, — Гермиона всё ещё не поворачивала к нему головы, — ты мог бы купить сотовый. Через два месяца я смогу быть на связи. Звонить куда проще, чем гонять сов через океан. — У моей семьи всё ещё достаточно денег чтобы позволить себе сотовый, чем бы это ни было. И, я думаю, мы сможем попробовать этот вариант. А теперь, прости, мне пора на самолёт. Гермиона открыла было рот, но сказать ничего не смогла — тщательно сдерживаемые слёзы нашли свой выход, и Драко, секунду поколебавшись, всё же обнял её, привычно и непривычно одновременно. — Ну, чего ты, — зашептал он ей на ухо. — Я буду на связи. Буду присылать тебе фотографии. — С краденного фотоаппарата? — Гермиона шмыгнула носом и покрепче зарылась в плотную ткань пиджака. Ладонь Драко поднялась от шеи к затылку и застыла в волосах. — Я купил его у какого-то магла — удалось разменять кнаты на фунты. Попался по пути гоблин-барыга. Но, ты, конечно же, снова не ждёшь от меня порядочных поступков. — Драко, я… — Да нет, — не дал сказать он. — Я понимаю. Всё верно. Я — всегда я. Потому и бегу из страны, если помнишь. На новом месте, уверен, устроюсь лучше. А сейчас мне правда пора. Драко отстранил её и, порывшись в сумке, висящей на плече, извлёк оттуда знакомый томик «Гордости и предубеждения». — Оставь на память. Спасибо за всё. А теперь иди к Рону. Будьте счастливы. Сунув книгу ей в руки, Драко круто развернулся на каблуках и зашагал прочь. Гермионе хотелось догнать его. Хотелось кричать, топать ногами. Делать хоть что-то, но не молчать. И всё же она осталась стоять. И когда за спиной выросли фигуры Рона и подоспевшего Гарри, она не смогла сказать ни слова. Просто сжимала книгу в руках и тяжело вздыхала, понимая, что этот этап её жизни подошёл к концу. Навсегда. Зал ожидания опустел, самолёт набрал высоту, а она всё стояла, не в силах сдвинуться с места. Отмерла лишь когда заметила уголок листка, припрятанного между страниц. — Что там? — оживился Рон, когда она раскрыла роман. Гарри придержал друга за плечо, давая Гермионе самой разобраться с находкой. Всунут лист был на страницы с балом, где Элизабет отказывала мистеру Дарси в танце, а сама записка содержала в себе лишь четыре слова: «Паршиво быть мистером Дарси». Губы непроизвольно сложились в улыбку, а на глаза снова навернулись слёзы. — Что там? — не мог уняться Рон. Гермиона захлопнула книгу и снова прижала её к груди. — Надежда, — ответила она и направилась прочь. *** Выпускница школы магии, Гермиона Грейнджер, нервно кусала губу, стоя в тамбуре рядом с купе старост. Это была её последняя поездка на этом поезде, последнее посещение школы, ставшей ей даже больше, чем домом. Было горько оставлять это место навсегда. Все кабинеты, коридоры, прилегающие луга. Хороших воспоминаний о Хогвартсе осталось, как ни странно, больше, чем плохих, и потому на глазах вот уже полчаса закипали слёзы, и только тамбур стал спасением от любопытных взглядов других выпускников. Перебирая в руках перстень Драко, она думала о том, что, несмотря на массу пережитых опасностей и потерь, это место навсегда останется родным и любимым, а потом, когда время сотрёт силу горечи, заменив её просто тихой тоской, то и вовсе Хогвартс будет вспоминаться, как самое тёплое и светлое, что у неё когда-то было. Так теперь воспринимались и месяцы на Севере. Голод и холод напрочь исчезли из памяти, и только тепло от приятной компании грело сердце. С Драко переписываться она не прекращала. Пусть не дважды в день, но дважды в неделю ей стабильно приходили сообщения, иногда короткие, а порой прямо целые полотна. В последнем письме, полученном два дня назад, сообщалось, что, подогнав хвосты на домашнем обучении, Драко сдал ЖАБА в Ильверморни и, как и она, стал дипломированным волшебником. Теперь его ждал аврорат, и Гермиона была искренне рада, что жизнь Драко налаживается. Через два года должен получить свободу Люциус, и тогда жизнь семейства полностью вернётся на круги своя. С мыслью, что больше никогда его не увидит, Гермиона всё ещё не свыклась, но, напоминая себе, что даже, будь он рядом, ничего бы не вышло, немного успокаивалась. Влюбиться в Драко Малфоя — а Гермиона, наконец, могла признаться себе в этом чувстве — изначально было глупой затеей. И хоть листок в книге всё ещё оставлял некоторые сомнения относительно чувств Драко, это было неважно — дружба дружбой, а любовь на расстоянии была обречена. Можно было, конечно, бросить всё и махнуть за океан, найти работу там, но, во-первых, это было весьма самонадеянно, а, во-вторых, даже близкое присутствие Нарциссы её пугало, не говоря уже о Люциусе. Даже люби её Драко, всё равно она не смогла бы войти в дом его родителей. Никогда. Она смотрела на уплывающий пейзаж, и буквально тонула в нём. Терялась, не зная, какой её жизнь станет теперь. В Хогвартсе хотя бы всё было понятно, а жизнь вне его стен могла стать настоящим испытанием на стойкость. Нет, Гермиона не сомневалась, что найдёт прекрасную работу — иначе и быть не могло, но она боялась, что не сумеет построить счастливую жизнь. Глупое сердце с его несвоевременной привязанностью могло просто не позволить ей строить хоть какие-то отношения. Подушечка большого пальца потёрла витиеватую букву «М», и Гермиона в очередной раз всхлипнула, сама испугавшись того, как громко у неё это получилось. Не вовремя вспомнился Драко, спящий в её собственной постели. Мягкий, уютный, домашний. Его такие нужные и важные объятия, улыбка, делающая его лицо очень светлым и красивым. Закусив губу, Гермиона постаралась выбросить из головы картинку и сосредоточиться на том, что там, на платформе 9¾ её встретят друзья, мистер и миссис Уизли, а по ту сторону стены — мама и папа. Они не должны увидеть её слёз. Вытерев щёки рукавом, Гермиона сделала несколько глубоких вдохов, успокаиваясь. Перстень вернулся в карман, и Гермиона сверилась с часами — через несколько минут они должны были прибыть в Лондон. Вещи давно были собраны — стояли у её ног, как и клетка с котом — в купе старост возвращаться Гермиона не планировала. Оставалось дождаться Джинни и Луну и сделать последний шаг из детства в жизнь взрослую и до ужаса непростую. «Хогвартс-экспресс» издал гудок, выпуская в небо столб дыма, и из некоторых купе тотчас показались особо нетерпеливые студенты. Поезд дёрнулся и замер. Тоске не осталось места — её вытеснили и морально, и буквально — локтями и ногами. Задвинув клетку поглубже к стене, Гермиона выждала, пока вагон опустеет и только тогда направилась к выходу. Последние шаги делать было труднее всего — ощущение, что она оставляет позади нечто важное и переходит к чему-то бесконечно сложному с каждым мигом всё сильнее росло в ней. До этой жизни оставалось всего каких-то десять шагов, как вдруг мантия зацепилась за что-то и немного сползла с плеча при очередном движении вперёд. Гермиона обернулась, намереваясь освободить ткань от внезапной преграды, и замерла, не в силах поверить своим глазам: конец мантии просто парил в воздухе, ничем не удерживаемый. По крайней мере, ничем видимым. Не успела она проанализировать всё как следует, как клетка выскользнула из её руки и повисла в воздухе, а пальцев коснулось что-то тёплое и гладкое. — Привет, — прозвучал голос, который Гермиона и не надеялась услышать ещё хоть когда-либо. По телу пробежали мурашки, а сердце дёрнулось так, будто в него кол вогнали. Ладонь обхватили невидимые пальцы. Нежно, но ощутимо. — Драко… — Гермиона до сих пор не могла поверить, что это правда, и голос предательски подвёл. Пальцы на её ладони сжались крепче. — Ты здесь… — Почему ты не сказала, что рассталась с Роном? Я видел его с девушкой. — Голос был не то что злым, скорее напряжённым. И вопрос — неожиданный, странный и непонятный всколыхнул в груди неясное волнение. — А должна была? — Гермиона отчаянно пыталась определить местонахождение невидимых глаз, внутренне всё ещё задаваясь вопросом, что вообще происходит и как это понимать. — Я бы тогда не уехал. — Голос Драко смягчился, а рука потянула, уводя снова вглубь вагона. — Я не хотел уезжать. — И я не хотела, чтобы ты уезжал, — призналась Гермиона и ощутила, как пальцы отпускают её ладонь, чтобы в следующий миг вцепиться в плечо. — Так почему не удержала? Почему позволила улететь?! Мерлин, здесь не о чем говорить — мы потеряли всего два месяца, но всё же, Гермиона, почему?! — Я… Не… Прости… — Гермиона не знала, что говорить. Не знала, как реагировать, и всё, что она могла — слушать бешеное биение собственного сердца и хватать ртом воздух. — Я… Ты вернулся… — Ты должна мне поход в кино, помнишь? — Ей показалось, что он улыбнулся, и напряжение наконец начало понемногу отступать. — Так что, да, я вернулся. «Только не на последний ряд» — так ты сказала? — ладонь легла ей на затылок, а слова прозвучали так близко у её лица, что Гермиона ощутила дыхание на своих губах. — Да, я говори… — она замерла, потому что губ её коснулись чужие невидимые губы — да нет, не чужие — родные, любимые — и мир вокруг завертелся. Клетка мягко опустилась на землю, и невидимые горячие ладони легли на талию, в том месте, где между джинсами и блузкой оставалась тоненькая полоска кожи. Прикосновения обжигали, губы дурманили, а ноги предательски дрожали, и потому Гермиона наощупь опустила руки на широкие плечи, обвивая их, прижимаясь непозволительно тесно, едва не всхлипывая от чувства радости и нежности, буквально переполняющего её, заставляющего глаза закрыться, а губы сильнее прижаться к губам. Когда Гермиона в следующий раз открыла глаза, перед ней уже был Драко — действие заклинания краткой невидимости завершилось — и так позже, чем обычно — вероятно, Драко не переставал работать над его усовершенствованием всё это время. Его голубые глаза лучились улыбкой, а губы продолжали тянуться к губам так, будто не могли насытиться, будто никогда более не хотели оставлять. — Ты ведь говорил, что лучше хорошая дружба, чем сомнительные отношения, — напомнила Гермиона, упершись в грудь Драко ладонями и ненавязчиво отстраняя его. — Скажу по секрету, — он хитро улыбнулся, — дружить можно и со своей девушкой. — Своей девушкой? — переспросила Гермиона, до конца не веря, что всё это происходит с ней на самом деле. Хотелось придать голосу твёрдости, скрыть то, как сильно её взволновало происходящее, но она чувствовала, что из неё плохая актриса. — Ты ведь не разобьешь мне сердце? — голос Драко звучал беззаботно, и только в глубине его глаз плескалось напряжение — он действительно боялся услышать отказ. — А ты мне?.. — на выдохе спросила она, и Драко крепче прижал её к себе. — Никогда… — прошептал он, приближая к её губам свои. И Гермиона поверила. Поверила этому взволнованному голосу, этому обеспокоенному взгляду, отчаянно хватающимся рукам. Она подалась вперёд, отдаваясь поцелую. Такому, от которого всё внутри сжималось, которого было слишком мало, чтобы выразить ту любовь, что долгие месяцы копилась в её сердце. Элизабет и Мистер Дарси целовались, отринув все условности, отодвинув на задний план все проблемы и сотню неразрешенных вопросов — здесь и сейчас важно было лишь то, что они нашли друг друга. Наконец-то нашли. *** — Быстрее, не то опоздаем, — Гермиона в очередной раз взглянула на часы и нервно поёрзала на пассажирском сидении. — У нас пятнадцать минут. Драко крепче сжал руль своей магловской машины и нахмурился пуще прежнего. — Быстрее не выходит, родная, — виновато проговорил он. — Пробки. Но я стараюсь. Гермиона кивнула. Она прекрасно понимала, что при желании муж не сделает больше, чем может, и знала, что он нервничает не меньше неё. Против пробок, увы, их магия была бессильна. Впрочем, всегда можно было найти альтернативу. Летали Гарри и Рон на старом Фордике в конце концов! — могло ли что-то остановить двоих упрямых волшебников, которые и так уже пятнадцать лет сражались с условностями и предубеждением? Ведь никогда не поздно взмахнуть волшебной палочкой с притороченным к ней фамильным перстнем их рода и заставить машину взлететь... Однако, пока Гермиона обдумывала план «Б», пробки успели немного рассосаться, и на платформе 9¾ чета Грейнджер-Малфой оказалась даже с пятиминутной форой. Блестящий «Хогвартс-экспресс» готов был впервые отправить их дочь в школу волшебства, и если та лучилась счастьем, Гермиона была вся не своя от нервов. — Послушай, милая, — напутствовала она, поглаживая дочь по светлой макушке, — не важно, на какой факультет ты попадёшь — мы с папой в любом случае будем очень горды тобой. Дэйзи дала себя поцеловать в обе щеки и заверила, что, какой бы факультет ей ни достался, она будет прилежной ученицей. В этом Гермиона и не сомневалась — ум и усердие обоих родителей передались ей сполна. — И запомни, — Драко передал Гермионе их маленького сынишку и склонился над дочерью. — Когда тебя познакомят с гиппогрифом, не забудь поклониться ему как можно глубже и почтительнее. Это очень мудрые и прекрасные птицы. Дэйзи, обещав выполнить все наставления, запорхнула в вагон и, припав к стеклу, принялась махать родным. — Я надеюсь, ты помнишь, что гиппогрифы — не птицы? — изогнув губы в улыбке, уточнила Гермиона, не переставая махать дочери в ответ. — Никогда этого не забывал, — довольно промурлыкал Драко, кладя руку ей на талию. — Но никогда не устану слушать об этом от тебя. Поезд, издав гудок, тронулся с места, и лишь трое остались на перроне, приятно взволнованные и бесконечно счастливые.