Цикл "Охотники и руны": Руна Запрета

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Город обступили хмурые тучи и висят которую неделю в точности отражая настроение Минки, который хочет прикосновения солнечных лучей к коже ничуть не меньше, чем улыбки Сана. Он замирает на полпути домой и щурится каплям, струящимся по лицу, не кутаясь в ветровку, позволяя телу замёрзнуть, будто наказывая себя за происходящее.        Чтобы спустя час найти спасение в обжигающе горячем чёрном чае с имбирём и мёдом, оставляющим жгуче сладкий привкус на кончике языка. Всё, чтобы забить горечь во рту, возникающую от одной мысли о Сане. Минки знает, что нет ничего вечного, но он не готов закончить всё вот так.        Они живут словно соседи. Минки уступил Сану спальню и лишь жмурится до цветных пятен перед глазами, чтобы не зудело в груди и под веками. А оно всё равно зудит, чешется, жжётся. Минки тщится отыскать ответ, когда всё пошло под откос, но не может ничего такого найти. Они не ссорились, не закатывали истерик и сцен, всё мирно начало глохнуть около месяца назад.        Размеренность ворвалась в их жизнь так же внезапно, как однажды в неё вошёл Сан. Своенравный, громкий, бесконечно энергичный комок счастья, в который сжалось по крайней мере три галактики, наполняя своей жизнью одного простого и непростого одновременно оборотня.        Сан оказывает на Минки гипнотическое влияние, глядя на него с лёгким прищуром и очаровательной улыбкой. Он завораживает собой, вынуждая с жадностью впитывать каждое слово и движение. Сейчас же Минки сжимает крепко-крепко пальцы в кулаки, стискивает их, оставляя на ладонях красноватые полумесяцы ногтей, чтобы не взвыть оттого, насколько ему этого не хватает.        Они живут вместе, работают свой первый год в статусе охотников, но Сана будто нет весь последний месяц. Есть лишь задумчиво инертный парень с внешностью Сана, постоянно подвисающий и чуть что исчезающий из поля зрения. Его будто подменили, а когда Сан просит отпуск, проводя всё время дома, Минки теряется окончательно.        — Сан, у тебя всё в порядке? — спрашивает Минки, отставляя коробочку с едой из ресторана, когда дверь в их спальню открывается, и оттуда вываливается сонный растрёпанный Сан.        — Отлично всё.        Но Минки видит, что не отлично. Всё не так. Но молчит, кусая губы. Потому что попытки разговорить Сана всё равно все мимо. Каждая, в общем и в частности. Сан замирает во время разговора, а потом попросту уходит, потеряв хоть какой-то интерес и к обсуждению, и к Минки.        Каждый раз, когда Сан с ним говорит, Минки больно. Потому что каждое слово — удар под дых. Каждое слово — нож в сердце. И как только у Сана выходит зацепить так больно, что в груди сводит дыхание и не протолкнуть его никак в горящие лёгкие. Будто специально подыскивает слова, чтобы оттолкнуть и ударить побольнее.        Каждый день — как шаг русалочки. Боль, боль, боль. Неизбывная, тупая. Ноющая. Сан не идёт из мыслей, а Минки почти ненавидит себя за слабость и невозможность уйти. Он будто привязанный приходит в квартиру, едко пропахшую пустотой. И лишь когда Сан оказывается близко, Минки забывает, как дышать. Дышать вообще не получается, а Сан лишь усложняет задачу.        Минки старается брать побольше дел, чтобы не находиться в отделе, где всё буквально кричит о Сане, но всё равно вынужден появляться здесь, как и в квартире. Эта та боль, с которой он вынужден быть один на один, стараясь избегать коллег и их вопросов о Сане, Минки заходит в тренировочный зал и замирает на пороге рядом с застывшим Минсоком — старшим коллегой-охотником.        Боль обрушивается лавиной, когда до Минки доходит, что именно он видит. Привстав на цыпочки, Сан целует Ёнгука. И лишь диким усилием воли и жёсткой ладонью Минсока на запястье Минки не кидается вперёд. От сжавших запястье пальцев кровь отливает и бьётся в руке дробной пульсацией.        — Что за чёрт?! — шипит Минки.        — Я бы тоже хотел знать, — эхом отзывается Минсок.        Минки рвано выдыхает и собирается поднять крик, когда замечает, как сильно напряжён Ёнгук. Он не держит Сана за плечи, а пытается оттолкнуть, прилагая неимоверные усилия, судя по вздувшимся венам. Но Минки знает, что Сан куда сильнее, чем кажется, и скольких сил стоит оттолкнуть его, когда Сан этого не хочет.        Ёнгук всё же отстраняется и прожигает Сана взглядом, и лишь потом замечает замерших в дверях. Лицо делается совершенно несчастным, и он стремительно подходит к Минсоку, берёт его за руку и уводит прочь. Вслед им с ухмылкой смотрит Сан. И Минки совершенно его не узнаёт.        — Что это было? — спрашивает Минки, не особо надеясь услышать ответ.        — Любопытство, — говорит Сан и выходит из зала, ловко увернувшись от рук Минки, оставляя его одного, растеряно смотреть вслед.        Минки погружается в дела, стараясь не думать обо всех странностях, даже в командировку едет с облегчением, которого в итоге не находит, получив на время расследования в помощники несносного блондинистого оборотня в россыпи веснушек по кажущейся золотой коже.        Парень — проводник по имени Феликс совершенно несносный и необъяснимо притягательный, непохожий на Сана ничем и в то же время напоминающий его каждым движением. Минки думает о Сане каждую свободную минуту, всё больше убеждаясь, что что-то не так. Совершенно и точно не так как могло быть и должно. И дело даже не в его чувствах.        Когда оборотень впервые открывает рот, у Минки рождается куча вопросов, откуда может взяться такой низкий голос в обычном парне, но вопросов он не задаёт. Прекрасно помнит, как может измениться голос Сана, уйти на несколько тонов ниже и взволновать вибрирующим тембром, от которого волосы дыбом.        И как он ни бежит от мыслей о Сане, возвращается к нему при любой возможности. Потому мелкие недоразумения и шутки над ним, он воспринимает как возможность отвлечься. Хотя мерзкий вкус солёного чая во рту стоит до сих пор. Они два дня в пути, а оборотень, легко находящий невидимые тропки, успевает сделать столько, что на полжизни подколов хватит.        — Я плавать, — бросает оборотень и раздевается быстро, одним движением оказываясь у каменной чаши водопада и входя в зубодробительно холодную воду.        — Не время, — запоздало кричит ему в спину Минки, ёжась от фантомного прикосновения к воде.        — Я устал и весь в пыли, а если тебе нравится быть грязным, это твоё дело. До логова ещё полдня пути, — оборотень плещется с довольным лицом, и Минки лишь качает головой. Враки всё, что коты не любят воду. Ложь и провокация.        Феликс вот любит и плещется в ней при любой возможности, словно дорвавшийся до моря тюлень. И не скажешь, что из кошачьих. Минки смотрит на плещущегося Феликса и в голове медленно зреет план мести за все пакости, которые делал в течение их длительного перехода оборотень.        Ерунда, на самом деле, мелочи, но их накопилось достаточно, чтобы Минки захотелось сделать то, что он намеревается осуществить в ближайшие минуты. Чтобы отомстить Феликсу за солёный чай, сожжённые носки и камешки за шиворотом. Такая же мелкая месть, как и пакости.        — Как вода?        — Потрясающая, — отзывается Феликс, отфыркиваясь. — Тебе не стоит соваться, отморозишь свой…кхм…        — Жаль, а я уж думал освежиться, — с ухмылкой отвечает Минки и берёт сброшенную оборотнем одежду в руки, отходя подальше.        — Не трогай! — голос Феликса становится на два тона выше, и больше в нём не слышны воркующие низкие нотки.        — А то что? Ты же не девчонка, чего тебе бояться? Или правду говорят об одежде оборотней?        Минки насмешливо смотрит на буравящего испепеляющим взглядом Феликса и медленно отступает к сваленным рюкзакам. Феликс безотрывно следит за ним глазами, напрягшись, как готовый к прыжку кот, и Минки понимает, что как минимум часть россказней об одежде оборотней правдива. Ерунда ведь — выйти обнажённым из воды перед другим мужчиной. Не женщина же. Феликс оказывается рядом так быстро, что Минки лишь удивлённо вскидывает брови и ловит метящие в его глаза руки, роняя одежду на траву.        — Никогда не смей трогать мою одежду, — выдыхает Феликс, обнажая клыки.        Минки лишь с интересом смотрит на оборотня. Они стоят вплотную лицом к лицу, и Минки может рассмотреть каждую веснушку на золотистой коже и каждую длинную ресницу, обрамляющую тёмные глаза. Феликс слишком близко, от него пышет жаром, несмотря на то, что окунался в ледяную воду, что всё ещё стекает по его красивому лицу и полным губам.        Феликс почти касается своими губ Минки и застывает в миллиметре, хотя Минки ощущает насколько чужие губы мягкие в отличие от его собственных обветренных и потрескавшихся от частого облизывания. Ноздри Феликса раздуваются, но он не делает больше попыток выбраться из рук, хотя Минки открыт, и можно было бы хотя бы по голени пяткой треснуть, чтоб неповадно было.        — Не пялься, — Феликс чуть отодвигается и насмешливо смотрит в глаза, дёргая уголком губ.        — Было бы на что, — хмыкает Минки, вспоминая Сана, и улыбка медленно ползёт с его лица. Феликс фыркает, но зрачки заполоняют радужку, глаза вспыхивают неоновым голубым, и он преображается в мгновение ока. Минки разворачивается вслед мелькнувшей золотой молнии с пятнами по стройному кошачьему телу и бросает в одну из мелькнувших теней нож.        Схватка длится недолго, оборотень носится между врагами, иссекая их когтями и вырывая куски мяса под истошные вопли нападающих, которые стремительно превращаются в жертв нападения, а Минки, истратив свои метательные ножи, достаёт из ножен мачете, обласкивая каждого сунувшегося стальным укусом. Феликс возвращается к нему, пошатываясь, одевается и зло сплёвывает кровь.        — Одежду оборотня никогда не трогай, охотник, если хочешь остаться цел в следующий раз. Усёк?        — Понял, — кивает Минки. — Давай раны обработаю, котяра. Красивая шерсть, кстати.        — Избавь меня от комплиментов, — фыркает Феликс, но позволяет обработать раны и отдаёт команды, какая трава лучше подойдёт.        Минки теряется немного от понимания, что ещё чуть — и домой. Уж лучше вечные придирки недовольного происходящим Феликса и долгий путь, который потом обрывается так резко, что ещё с полчаса Минки просто смотрит в небо, потом ходит между трупами, записывая всё в черновик отчёта, пока Феликс вновь плещется в водопаде, смывая кровь.        Он ставит маячки, по которым в лес явится группа зачистки, оглядывает украшения на телах павших, вычисляя, для чего мог бы пригодиться кривой зуб на шее или пучок полуистлевшей травы, но уверенности нет никакой, почему именно это надел себе на шею тот или иной озверевший. Минки не сильно понимает, почему оборотень ему вызвался помогать, потому задаёт интересующий его вопрос и получает странный ответ:        — Просто интересно.        — Но ты не охотник, — с сомнением уточняет Минки, глядя, как Феликс любовно разравнивает каждую складочку на одежде.        — Травник я, и что с того? — фыркает Феликс и падает на траву, закидывая руки за голову. Щурится довольным котом и смотрит в небо.        — Странно всё это.        — Не менее странно, чем ты, — смеётся Феликс и швыряет в Минки камушек. — Разберись с тем, что у тебя вот здесь, — оборотень показывает на сердце и качает головой.        Минки лишь сжимает челюсти сильнее и отводит глаза. Он бы сам хотел разобраться, но пока никак. Он привязался и полюбил, а это просто так не стереть из архивов жизни. Должно пройти время. Конечно, идеально было бы уйти прочь из квартиры и не бередить свою душу, но Минки пока не может, не готов.        После истребления небольшой группы озверевших, они возвращаются в город и расходятся каждый в свою сторону. Феликс в свою лавку пряностей, которую унаследовал от родителей, а Минки в участок, а потом в квартиру, которая встречает его тишиной и темнотой. Минки принюхивается и прислушивается, но ничего опасного не улавливает. Лишь хриплое дыхание из спальни.        Осторожно заглянув внутрь, он видит Сана, освещённого светом полной луны. Сан спит, грудь ходит ходуном, а на висках испарина. Минки подходит ближе и касается щеки Сана, но тот холодный, будто из холодильника. Минки поджимает губы и ловит странный отблеск на лбу Сана. Он касается его пальцем, и глаза расширяются сами собой.        На лбу Сана какой-то странный символ, которого он не видел никогда раньше. Минки делает фото, но оно оказывается чистым, тогда Минки бросается за блокнотом и зарисовывает символ, а потом полночи возится с бредящим Саном и попутно гуглит, но так ничего и не находит.        Но в какой-то момент Минки застывает каменным идолом, глядя на приоткрытые губы Сана, между которыми мелькает юркий язык, и оглушённо стонет, сжимая ладонями виски. Это решительно невозможно! Не выходит выбросить из головы распластавшегося под ним Сана, раскинувшего руки и сжимающего в пальцах смятые простыни. Нереально забыть полыхающие щёки и шею, дрожь в теле и прорисованную будто кистью художника линию рёбер под кожей.        Они так долго шли от «спать в одной постели» до «делить постель», что Минки сходил с ума каждый раз, когда Сан его открыто провоцировал в общежитии. Минки буквально избегал разговора с куратором о том, чтобы их перевели в комнату для пар, зато этот вопрос решил Сан, пока Минки копался в себе и старался не смотреть на влажные губы Сана на занятиях или спарринге.        Но выходило из рук вон плохо. Потому что это был не кто-то там, это был Сан. Реальный, живой, соблазнительный. Минки всем своим естеством ощущал зависимость и тягу, но сопротивлялся до последнего, пытаясь отсрочить то, чего хотел сам, но страшился, боясь, что ничего не выйдет.        Но боялся он зря. Ведь это был Сан. Неуёмный, бесстрашный и совершенно нереальный. Он вёл в их отношениях, словно умелый капитан, управляющий кораблём в шторм на грани рифов. Сан часто покусывал губы и смотрел так, что мысли улетучивались все до одной. Даже когда тело блестело испариной после спарринга, а грудь вздымалась от неровного дыхания, ему стоило лишь сузить глаза и чуть улыбнуться, и Минки вело, как от крепкого алкоголя.        Всё было прекрасно и будто в сказке. Видимо, пришло время расплаты. Потому что Сана будто подменили: он стал холоден, скрытен, суров. Вовсе не тот Сан, в которого влюбился Минки и с которым познал много нового. Минки с трудом переводит дыхание и протирает холодным полотенцем своё лицо.        Когда же всё пошло не так? Где он провинился, чтобы вместо поцелуев получать хлёсткие удары словами, раны от которых не проходят и не затягиваются? Минки считает себя трусом и негодяем, утратившим своё счастье. Он не сдерживается и касается губами каждой родинки на лице Сана, замирая каждый раз, будто вор, пробравшийся в сокровищницу.        Минки ложится рядом и смотрит на слабоосвещённое лунным светом лицо. Сами собой всплывают картинки их совместных выходных в честь выпуска. Лунная ночь с тёмным звёздным покрывалом ощутимо ложатся на плечи. Боясь нарушить иллюзию покоя, Минки сидит на деревянном причале, болтая ногами в воде.        Ночная прохлада обнимает холодными пальцами за плечи, но вода в океане почему-то тёплая. И ноги в противовес плечам не мёрзнут, оттого лишь сильнее хочется окунуться. Но он обещал Сану дождаться, потому просто переводит взгляд с волн на полоску песка, в котором так приятно вязнут ноги, даря какое-то позабытое ощущение покоя и того тянущего ощущения в груди, словно к человеку взывает природа.        Укромное местечко отыскал Сан, и он же уговорил Минки сюда приехать вместо горячих источников. И Минки уступил, и даже сейчас не жалеет, что согласился, хотя Сан умчался куда-то прочь от одинокой палатки и сидящего у воды Минки, так ничего и не сказав. Отсутствие людей и шёпот волн расслабляют и дают время подумать о вечности.        На востоке облака сплетаются в тёмную тучу, которая движется слишком медленно, но всё равно заметно, что не стоит на месте и жаждет отхватить от звёздного пледа побольше. Поднимается лёгкий ветерок, который с приближением тучи обязательно станет сильнее и пронзительнее. Океан плещет волной, и Минки ёжится, когда на спину попадают капли, обдавая морской свежестью. Минки сбрасывает рубашку и футболку, возится с джинсами, когда в спину прилетает хитрым голосом:        — Так и знал, что терпения в тебе ни на грош.        — Сан…        — Предатель! — звонко смеясь, Сан толкает Минки в грудь, но Минки перехватывает его руку, утягивает к себе и заваливается вместе с ним в тёплую воду.        Сан смешно отфыркивается и морщит нос, ныряет ещё раз, чтобы убрать мокрые волосы с лица, и подплывает ближе, оказываясь так близко, что носом касается носа и улыбается так, как умеет только он. С ямочками и тем многозначительным клубком эмоций, от которых щемит в груди, и сердце пускается вскачь.        В такие моменты Минки мечтает писать книги или рисовать песок и ветер, горы и леса, и чтобы в каждом наброске был образ Сана. Угадываемый среди пейзажа, легко узнаваемый. С той непередаваемой мощью и харизмой, что таится в кицунэ. Хотя его звериный облик за все годы Минки видел всего дважды, но аура, исходящая от Сана и опутывающая по рукам и ногам, не девается никуда.        Слышен лишь плеск усиливающихся волн и отдалённые раскаты грома. Чудится, будто в мире они одни. Сан улыбается как-то задумчиво, касается кончиками пальцев щеки, будто вычерчивает карту мира или созвездий, ведомых лишь ему одному, создавая лабиринт на коже. А Минки не может оторвать взгляда от него, и в груди так сильно щемит, словно в нём не умещается вся нежность, которая рождается рядом с Саном.        Сан целует, обжигая прикосновением и дыханием губы, Минки замирает, и начинает уходить под воду, лишь только перестав удерживать себя над водой и пытаясь обнять Сана. Он выныривает, ожидая увидеть хохочущего довольного своей проказой Сана, но видит лишь волнующуюся гладь солёной воды.        Он успевает испугаться, оглядываясь и пытаясь отыскать глазами притаившуюся среди волн хитрющую лисицу, но не видит. Сердце ёкает в груди, и Минки успевает подплыть к деревянным сходням, когда на плечи ложатся ладони, к спине прижимается Сан и целует его в шею, выдыхая:        — Испугался?        Гром грохочет сильнее, ближе. Небо стремительно темнеет, теряя звёзды одну за другой, Сан спешно избавляется от одежды, и они бегут к палатке, увязая в песке и хохоча под шум прибоя. Они заваливаются в палатку и целуются как в последний раз. С них капает вода, и Сан одним движением сметает спальники подальше.        Целуясь, они прилипают спинами к карематам поочерёдно, меняясь местами и перехватывая инициативу. Ветер усиливается, становится намного холоднее, но рядом с Саном всё равно жарко, будто он воплощение живого пламени. А потом они долго лежат в обнимку, слушая стук капель по тенту.        — Думаешь ли ты обо мне или выбросил из своего сердца? Пора ли и мне забывать и перестать тебя желать? — Минки шёпотом спрашивает у мечущегося Сана, зло смаргивая счастливые воспоминания.        Минки легко касается губ Сана своими, и его крошит от происходящего, но он находит в себе силы свесить ноги с постели и отвернуться, чтобы продышаться. Хотя лёгкие саднит от кружащейся внутри боли. Сан подползает ближе, утыкается носом в ключицы и тяжело вздыхает, так и не просыпаясь. Он всегда любил обниматься, ища в объятиях утешение и покой, а Минки попросту перемалывает. Утром Сан открывает глаза, будто и не метался всю ночь в полубреду, и едко интересуется, плеща желчью:        — Что здесь забыл?        Минки поджимает губы и молча поднимается с постели, оглянувшись через плечо. Вопросов всё больше, ответов пока нет. Но этот странный символ явно связан с тем, что происходит. Во всяком случае, это могло бы объяснить хотя бы часть, если не всё. Вопрос лишь в том, что к чему, и это Минки и намерен узнать.        — Господи, такой некрасивый, как он умудрился вообще?..        Минки не спрашивает ничего, глотает обиду, он и сам прекрасно знает, что красотой никогда не отличался. Да и раньше не особо не задумывался о том, как всё пришло к тому, что он Сану не просто понравился, но и стал неотъемлемой частью его жизни на годы обучения и вот первого года работы.        Когда же он мельком видит обнажённого Сана в проёме двери ванной, он сглатывает и тянется за блокнотом. То ли Сан решился сделать татуировку, то ли тот странный символ на лбу связан с незаконченным чёрным светилом на солнечном сплетении. Не хватает ещё трёх лучей, чтобы рисунок стал симметричным и законченным.        У Минки появляется цель и хоть какое-то желание жить, чтобы выяснить, что за чертовщина происходит в их жизни. Даже если всё это между собой не связано, и чувства просто ушли для кицунэ, который стал жизнью для Минки. Он как-то соберётся с силами и переживёт, но для начала отправится в библиотеку и выяснит об этих символах всё, что удастся.        Больше в голове не бьётся идиотское сожаление, что он не оборотень и не может по запаху определить, что чувствует Сан в данный момент. Сам же лис мог угадать настроение Минки без проблем, лишь последний месяц словно издёвка над всей жизнью Минки, его предпочтениями и чувствами.        Его душит одежда, и он готов посрывать ненавистные тряпки в тщетной попытке надышаться наконец. Ему не по себе от давящей тишины, что воском залепляет уши и погружает в пульсирующее нечто. Словно он вновь оказывается в амниотической жидкости, слыша искажённые звуки.        После смены он собирается в библиотеку, но в запрещённый отдел нужно разрешение, и за ним нужно идти к старшим коллегам с доступом. Минки долго решает, к кому обратиться, но сразу же отбрасывает оборотней, которые, почувствовав его страх и переживания, начнут допытываться и требовать правды, которую Минки не готов открывать никому.        — Добрый вечер, — поклонившись, приветствует напарников Минки и старается не отводить взгляд, когда на него смотрят старшие коллеги. С интересом и немым вопросом в глазах. — Вы не могли бы подписать мне разрешение на доступ в запрещённый отдел?        — Зачем? — с интересом спрашивает Минсок и отталкивается от стола, на котором сидел, оказываясь к Минки впритык. Смотрит будто сверху вниз, хотя разница в росте сантиметров десять точно в пользу Минки.        — Хочу поработать над делом отца.        — Появились новые подробности? — вскидывает брови Ёнгук и смотрит так пронзительно, что Минки делается неловко. И хоть о его одержимости делом отца знает весь отдел, сейчас Минки нагло врёт.        — Нет, хочу проверить старые зацепки, но немного изменив точку зрения. Мне кажется, что не обошлось без того, о чём не рассказывают в академии.        — Давай, подпишу, — кивает Минсок и расписывается на бумагах. — Только осторожнее, охотник. Запрещённый отдел неспроста запрещён.        Ёнгук провожает его долгим взглядом, и Минки буквально придавливает к полу, пока он уходит по коридору. Лишь бы информация нашлась, а там уже хоть трава не расти. Лишь бы найти ответы. До конца смены Минки изводится, морщится от вида пляшущих перед глазами воспоминаний о ночи и чувствует, что недолго и крышей поехать. Кофе едва через уши не льётся, самый простой энергетический батончик не лезет в горло, но Минки благодарен судьбе за один лишь мелкий вызов, после которого он отправляется в библиотеку.        Вечерний библиотекарь придирчиво осматривает его разрешение и для полной уверенности звонит Минсоку, пока Минки молит всех богов, чтобы охотник ещё не покинул здание. И лишь дождавшись подтверждения, женщина кивает, просит поставить подпись в журнале посещения и кивком головы просит следовать за ней в самый дальний конец огромного зала.        — Здесь туалет, — женщина указывает направо, — там буфет, — указывает налево. — Если потребуется помощь, можете нажать кнопку на одной из настольных ламп. Но просто так жать её не следует. Ясно?        — Всё понятно, благодарю.        — Какой отдел вас интересует?        — Символы и знаки, — говорит Минки и с трудом поспевает за быстро шагающей женщиной.        Они спускаются по ступеням кованой винтовой лестницы, где Минки на поворотах зацепляет плечами стены, проходят по длинному узкому коридору, в котором гулким эхом отдаются их шаги, и лишь после трёх резких поворотов перед Минки вырастают огромные деревянные, обитые железом двери.        А за ними обнаруживается большой слабоосвещённый зал, кое-где за столами сидят редкие читатели. Минки идёт вслед за библиотекарем, ловя взгляд одного из мужчин. Он узнаёт его, потому что фотография лекаря висит на доске почёта. Вот только непонятный интерес сейчас кажется излишним, и Минки опускает глаза, ускоряя шаг.        — Здесь есть указатели, если потребуются ещё какие-то книги. Но основной интересующий вас отдел вот здесь, — библиотекарь указывает на стеллажи, уходящие под потолок и несколько лестниц для удобства. — Выносить книги отсюда запрещено, как и вырывать листы. Копирование записей официально не запрещено, но вы должны понимать опасность ваших действий и трезво оценивать необходимость записей.        — Спасибо, я понял.        Минки всматривается в корешки книг и прикидывает, какая же из книг может содержать необходимую информацию. Берёт на пробу одну, открывает, пролистывает пару листов, но ставит на место. Символизм наскальных рисунков — немного не то. Он берёт и ставит книги на место одна за другой, пока не цепляется взглядом за невзрачную, обтрёпанную обложку, сделанную из ткани.        Ткань плотного плетения, но уже изрядно потёртая, кое-где виднеются торчащие нити. Минки открывает книгу и погружается в чтение, чтобы понять, подходит книга или нет. Он обнаруживает себя сидящим на полу в позе лотоса в тишине библиотеки спустя несколько часов, когда последняя страница с шорохом сообщает, что книга закончилась.        Минки стряхивает оцепенение и вновь смотрит на книгу. На этот раз с подозрением. Он не собирался читать её всю, но оторваться и остановиться не выходило. Книга об астрале, который называют Сумерками, поглотила его полностью. Хотя и чего-то необычного он и не узнал, но зато символы, нарисованные в некоторых местах города, начали приобретать смысл и заставили задуматься.        С неохотой поставив книгу на место, Минки запускает пальцы в волосы и ерошит их, в библиотеке придётся провести не один день, если хотя бы каждая третья книга будет так затягивать. Он берёт несколько книг и идёт к столу, с блаженством откидывается на спинку стула и включает настольную лампу. В зале горит всего одна лампа, кроме его, остальные давно ушли.        Минки листает книгу за книгой, смотрит списки литературы, которой пользовались авторы, если таковые указаны, записывает заинтересовавшие в блокнот. Но пока ни одна книга не дала не только ответа, но и намёка на то, где искать непонятные символы. Усталость берёт своё, и он засыпает среди книг, упав головой на сложенные руки.        Просыпается он от лёгкого тормошения и с трудом промаргивается, пытаясь осознать, где он и чего от него хотят. Но поняв, что заснул в библиотеке, сбрасывает дрёму и с вопросом смотрит на стоящего перед ним мужчину. Того самого, с доски почёта. Целителя Ким Химчана.        — Иди домой, парень.        — Простите, но нет. Спасибо, что разбудили.        Химчан молчаливо сканирует его взглядом, но отходит. Минки протирает глаза и приступает к изучению книг, мечтая о чашечке кофе. До утра он заканчивает просматривать один из десятков стеллажей, и всё-таки идёт в дальний угол библиотеки, чтобы выпить кофе и съесть пару батончиков, а потом сполоснуть чашку и поставить её на место, протерев один из четырёх столиков для посетителей.        Непрошенными гостями всплывают сцены из будто бы прошлой жизни. Где они с Саном, заказав еду на вынос, сидят на своей маленькой кухне, на которой они пользуются чайником, микроволновкой, холодильником и раковиной. Места мало, но Минки нравится. Он щёлкает кнопкой чайника и оборачивается: Сан сидит на столе, болтая ногами, и с интересом наблюдает за ним.        В Сане энергии на освещение мегаполиса хватило бы. Ни минутки в покое, всё движется, всё чем-то занят, будто кипит в нём и выкипает термояд, не давая и секунды спокойствия. Сан берёт картонную коробку с едой и наматывает на палочки лапшу, чтобы поднести ко рту, но Минки не замечает, как лапша оказывается у него во рту, а вот кусочек мяса прихватывают острые зубы Сана.        Они смеются, и в такие моменты Минки забывает, что есть там, снаружи, за закрытой дверью с оберегами, есть только здесь и сейчас. Есть только капли дождя на стёклах, приглушённый свет на кухне, еда и смеющийся Сан, поедающий всё мясо в порции с такой невинной и одновременно хитрой улыбкой, что Минки просто не находит сил, чтобы возмутиться. Потому что это Сан.        Минки встряхивает головой, прогоняя воспоминания, долго умывается в уборной и смотрит на часы. Сегодня у него выходной, который можно потратить полностью на изучение книг, азарт в нём проснулся уже давно и подгоняет не терять времени и не откладывать на потом. Хотя ещё ни одна из книг не дала мало-мальски удовлетворительного ответа или даже намёка на ответ.        К обеду буквы и знаки начинают прыгать перед глазами, сплетаясь в узоры и неразборчивые орнаменты, и Минки сдаётся. Ему просто необходим перерыв. Он покидает здание, расписавшись в журнале посещений библиотеки и предупредив, что его сумка до сих пор за одним из столов, потому что он намерен вернуться. Он наскоро обедает в кафе, выпивает ещё две чашки кофе, чтобы сбросить сонливость, и возвращается в библиотеку.        Где сидит до позднего вечера вновь в компании тех же людей. Изредка он ловит заинтересованный и будто прощупывающий взгляд Химчана, но старается не обращать внимания. Потому что среди символов он впервые натыкается на те, которые хоть отдалённо похожи на тот, что у Сана на лбу.        Минки ищет глазами по указателям букву «Р», надеясь, что в одной из книг наконец найдёт ответ. Он берёт первые десять книг, складывает их на столе и возвращается к стеллажу несколько раз, пока полностью не снимает все книги интересующего его направления. Обложившись и закопавшись в них с головой, он тщательно просматривает страницы. Откладывая одну книгу за другой и относя их обратно на полки, когда понимает, что в них нет того, что ищет.        На часах полночь, а книг ещё несколько стопок. Он вновь выпил несколько чашек кофе, но усталость берёт своё, и он всё чаще пересматривает перевёрнутые страницы, чтобы убедиться, что ничего не пропустил. Книг становится меньше, как и надежды отыскать ответ, но Минки не сдаётся и надолго замирает над мало-мальски похожим изображением, сверяя всё до последних росчерков.        В очередной раз поймав взгляд Химчана, Минки начинает настороженно поглядывать на целителя поверх книг. Тот будто совершенно забросив свои поиски, внимательно следит за Минки и его походами к стеллажам и обратно, но проявляет интерес не так открыто, чтобы можно было попросить не лезть не в своё дело, хотя Минки и начинает раздражаться.        Но когда он находит нужный символ, мир вокруг перестаёт существовать. Минки прикипает взглядом к нарисованному красным изображению, сверяя с блокнотом и понимая, что нашёл. Он несколько раз вдыхает-выдыхает, выравнивая дыхание, будто собирается нырнуть, и вчитывается в слова, описывающие символ. И чем больше он читает, тем мрачнее делается.        Он ещё никогда не чувствовал себя настолько оглушённым, разбитым и пустым. Он вспоминает Сана с будто прозрачной кожей, что натягивается на его скулах так сильно, что вот-вот порвётся. Кажется, что кожа рисовая, настолько неживым выглядит Сан. И страшная наложенная на него руна лишь усугубляет ощущения. На языке расползается полынная горечь.        Вопрос лишь в том, что есть кое-какие элементы в рисунке Минки, которых не достаёт на символе в книге, но основные широкие мазки соответствуют, и Минки рисует в блокноте, пытаясь вычленить второй рисунок с наложением. Но он не уверен, что правильно зарисовал всё и нигде не ошибся.        — Где ты это увидел?        От неожиданности Минки дёргается и едва не падает со стула, хватаясь за нож, спрятанный за голенищем высокого шнурованного ботинка, но останавливает руку за секунду до того, как лезвие устремляется в полёт. На него смотрит покрасневшими глазами Химчан, на щеках лихорадочный румянец. Минки садится на стуле ровно и смотрит в ответ. Но Химчан явно не из праздного любопытства спрашивает, он держится за горло, будто кто-то его душит и смотрит, не мигая.        — Где ты это увидел? — повторяет Химчан. Минки мнётся, он не готов говорить с незнакомцем об этом, пусть даже лучшим лекарем. — Я прошу тебя, скажи. Если это на живом человеке, ему грозит опасность.        — На лбу у моего напарника, — голос Минки сипит, и он прокашливается, понимая, что явно не зря нервничает, если Химчан от одного вида руны едва не поехал крышей.        — Где он?        — Дома, вероятнее всего. Он в последнее время сам не свой.        — Ты бы тоже таким был, если бы на тебя Печать Хтонического Монстра, переплетённую с Руной Запрета наложили.        — Какая Печать?        — Вот эта, — Химчан рисует символ рядом с другими в блокноте Минки и тычет в него пальцем. — Это редкостная дрянь, я даже не знаю, кто этим может пользоваться. А Руна Запрета… она медленно убивает, — Химчан с трудом сглатывает и прикрывает на миг глаза. — Нам потребуется помощь.        — Подождите, я не готов делиться информацией, — возражает Минки и поднимается из-за стола, раздражённо глядя на бледного Химчана.        — Тогда будь готов потерять своего напарника в ближайшие недели, а также получить взамен кровавые кошмары и чувство вины и сожаления до конца жизни, — фыркает Химчан и вскидывает бровь. — Неожиданно? А будет хуже. Много хуже. Так что?        — Согласен.