Палпатин нашего времени

Два года спустя. Две сестры. Имя одной Хаос, другой Разврат. Румянец и Занна. Когда-то эти два ситха навевали ужас на весь Сенат, но в один день они допустили роковую ошибку, взяв Палпатина к себе в ученики. Сидиус, благодаря случаю, смог свести Румянца с ума, стерев той память и навсегда заточив Румянца в собственном кабинете. Но это был не конец, Занна всё ещё была жива и готовила козни против Палпатина. И у неё получилось. Единственная приемная дочь Сидиуса – Ницхона ушла от своего отца, избрав путь глупости, по мнению Палпатина. И как считал Сидиус, именно Занна приложила к этому руку. ******* Палпатин сел на лавку, неподалеку от Лицея. Теперь здание было оккупировано Занной и целиком принадлежало ей. Темный лорд тяжело вздохнув, скинул свою мантию и достал серебряный меч, на лезвии которого на иврите было записано имя любимой дочери. Сидиус очень, очень грустно улыбнулся, прочитав его. Но смысла в этой надписи он уже не видел. Больше не видел. Да и какой может быть смысл? Отец не смог спасти свою любимую дочь от… Сидиус проглотил тяжелый ком в горле, который всегда появлялся, когда он испытывал тяжелую форму отчаяния. Палпатин уже привык к постоянному чувству горечи, сопровождавшему его уже год, но сейчас оно уже достигло своего апогея. Он мог смириться со всем, но не смог смириться со смертью дочери в своём сердце. Палпатин знал, что он никогда не сможет смириться, пока жив. Он знал, что та боль, та страсть не успокоится пока окончательно не подточит его изнутри. Палпатин горько усмехнулся. Он часто слышал высказывание, мол, то что нас не убивает делает нас сильнее. Какая же это глупость. Сидиус на собственном примере прочувствовал ужасные страдания, и может с уверенностью сказать: всё то, что нас не убивает сразу, убивает постепенно. Раны, оставленные на его душе, никогда не заживали бесследно. Одни зарастали жесткими рубцами, другие начинали гноиться и не заживали вовсе. Сидиуса многие пытались утешить, многие заботились о нём, но всё это имело мало смысла. Но Палпатин не хотел утешаться и не видел в этом смысла. Хотя возможно просто никто не мог понять ту муку, которая царила в его сердце. Ему говорили, что он попусту загоняется, что всё пройдёт, что у него всё впереди. Палпатин в свою очередь не понимал утешающих. Всю их жизнерадостность, их энергию и… Их наивность. Как глупо, будучи счастливым, пытаться понять умирающего от горя, надеяться помочь тому какими-то словами. Темный повелитель раньше пытался следовать советам. Пытался развеяться, отвлечься от этого, но это не помогало, а лишь отсрочивало неизбежное. Впрочем, Палпатину ещё не время было умирать, у него осталось одно незавершенное дело. Занна. Сидиус, засунув меч за спину, двинулся в сторону Сената. На Сидиуса, когда тот вошёл и начал подниматься по лестнице, набросились несколько верных Занне приспешников, так называемыми её учениками, но Палпатин лишь наотмашь рубил тех, не особенно взирая на лица. В голове Сидиуса промелькнула мысль, что часть из них может являться остатками от гвардии Румянца. В любом случае, все они уже были одурманены новым хозяином. Владыка чувствовал. Она уже близко… На третьем этаже, в своём кабинете. – Терпение, сестра, я чую его, он идёт, а ты получишь его душу и восстановишь свою память, – заслышал Сидиус голос, доносившийся из дальней части коридора, – получишь его боль, его ледяное страдание… Наешься им. – Уже недолго, сестричка, уже… – Вылазь! – Прорычал ей Палпатин. – Я чую твою боль, Палпи, вижу страх, – ехидствовала Занна, выходя из своего кабинета в коридор. – Ницхона умерла, а в твоём сердце остался лишь хлад, – её гнусный голос резал слух, Занна будто знала о нём всё, – расчёты Дарта Румянца не лгут, ты не переживёшь этого боя. Палпатин знал это. Ради этого он и пришёл. – Неужели ты пришёл сюда ради того, чтобы якобы отомстить? – скрипела сытх, не услышав возражений, – нет, я знаю истинную причину. Ты пришёл сюда не для того, чтобы убить меня. Ты пришёл сюда чтобы… сдохнуть? Занна оскалилась. – Что, Сиди, жестокого диктатора подвело его хваленное каменное сердце? – Продолжала та глумиться и расхохоталась, – жестокосердный Палпатин умирает от собственного горя? Так называемая любимая доченька тебя разочаровала? Она же для тебя никогда не была дочерью, и я это знаю. Палпатин ничего не ответил, но в душе согласился. Занна была права, Ницхона не была дочерью Палпатина. Он никогда не относился к ней как к ребёнку, как к девочке, которую нужно опекать и воспитывать… Она была для него чем-то великим, светлым и… любимым. И погасить это чувство, после всего что случилось он просто не мог. Перед глазами Палпатина промелькнули все их совместные моменты. Все те, когда Палпатин был с ней счастлив. Он представил её глаза, но они уже не источали той жизни и любви. Теперь владыка в них видел лишь безразличие и смерть. Ситху стало больно, он зажмурился, а внутри него кольнуло со страшной силой да так, что потемнело в глазах и отпустило. Хватит страдать. – А ты боишься, ты чувствуешь страх. – Лжёшь, – отрезал стальным голосом владыка. Занна уже начала сомневаться в своих словах, – я уже ничего не чувствую. Сидиус достал меч и пошёл в атаку. На владыку из кабинетов выбежали прислужники Занны. Пока Палпатин разбирался с безмозглыми тварями, Занна продолжала злорадствовать, держась в стороне: – Оглядись. Ты чувствуешь их ненависть? Ты троллил их братьев ради забавы и использовал в своих корыстных целях, пока те были разумными. Они хотят твоего страдания, мечтают полакомиться твоим сладким от боли мясом, а ты уже не опасен. Ты хочешь смерти, я знаю это, я чувствую дыхание самоубийцы. Расчёты Дарта Румянца не лгут… – Заткнись. – Палпатин медленно, но верно пробирался к сытху Занне. Сидиус знал, что это его последний бой и желал, чтобы в этот вечер пролилось как можно больше крови. Гнев располнял его и поглощал все хорошие эмоции, будто черная дыра, оставляя только ненависть, Но Палпатин решил, что пусть будет так. Подобравшись вплотную к Занне, он рубанул что есть силы, заставляя черную кровь потечь по её плечу. Занна, взвизгнув, начала убегать, но не удержавшись рухнула на пол. – Пощади! – взмолилась сытх, – я тебе ещё пригожусь! Умоляю! Хочешь, я наколдую? Хочешь я наложу приворот или отваром магическим отпою? Голубчик, она вмиг бросится к тебе на шею… Палпатину нечего из этого было не нужно. Как и смерть этой сытхки ведьмы. Он никого не желал принуждать к любви к себе. Да и не верил в возможность такого. Впрочем, ему не нужна была смерть этой ведьмы. – Забирай свою сестрицу, затаитесь в какой-нибудь норе и постарайся никогда не попадаться мне на глаза. Никогда. Занна подскочила и побежала в свой кабинет, схватила бледную и ничего не понимающую Румянца, побежала вниз по лестнице, а будучи на ней выкрикнула: – Убить его! – и скрылась из виду. Сидиус не обратил на это никакого внимания и бегом ворвался в кабинет Занны. Громил всё вокруг, разломал стул, изрубил стол и метнул меч в шкаф, пытаясь утихомирить ту чёрную дыру, разрушавшую его изнутри. Не помогало. Палпатин сел на остатки стула ведьмы. Ему хотелось кричать, биться в неистовой истерике, рыдать, но он не мог. Он умер вместе со своими мечтами, которые давно сгнили в его душе. Остался лишь сосуд души, которому недолго осталось. К кабинету медленно подбирались омерзительные твари. Сидиус не шелохнулся. Он пришёл только ради этого. Занна была права. Он не приходил мстить. Не приходил добиваться правды. Не приходил сюда, чтобы что-то исправить. Он пришёл сюда только ради окончательной смерти. В голове темного владыки возникли мысли о жизни после смерти. Говорят, Господь дарует Всеобнимающую Любовь своим верным чадам и жизнь в своём Царствии. Палпатин не был таковым. Он был страшным грешником, а как известно, грех ведёт к смерти, уже окончательной. И он её заслужил, избрав зло. Заслужил её в тот момент, когда надел свою мантию ситха. Твари уже заползали в кабинет. Перед тем, как зажмуриться, Палпатин увидел голубя, сидевшего перед ним на полу. Это был самый прекрасный голубь, которого он когда-либо видел. Сидиус улыбнулся, по его щеке протекла солёная слеза. Он ожидал резкой боли, которая должна была возникнуть при разрывании его плоти. Но её не было. Сидиус был в недоумении. Открыв глаза, он увидел, что твари медленно разбредаются от него. Голубь сидел у него на плече.