Тёмные ночи, долгая тьма

Снег под ногами громко хрустел. Гэвин шумно втянул носом утренний морозный воздух, чувствуя, как пылает лицо. Ему нужно было сосредоточиться на своей цели и на том, чтобы вернуться из своей вылазки живым и невредимым, но всё, о чём он в действительности мог думать сейчас — это Ричард. Ричард в бреду перепутал его с кем-то ещё, а Гэвин просто нагло воспользовался его состоянием — другого более внятного объяснения растревоженное сознание дать не могло. Но это нисколько не успокаивало, и не думать о поцелуе не получалось. — Ну же, Гэвин, — хрипло сказал он сам себе и встряхнулся, пытаясь сбросить с себя ненужные — по крайней мере, сейчас — мысли. Туман осел, и перед его взором открывался вид на замёрзшее озеро с множеством точек-рыбацких домиков, из которых Гэвин в своё время вынес всё подчистую. Дальше, совсем едва различимо, были видны маленькие туристические кабинки. Ни волков, ни оленей видно не было. Возможно, это и к лучшему. Гэвин ступил на лёд. Подошва с толстыми протекторами не раз выручала его, когда нужно было бежать через озеро к укрытию. Он чувствовал себя почти… хорошо, когда вышагивал вперед, огибая встречающиеся на пути рыбацкие домики. Сейчас его путешествие имело цель. Выступая на службу, Гэвин, как и все полицейские, клялся «служить и защищать», но романтическая сторона работы в полиции быстро разбилась о бытовуху и кучу де-юро и де-факто правил, которые надо было соблюдать. Избить уёбка в кровавые сопли, чтобы выбить признание в изнасиловании, — нельзя. Случайно забудешь пиздануть про права-обязанности-адвоката, и вот уже допрос не идёт к делу, как доказательство. Усаживаешь алкаша, торгующего наркотой, на казённый трон за домашнее насилие и нелегалку, а его жена плюет тебе в лицо, потому что теперь она одна с тремя детьми. Зато за депортированную работающую семью мексиканцев с просроченной визой — премия. Молодец, Гэвин, только отчёт на двадцати страницах сдай к вечеру, окей? Даже за спасение котёнка с дерева он в своё время получал куда больше благодарности, чем за свою основную работу. Бесконечная череда однотипных вызовов на дебоши, торговлю наркотой и подозрительных подростков с вкраплением отборного дерьма, после которого хотелось провести дезинфекцию — и внешнюю, и внутреннюю. А ещё взгляды тех, кому уже не сможешь помочь, кому плевать на количество лет в приговоре суда, потому что даже самым строгим наказанием не вернуть отнятое. Ты не станешь работать в поле, если тебе плевать. Те, кому было плевать, убегали выше: в управление, ФБР, или, наоборот, в архив, где можно было абстрагироваться от действительности, не видя живых лиц — только имена. Оставшихся это ломало. Кого-то слишком быстро, кого-то постепенно. Первые — уходили, вторые — привыкали жить сломанными, по большей части находя себя в алкоголе или веществах. Или во всём сразу. Гэвин с ниоткуда взявшейся злостью пнул мелкий камень. Морозило. Щеки горели от холода, и Рид повыше натянул толстый шерстяной шарф. Сейчас он многое отдал бы за балаклаву или лыжную маску. От капюшонов пришлось отказаться: один раз не услышав топот волка, Гэвин едва не поплатился жизнью. Спасла быстрая реакция и опыт в стрельбе. Ступив на твёрдую землю, он выдохнул. Домики выглядели точно так же, как тогда, когда Рид убегал. Никаких следов — ни волчьих, ни человеческих. Впрочем, каков шанс был найти здесь ещё одного выжившего? Зато его следы резко выделялись на девственно-чистом снегу. Если оставить всё как есть, волки легко смогут выследить его, когда не найдут добычу слабее. Гэвин оглянулся и вытащил из кармана упаковку молотого перца. Будучи подростком, он увлекался книгами о выживании в диких условиях, став постарше —просмотрел кучу роликов на ютуб-каналах и часто выбирался в походы в какую-нибудь глушь. Отец, когда был ещё жив, постоянно рассказывал ему о том, как они путали следы для преследующих их собак. Высыпав содержимое упаковки на место, где только что стоял, Гэвин быстро обтер подошвы о мох на дереве, сбивая запах, и направился вперёд. Не то чтобы это должно было дать стопроцентную защиту, но теперь было как-то… спокойнее. Хотя чем ближе он подходил к медицинскому пункту, тем тревожнее становилось. Судя по карте Джереми, медвежья тропа проходила не через сам медпункт, но в опасной близости от него. Траекторию движения старый охотник, к сожалению, не отметил. Оставалась какая-то пара сотен метров, только вот бежать Гэвин так и не решился. Приказав себе не думать, он направился вперёд. Дверь оказалась незаперта — отсюда тоже уезжали в спешке. Для Гэвина это к лучшему: большинство припасов должно было остаться на месте. Первым делом Гэвин закрыл дверь, на всякий случай, подпирая её деревянной тумбой. Не то чтобы он слышал, как медведи врывались в дома, но… Но лучше было перестраховаться. Гэвин сгребал всё, что видел, в первую очередь, выпотрошив все запасы лекарственных средств, которые только нашёл. На туристической базе не готовились к апокалипсису, но здесь было всё, что могло бы пригодиться для проведения простой операции в полевых условиях. Антибиотики тоже были, весьма серьёзные. Закончив с лекарствами, Гэвин обошёл весь медпункт по периметру, вскрывая каждый ящик, каждую дверцу на своём пути. Здание состояло из двух отсеков: приёмного и жилого, где стояли кровать, письменный стол, шкаф, буржуйка, холодильник и несколько кухонных шкафчиков. Незаметная дверь вела в крошечный санузел. Его рюкзак пополнился запасом топлива для ламп, спичками, точильным камнем и какими-то специями, которые он, не разбираясь, скидывал в рюкзак, а самое главное — десятком банок с консервами. Среди них нашлись и сардины. Гэвин очень давно не ел рыбы, и сейчас это кажется почти роскошью. Пара шоколадок и банка кофе стали приятным бонусом к его находкам. Зачем-то он проверил всю электронику, но ни компьютер, ни телефон всё ещё не подавали признаков жизни. Скользящий по комнате взгляд зацепился за висящий на стене ярко-красный короб с однозарядным сигнальным пистолетом. В своё время Гэвин использовал точно такой же, чтобы отогнать волка. Не раздумывая, он разбил локтем стекло и осторожно, чтобы не пораниться, достал пистолет. Задумчиво взвесил на руке, а потом убрал в карман бушлата. Пригодится. Оружие не может не пригодиться. В шкафу нашелся пуховик. Не первой свежести, но куда лучше, чем то тряпьё, что осталось у Ричарда после встречи с волком. Главное сокровище ждало его в одном из карманов пуховика: невскрытая пачка сигарет и зажигалка. — Ебать, — выдохнул Гэвин, чувствуя, как подрагивают руки. Херня все эти россказни про то, что воздержание способно избавить от пагубной привычки. Ты не куришь, если не хочешь курить. И наоборот. А Гэвин хотел. Очень хотел. Он нетерпеливо сорвал защитный слой и вытащил сигарету, прихватывая губами фильтр. Знакомый горький привкус табака успокаивал. Хоть что-то в новом мире оставалось неизменным. Гэвин курил, наслаждаясь каждой затяжкой. Дым наполнял легкие, проясняя голову и позволяя хотя бы ненадолго расслабиться. Напряжение растворялось в дыме, и Рид запрокинул голову, бездумно разглядывая тёмный деревянный потолок. Рука сама потянулась за второй, но Гэвин вовремя одёрнул себя, потому что пора было возвращаться. Теперь он сможет вылечить Ричарда, а потом… Что будет потом он и сам не знает: идти сейчас за маслом для фонарей уже не казалось такой уж первостепенной задачей. С появлением Ричарда всё незримо менялось — Гэвин больше не чувствовал, что смирился со своей участью. Теперь он хотел двигаться вперед, а не позволять себя двигать течению судьбы. Не исключено, что Ричард знает другой способ выбраться отсюда. Или ждёт, что его станут разыскивать в отличие от Гэвина. Его не искали, потому что сам так захотел — взял двухнедельный отпуск и уехал, никому не сказав куда именно. Жалел ли он об этом? Возможно. Но жалостью сделанного не вернёшь. Гэвин подозревал, что должен закончить вот так — никем не найденный, один на один с собой и своим прошлым. Только вот судьба распорядилась иначе, и теперь ему не оставалось времени на сожаления. Рюкзак значительно потяжелел. Гэвин закинул его за спину и попробовал пройтись по дому. Если придётся бежать — это будет только мешать. Перед ним встал выбор: что оставить здесь, чтобы облегчить свою ношу. Сигареты ни черта не весили. Еда им была нужна позарез. Как и лекарства. Пуховик однозначно потребуется Ричарду для того, чтобы не замёрзнуть по пути к охотничьему домику. Пришлось пожертвовать канистрой с топливом. По расчётам Гэвина, его хватило бы почти на две недели при экономном расходовании. Что же. Чем-то всё равно нужно было пожертвовать. Стало значительно легче. Гэвин сдвинул тумбу в сторону и выглянул на улицу. Погода стояла замечательная: пригревало солнце, снег лениво опускался на землю большими хлопьями. Порой дни на острове просто были спокойными. Никаких медведей, никаких бурь, никаких раненых пилотов на пути. Перехватив лямки рюкзака поудобнее, он захлопнул дверь и осмотрелся. Не было ни одного чужого следа, кроме тех, что принадлежали его ботинкам. Не слышалось ни дальнего воя, ни озлобленного рычания (иногда волки из разных стай дрались за еду), только шорох покачивающихся ветвей деревьев. Гэвин шумно вздохнул и сделал шаг вперёд. А потом ещё один, и ещё, и ещё. Он не верил своим глазам, когда черты администрации турбазы начали различаться всё чётче и чётче. Такое чувство, что сегодня какая-то незримая сила уберегала его от всех опасностей. Но чем ближе он подходил, тем различимее становилась свернувшаяся у порога человеческая фигура. Сердце заходится боем, в ушах набатом стучит пульс. Гэвин бросается вперед, позабыв обо всех предосторожностях, едва не спотыкаясь о занесённые снегом камни. Если это Ричард, если он зачем-то вышел, если кто-то нашёл его и попытался причинить вред, если… На снегу кровь. Много крови. Длинная цепочка, ведущая от железной дороги к турбазе. У Гэвина трясутся руки, как будто он в первый раз видит перед собой труп. На нём чужая одежда. Не та, что была на Ричарде. Это не Ричард. Только сейчас он это понимает. Гэвин падает на колени и переворачивает бедолагу, безмолвно вглядываясь в незнакомое лицо. Неизвестный решил повторить путь Ричарда, но не встретил помощи и закончил свою жизнь в одном шаге до спасения. — Мне жаль. Мне так жаль, приятель, — зачем-то говорит он, обращаясь к тому, кто никогда уже не даст ответа, а потом прикрывает застывшие стеклянные глаза ладонью. Нужно было проверить Ричарда и заняться телом. Похоронить его, хотя бы под снегом, будет правильно. Гэвин машинально осматривает карманы его куртки. Во внутреннем он нащупывает что-то плотное и прямоугольное. Удостоверение пилота на имя Уильяма Маккензи. Подумать он не успевает. Угрожающее глухое рычание раздается совсем рядом. Гэвин поднимает голову и откатывается в сторону, в последний момент уворачиваясь от прыгнувшего на него волка. Счёт идёт на секунды. Гэвин рывком поднимается на колени и выхватывает из кармана нож в тот самый момент, когда зверь бросается на него вновь. Он выбрасывает руку в перчатке вперед, вталкивая в раскрытую пасть. Вонь старой псины и крови бьёт в нос. Боль пронизывает до костей, но толстые рукава шинели защищают его запястья от сильных повреждений. Гэвин замахивается и ударяет ножом в шею. Волк странно всхлипывает и разжимает зубы, но Рид и не думает останавливаться, яростно нанося удары ножом. Кровь брызжет, пачкая руку с ножом. Гэвин и сам не понимает, отчего так сорвался. Возможно, он мстил за Ричарда. Возможно, за того парня, Уилла, который так и не добрался до спасения. Возможно, за всех тех, кто не смог себя защитить. Ответа у него не было. Тяжело дыша, Гэвин с отвращением вытаскивает руку из раскрытой пасти. Перчатки можно было отстирать, но у него не было никакого желания сохранять их. На турбазе были запасные. Бушлат же почти не пострадал — волку так и не удалось прокусить толстую ткань. Внезапно дверь с грохотом распахивается и на пороге появляется Ричард. Бледный, как полотно, он прижимал ладонь к раненому боку и едва стоял на ногах. Гэвин встретился с ним взглядом и почувствовал, как облегчение с головой затапливает его. Прошло не больше шести часов с тех пор, как он покинул турбазу, но страх не увидеть его живым отпустил только сейчас. — Я услышал шум, и… Бог мой, Уилл! Ричард хватается побелевшими пальцами за дверной косяк. Гэвин поднимается и отбрасывает нож в сторону. Ноги кажутся тяжелыми и ватными, но волна адреналина постепенно оседает, оставляя его наедине со звенящей пустотой. — Тебе не нужно было выходить. Вообще, — сипло говорит Гэвин и заводит его в дом, прикрывая за собой дверь. Ричард идёт вслед за ним послушно, но как-то… отстранённо, погруженный в свои мысли. Гэвин не говорит ни об Уилле, ни о его лжи. Он молча расстегивает на нём рубашку (нужно уже было найти для Ричарда что-то поудобнее) и развязывает наложенную утром повязку. Состояние раны не ухудшилось, но и никаких улучшений Гэвин не заметил. Он вытряхивает содержимое рюкзака прямо на пол, не особенно заботясь о том, чтобы что-то поберечь. Ричард молчит, а Гэвин злится — злость подступает медленно, обхватывая пальцами глотку и мешая говорить. Только порыкивать и фыркать раздраженно, точно дикий зверь. Гноя в ране почти нет. Может быть, Ричард действительно выкарабкался бы сам, без лекарств. Может быть, тогда Гэвин спас бы ещё и пилота. Может быть, Ричард сейчас винит в его смерти себя. Или Рида. Или их обоих. Новая мазь щиплет кожу, и Ричард шумно тянет воздух сквозь плотно сжатые зубы. Гэвин не нежничает. Перебинтовывает его, завязывая узел куда крепче обычного, а потом бросает на матрас рядом пачку антибиотиков и ставит кружку с водой. Всё так же без слов он уходит на улицу, хлопая дверью. Злость придаёт ему сил и какого-то отстраненного равнодушия. На берегу за туристической базой Гэвин разрывает сугроб руками. Мёрзлый снег поддаётся с трудом, но Рида это распаляет только сильнее. Физический труд прочищает мысли, но он старается не думать о том, что ждёт его за дверью, стараясь закончить со своей работой дотемна. Гэвин не забирает ни одной вещи у Уилла и даже возвращает ему назад удостоверение, пряча в карман рядом с фотографией женщины с короткой стрижкой. Фотографию он не приметил раньше, но когда нашёл — несколько минут тупо разглядывал, силясь запомнить черты лица, чтобы что?.. В основание снежной могилы, у головы, он втыкает самодельный крест из досок, перевязанных обрывком веревки. Скорее всего, крест не переживёт и первой бури, но Гэвину всё равно кажется это правильным. Ножом он выцарапывает имя и годы жизни. Такое вот своеобразное извинение перед Джереми за то, что не смог должным образом проводить его в последний путь. Постояв пару минут у могилы, Гэвин разворачивается и подходит к туше мёртвого волка. Волчатину он не любил из-за специфического запаха и вкуса, но сейчас было не до капризов. Ричард приподнялся на локтях, когда он вошёл. По всей видимости, собирался что-то сказать, но передумал, заметив хмурое выражение на лице Гэвина. Злость, отпустившая его было при созерцании могилы, подняла голову вновь. Гэвин спас его и рисковал своей жизнью, чтобы добыть лекарства, а получил в ответ только ложь. Внутренний голос подсказывал, что будь он на месте Ричарда, скорее всего, поступил бы точно так же. Раздраженно пыхтя, Гэвин оттаскивает тушу волка в неработающий санузел и бросает на пол. Спину и ноги ломит, но некогда отдыхать и жалеть себя. Скинув лишнюю одежду, он берётся за нож. Кроликов было проще освежёвывать. А вот снять шкуру с волка и не повредить её у Гэвина никогда не получалось. Так и сейчас, отделив лапы и голову от туловища, он пытается поддеть шкуру ножом, но рука вздрагивает и срез выходит кривым, портя всю работу. — Блядство! — внезапно для себя орёт Гэвин и отшвыривает нож. — Ебаное блядство! Сука! Он ударяет ногой дверь, а потом снова и снова, пока пламя ярости не затухает в нём окончательно. Задыхаясь от крика, Гэвин вжимается лбом в холодную кафельную плитку и закрывает глаза. Ни глубокие вдохи, ни счёт до десяти нихера не помогали ему справиться со злостью. — Гэвин, — чужая ладонь накрыла плечо, и он почти дернулся, чтобы сбросить её, но не стал. Ричард стоял за его спиной и молча сжимал плечо, пока Гэвин не заговорил сам: — Я знаю, что ты не пилот, я не знаю, какого хера ты соврал мне, точнее, знаю, но не понимаю, почему и, блядь, понимаю одновременно. Меня бесит, что я ушёл и не смог помочь твоему другу. Меня бесит, что меня не искали, хотя я сам сделал всё для этого. Меня бесит моя беспомощность и то, что я не знаю ответов ни на один из своих вопросов… Пальцы Ричарда сильнее сжимаются на плече. Он делает шаг ближе, и Гэвин буквально чувствует его горячее дыхание на своём затылке, напряжённо замирая. — Прости, что солгал тебе. Я вообще плохо помню, что наговорил тогда, я не знал, кто нашёл меня и пытался защититься, — в словах Ричарда звучит искреннее раскаяние. — Я благодарен тебе за спасение. Мне жаль Уилла, мне жаль, что так получилось, но все мы здесь были в равных условиях. Нельзя изменить то, чему суждено было случиться. Или не случиться. Плечи Гэвина опадают. Он только сильнее вжимается лбом в стену, коротким движением языка слизывает скатившуюся по щеке слезу. Голос Ричарда звучит успокаивающе. — Уилл не был моим другом, но он был хорошим человеком и хорошим пилотом. Единственным, кто согласился помочь мне добраться до Милтона. Туда… Туда уехал мой знакомый за несколько дней до катастрофы. Гэвин хочет спросить, что думают по этому поводу в остальном мире. Что вообще происходит в остальном мире: полтора месяца он не слышал никаких новостей с континента. Но эмоции берут верх, и он криво ухмыляется, с болью отмечая, что кого-то всё же пытались разыскать в снежной пустыне даже ценой собственной жизни. Ричард, словно услышав его мысли, стиснул пальцы ещё сильнее и перехватил другой рукой поперек живота, неуклюже обнимая со спины. Гэвин не знал, чего хочет больше — вывернуться или застыть так навсегда. — Мне жаль, что ты думаешь, будто никто не искал тебя… здесь. «Да», — отстранёно думает Гэвин. — «Здесь никто и не подумал бы меня искать». Вслух он говорит совсем другое: — Хорошо. Но не лги мне больше, Ричард. — Никогда, — тихо выдыхает Ричард ему на ухо. Гэвин не может скрыть дрожи, прошедшейся по телу от его дыхания. Он знает, что Ричард это чувствует. Не может не чувствовать. — Никогда, — повторяет Рид, припечатывая их негласный договор, а потом неловко выбирается из его рук. В ушах снова шумит кровь: от внезапной близости и воспоминаний об утреннем поцелуе. Больше полугода воздержания, не считая дрочки на порно, дают о себе знать. Гэвин всегда любил члены. Это он понял ещё в старшей школе, когда драка с одноклассником (причину Рид так и не смог вспомнить) внезапно переросла в поцелуй, а поцелуй — во взаимную дрочку и последующий за ней неуклюжий подростковый секс. Ричард, судя по утренней просьбе в бреду лихорадки — играл за его команду. Или за обе. И если так, то они могли бы просто… просто снять напряжение. Гэвин смотрит на замершего Ричарда и по-собачьи встряхивается, сбрасывая с себя морок. Нет, они не могут. Он не может. Херня это всё. — Тебе надо лечь, — говорит он, скрещивая руки на груди. — Ты выглядишь так, будто собираешься присоединиться к Маккензи через пару часов. Ричард кривится, и потому Гэвин, уже мягче, добавляет: — Я рад, что мы всё выяснили, но тебе действительно нужно ещё поспать. Я разбужу тебя, когда королевский стейк из волчатины по-ридовски будет готов. — Хорошо, — Ричард покорно соглашается и уходит, а Гэвин возвращается к разделке туши. Сейчас это даётся куда легче, чем раньше.

***

Гэвин маринует куски волчьего мяса в яблочном уксусе, не добавляя больше никаких приправ. Срезанное сало шкворчит на сковороде, поленья уютно трещат в огне, а за окном снова зло завывает ветер. Затишье оказалось недолгим. Он лениво гоняет куски сала по сковороде, чтобы поскорее растопить их. — Где ты научился так готовить? — Как — так? — Гэвин не оборачивается, прекрасно зная, что Ричард уже минут десять не спит и разглядывает его. Совладать с этими взглядами становится всё сложнее. Гэвин чувствует притяжение к нему — не только физическое, и это необъяснимо. — Вкусно, — с усмешкой говорит мужчина, как будто это и без того очевидно. — Не ел ничего вкуснее. — Мы же договорились, что ты не лжешь мне, — притворно ворчит Гэвин. — Но это правда! — Здесь просто свежий воздух. И нет другого выбора. Ричард тихо смеётся, а Гэвин ловит себя на том, что улыбается в ответ. Всё было куда хуже, чем он мог подумать. За ужином они болтают о всяких мелочах. Гэвин узнает, что они болеют за одну и ту же футбольную команду и одинаково ненавидят «львов»*. Их вкусы в музыке и книгах оказались поразительно схожими, как и политические взгляды — по большей части им обоим насрать на политику и всё, что с ней связано. Ричард, кажется, крепнет с каждым часом. Он дает перебинтовать себя, выпивает лекарства и покорно ложится на матрас, хотя до этого несколько раз порывался помочь. Гэвин выходит из дома ненадолго, чтобы набрать снега для растопки и покурить. Дым растворялся в морозном ночном воздухе. Гэвин посмотрел вверх, и голова его закружилась от мириад звёзд, рассыпанных по небу. Такого в Детройте не увидишь. Такого нигде не увидишь. Захотелось показать это Ричарду. И отвесить себе пощёчину за такие мысли. Выбросив окурок в снег, он возвращается назад. Ричард, несмотря на приказ быть хорошим и спать, упрямо дожидается его возвращения. Гэвин сбрасывает куртку и ботинки, ставит на огонь ведро снега — как раз подтает к утру — и забирается под одеяло, вслушиваясь в треск поленьев и чужое дыхание. Уснуть не получается. Ему неспокойно, но в этот раз совсем по иной причине. Когда он осторожно поворачивает голову и смотрит на профиль Ричарда в свете огня, возбуждение накатывает удушливой волной, сворачиваясь в тугой узел внизу живота. Член тяжелеет в трусах, и Гэвину до боли хочется коснуться его, чтобы получить разрядку. Вспоминается утренний поцелуй — слишком целомудренный, чтобы возбудить, но вместе с тем всё равно возбуждающий. Вспоминаются его взгляды, его слова, его дыхание на затылке и прикосновения. Не переходящие черту, но балансирующие где-то на грани. Гэвин снова напряжённо вслушивается в чужое дыхание и, удостоверившись, что Ричард всё же уснул, запускает ладонь под резинку белья, плотно обхватывая член у основания. Он зажимает рукой рот, чтобы не застонать и, закрыв глаза, яростно двигает пальцами по стволу. Этого мало. Хочется большего. Хочется сбросить к чёрту душное одеяло, стянуть одежду. Хочется почувствовать чужие руки и тёплое дыхание совсем рядом с чувствительной головкой. Гэвин задушенно всхлипывает и кончает в свою ладонь, даже не подозревая о том, что сегодня не одного его мучила бессонница.