Эхо

Вместе с холодами пришла долгая и тяжёлая зима. Она укутала снегом не только город, но и душу. Казалось, что-то внутри Широ умерло. Мыслей было так много, что он перестал понимать их. И слушать. Жизнь, за которую он зачем-то хватался, ему опостыла. Всё, в чем он находил смысл, осталось позади. Груз воспоминаний висел на шее как удавка. Он был готов затянуть её в любой момент, но что-то останавливало. День рождения, всегда казавшийся ему самым счастливым днем, уже не казался праздником. В этом году. И во всех последующих. Кит продолжал ему сниться, но со временем это стало происходить всё реже и реже. Такаши не помнил ни одного сна, в котором бы он не плакал. Каждый раз, просыпаясь, он понимал, что любовь к Киту не исчезает, а шрам на сердце только растёт. Должно быть, именно это чувствовал Кит, когда остался один. Должно быть, это — именно те чувства, которые его погубили. Такаши не знал наверняка, но не сопротивлялся. Если его сердце однажды остановится — он наконец встретится с Китом. Там — за гранью. Прежде о такой любви он читал только в книгах. Сложно было предположить, что подобное когда-то коснётся его самого. До встречи с Китом он считал любовь глупостью. Ему казалось, что человек может от неё отказаться, если сильно этого захочет. Но он не мог. Или не хотел. Единственное, что доставляло ему радость — это музыка. Музыка, способная хотя бы на мгновение унять боль и позволить забыться. Он перестал пытаться воспроизвести ту сонату, которую когда-то играл Кит. Он стал пытаться писать собственную. Для него. Особенно тяжело было в начале. Сложнее всего было понять, что именно он хотел передать, какие чувства хотел вложить. Выяснить это было нелёгкой задачей. При мыслях о Ките голова начинала разрываться, а сердце стучало так часто, будто готово было выпрыгнуть из груди. Он писал постоянно, все время меняя наполнение композиции. Чувств было так много, что даже самая длинная соната не вместила бы в себя их все. Теперь это стало его смыслом. Он не заметил, как ноты заполнили страницы его ежедневника, как переползли в альбомы, тетради, дневники, и даже на стены. Широ писал всегда. Всегда, когда в голову приходила мысль. Писал, зачеркивал, огорчался, и снова писал. Это помогало ему не сойти с ума. Музыка и Макс, который всегда оставался рядом. Ни смотря ни на что. К тридцати годам волосы Широ полностью поседели. Та боль, с которой он проживал каждый день, не утихала. Печаль, обида, сожаление... Эти чувства, которые сопровождали его везде. В какой-то момент он уже не помнил, каким был прежде. Каким был до Кита. О возвращении к прежней жизни не могло быть и речи. Он уже не знал, какой он на самом деле. Способен ли он искренне радоваться чему-то. Способен ли вновь полюбить? Последнее казалось немыслимым. Широ не представлял, как может хотя бы ещё раз в жизни влюбиться. Он не мог думать ни о ком, кроме Кита. Ни о ком другом. Предложений о женитьбе было довольно много. Барон, поручившийся позаботиться о его безбедном существовании, был не единственным, кто желал выдать свою дочь за молодого Виконта. Однако, в достатке Широ совсем не нуждался, а репутация, которая ходила вокруг него, была ему безразлична. Безразлична, как и всё остальное. Он не понял, в какой момент потерял вкус к жизни. Наверное, в тот, когда Кит исчез. Сейчас у него не было ни желаний, ни мечт, ни ценностей. Единственное, что он ощущал отчетливо — это усталость. Он чувствовал её всегда: утром, днем, вечером. Он чувствовал её, приезжая на работу. Чувствовал, ложась спать. Чувствовал, приходя на могилу к Киту. Чувствовал, что она поглотила его целиком, подавляя все прочие чувства. В какой-то момент даже музыка перестала радовать. Каждый раз, садясь за рояль, он ощущал, как дрожат его руки. Сердце словно замирало с каждым прикосновением пальцев к клавишам. Единственное, что заставляло из раза в раз возвращаться в гостиную и начинать играть — это желание дописать сонату. Сонату для Кита. Сперва она выходила печальной. Его сердце разрывалось от тоски и боли, но со временем он понял, что хочет от этой композиции чего-то совершенно иного. Он хочет, чтобы в ней чувствовалась не только печаль, но и радость. Радость, которую Кит приносил ему каждый раз, появляясь. Впервые за долгое время Широ отбросил попытки составить идеальную композицию. Он просто играл. Играл так, как хотелось. Играл для Кита, желая рассказать о чувствах, переполняющих его изнутри. О тоске, о радости, о печали, о счастье, о холоде, о тепле, о расставании, о любви. О последней он знал крайне мало. Ему не удалось вполне почувствовать её вкус, но горечь он ощущал отчетливо. Горечь, которая граничила с какой-то глупой надеждой. Эти противоречивые чувства превращались в музыку. Клавиши под пальцами стали звучать громче, а гостиная, долгое время пребывавшая в тишине, наполнилась звуками. В них было всё. Всё, что он так сильно хотел сказать Киту. Всё, что так хотел испытать сам. Всё, что он уже испытал. Всё, чего ему не хватало. Он потерял счёт времени, совершенно забывшись. Его поглотили чувства, которые он так долго держал внутри. Которые никак не мог выплеснуть. Которые пытался забыть, не понимая, что им просто нужно дать волю.

***

— Ты всерьёз задумал продать рояль? — Макс, с недоумением смотрящий на друга, взмахнул руками, — ведь это единственное, что по-настоящему тебе нравится. — В этом всё дело, — Такаши грустно улыбнулся, прикрывая глаза, — того, что было, я уже не смогу вернуть... Эта вещь сильнее всего привязывает меня к Киту, — решение избавиться от инструмента не было спонтанным. Он тщательно взвесил его, сделав вывод, что именно это — точка, с которой он не может сдвинуться уже почти двадцать лет. Это — та самая нить, которая крепко связывает его с прошлым, заставляя из разу в раз возвращаться к началу, — я дописал то, что хотел дописать уже много лет. Теперь у меня больше нет цели. Нужно двигаться дальше. — Долго же ты к этому шёл, — мужчина потёр лоб рукой, — сколько лет прошло... — Восемнадцать, — Широ ответил сразу, ни секунды не раздумывая, — прошло уже восемнадцать лет. — Подумать только... — Макс поднял голову вверх, всматриваясь в высокий белый потолок, — ты так и не женился. А теперь, в свой день рождения, собираешься лишить себя того, что долгое время берёг. — Ты знаешь, — Такаши проговорил тихо и медленно, будто задумываясь о чём-то совсем остранённом, — я любил только одного человека, — он посмотрел на часы, отмечая, что ему уже давно пора ехать, — и буду любить всегда. — Мне ли не знать, — Макс горько усмехнулся. За столько лет он тоже не смог завести новые отношения. Не смог создать семью, о которой когда-то мечтал. Не смог смириться с мыслью, что может полюбить кого-то другого, — вечером я приеду. Ко мне должен прийти новый служащий. — Буду ждать, — Широ улыбнулся, но Макс догадался, что эта улыбка была не более чем вежливостью. Он знал, что на душе у друга до сих пор воет ветер, и к своим тридцати шести он так и не смог отказаться от своей любви, — ко мне тоже должны заехать — посмотреть рояль. — Надеюсь, это изменит твою жизнь к лучшему. — Надеюсь, что и в твоей, наконец, произойдут перемены, — Такаши напоследок махнул рукой, исчезая за дверью. Шофер давно ждал его в машине. Как только друг уехал, на Макса опустилось тяжелое осознание. Осознание, что годы, которые могли стать самыми счастливыми в их жизни, прошли мимо. Как затянувшийся сон, от которого никак не получалось очнуться. Казалось, будто стоит крепко зажмуриться — и ты откроешь глаза там — в прошлом, минувшем двадцать лет назад. В той реальности, которую он так мечтал сохранить. В объятиях любимого человека. Теплых, как пуховое одеяло. Он вытащил из шкафчика недопитую бутылку виски, решив, что Широ не сильно обидится, если друг приедет нетрезвый. В конце концов, это уже происходило бессчетное множество раз. Макс наполнил стакан, намереваясь осушить, но звонок в дверь помешал ему это сделать. — Я открою, — он направился к двери, так как находился всего в паре шагов от неё. Утруждать дворецкого не было никакой нужды, — должно быть, это... — Добрый день, — парень, стоящий на пороге, легко улыбнулся, — меня зовут Рик, я хотел бы работать у Вас, — Макс замер, не в силах произнести ни слова. Он просто бестактно разглядывал незнакомца, переводя взгляд с одного места на другое. Кудрявые рыжие волосы, веснушки на лице, бледная тонкая кожа, однозначно, нежная, и... глаза. Голубые. Когда его взгляд встретился с чужим — сердце будто пронзила стрела. Бутылка выскользнула из рук и разбилась о пол, разлетевшись на мелкие осколки, но ни тот, ни другой не сдвинулись с места. — А мы с Вами... — первым нарушил тишину Рик, — нигде не встречались?

***

— Вы припозднились, Господин, — дворецкий забрал у Широ пальто, — Вас уже ожидают, — он поспешил в гостиную, по пути поправляя галстук и рукава рубашки. Даже перед покупателем стоит выглядеть подобающе. В зале — рядом с роялем, стоял парень. Его силуэт показался Такаши знакомым, но он не видел его лица. Гость, услышав шаги, обернулся, и Широ склонил голову, готовясь рассыпаться в извинениях за своё опоздание. — Здравствуйте, меня зовут... — когда их взгляды встретились, всё вокруг словно замерло. Такаши не мог поверить своим глазам. Он просто стоял, ожидая, когда прервётся этот дурацкий сон. Когда он исчезнет... Но парень не исчезал. Он был также реален, как всё, окружающее его. — Кит... — имя вырвалось само собой. Чувства, нахлынувшие разом, заставили сделать несколько решительных шагов вперёд. — Откуда... — фиалки глаз смотрели на Широ с нескрываемым удивлением, но парень так и не смог продолжить фразу. Его словно парализовало, когда Такаши оказался рядом, и его глаза — серые, как туман, посмотрели на него с трепетом и теплом. — Прошу меня простить, — будто опомнившись — всего на секунду, мужчина заговорил, — позволь мне кое-что сделать, — он подошёл вплотную, сдерживая дыхание, сбивающееся от волнения, — но если тебе станет противно или неприятно... оттолкни меня. Кит не успел ответить. Крепкие руки заключили его в объятия. Объятия, которые оказались тёплыми и невероятно нежными. Он не понимал, что происходит, но руки сами потянулись к чужим плечам. Он крепко обхватил их, прижимая к себе незнакомца, который, почему-то, казался ему родным. — Я много раз видел Вас во сне... Как такое возможно? — голос звучал тихо, у самого уха. Широ не верил. Не верил, что вновь слышит его. Не верил, что видит его лицо. Не верил, что чувствует тепло его тела. — Это не сон, Кит, — не разрывая объятий, он заглянул в чужие глаза — испуганные и удивленные. Глаза, которые были прекраснее всех звёзд во Вселенной, — это был не сон.