Per aspera ad astra

Утро привычно встретило Тёму острой пульсирующей болью в виске и кислой сухостью во рту. Под рукой завозилось гибкое и горячее тело, что тоже, в общем-то, было не ново. Солнце светило прямо в ебучее окно, потому что ни у кого не хватило ума задернуть вечером шторы. Стрелки часов подбирались к одиннадцати, было слишком поздно даже для того, чтобы вытащиться на пробежку, да и максимум на что Тёма был способен прямо сейчас - доползти до холодильника за минералкой. Длинноволосая грудастая рыжуля стянула с него остатки одеяла, откатываясь на край кровати, прохладный воздух здорово остудил кожу и пришлось вставать - искать незакрытое окно, задергивать злоебучие шторы, искать среди бутылок с бухлом в холодильнике минералку, умываться и приводить себя в какой-никакой порядок. В зеркало Тёма смотрит с лёгким отвращением - любоваться на свою похмельную рожу не любил, хоть и делал это с упрямым постоянством. В такие утра он казался себе старше, но не в хорошем смысле, нет. Повзрослевшим неудачником с больным блеском в глазах. Потом похмелье проходило, проходило и это мерзкое ощущение. Всё снова становилось хорошо - Тёма был успешен, занимался любимым делом, у него охуенно получалось и его даже любили. И даже прощали проёбанные тренировки и все эти скандалы, которых стало больше в последнее время. Прощают, потому что талантливый. Потому что тянет. Потому что въебывает на поле, как проклятый, когда не занимается хуйней и не влипает в дебильные истории. А ещё на экране хорошо смотрится во всяких понтовых рекламных роликах. Тёма давит тремя пальцами на щёку, оттягивая вниз - в зеркале отражается некрасиво и нездорово, смотреть противно. Тёма сплевывает зубную пасту в раковину, полощет рот, умывается ещё раз, и выходит в квартиру - чувствует себя уже получше. Рыжуля, в красных кружевных трусиках и тёминой футболке, плавно продефилировала мимо него в ванную, не сказав ни слова, только улыбнувшись уголком губ. Это было большим плюсом в её карму и кофе Тёма варит на двоих, что делал редко. И никогда не варил кофе тем, чьих имен не знал. Ну или не помнил, какая разница. Телевизор бормочет что-то на минимальной громкости, рыжуля всё ещё плещется в ванной - значит будет пить остывший кофе, не Тёмины проблемы. Он прибавляет звук, когда с экрана еле слышно доносится “А теперь новости спорта”, и, как всегда наплевав на правило не пить кофе на голодный желудок, пролистывает навалившиеся за ночь сообщения. Оторваться от этого занятия его заставляет резанувшее слух очень уж знакомое имя, которое давненько не звучало в отечественных новостях. Всё больше в зарубежных. Тёма так и сидит, как дурак, с кружкой в руке, забыв и про мобильник, и про кофе, и про похмелье, и про рыжулю. Которая, оказывается, уже вернулась из ванной. - Ого, Лебедев и правда возвращается? - она хмыкает, глянув в чашку. - Молоко? - В холодильнике, - заторможенно отвечает Артём. - Ты его откуда знаешь? Рыжуля смерила его взглядом, в котором явно читалось “Я так и знала, что футболистам не нужны мозги”. Вообще-то, обидно. Вообще-то, нужны. Но Тёма действительно протупил, учитывая что с рыжулей они вчера познакомились именно потому, что в отличие от абсолютного большинства смазливеньких грудасто-жопастеньких девиц в клубе, она действительно кое-что в игре шарила. Следовало, наверное, вспомнить, как её зовут. Как-то на “л”, какое-то дурацкое имя. Лиза… Линда? Всё не то. - Тебе такси вызвать? - очень хочется отделаться от неё, найти интервью, три секунды из которого показали в новостях и посмотреть полностью. - Да, будь добр, - промурлыкала рыжуля, попивая разбавленный молоком до кремового цвета кофе и полностью увлекшись происходящим на экране её смартфона. - Было классно, кстати. - Ага, - Тёма щелкает по каналам, в дебильной и странной надежде снова наткнуться на эту новость. Открой ноутбук и хоть весь день пялься. Потом, опомнившись, лезет в смартфон, заказывая рыжуле такси. Умная рыжуля не оставляет ему свой номер, не целует на прощание и даже не пытается выяснить, помнит ли Тёма её имя. Бриллиант просто, а не баба. Тёма, проводив её, возвращается на кухню, варит ещё кофе и садится за ноутбук. Валентин Юрьевич Лебедев, он же Полковник - вот хрен знает почему, никто, кажется не знал точно, у журналистов было тыщи три предположений, но приклеилось к Лебедеву намертво, - возвращался на родину. Тёма мечтал у него тренироваться с шестнадцати лет. Газпром - мечты сбываются. Лебедев был легендой сколько Тёма себя помнил. Артём мечтал играть под его началом с шестнадцати, но это потому, что мечтать о несбыточном Артём не любил, а в шестнадцать уже было понятно - шанс есть. Самый молодой, самый успешный, самый-самый (особенно на Тёмин взгляд) - всё это было про Лебедева. Он начал тренировать, когда Тёме было шесть и он пинал мяч с соседскими пацанами на слабо присыпанной песком площадке, затерявшейся во дворах на границе между жилыми домами и недостроями. Тёма приходил домой поздно вечером, уставший и довольный, плюхался на пол перед телеком, смотрел трансляции матчей или спортивные новости вместе с отцом, и откуда-то оттуда, из глубокого ещё детства помнил Лебедева. Он тогда был другой совсем, шестилетнему Тёме казался, конечно, ужасно взрослым (прям как папа), но был тощим, казался нескладным и почему-то завораживал. От него даже через экран тянуло непрошибаемой уверенностью и он, наверное, заражал ей своих ребят. Годы шли, Тёма рос и взрослел, душу готов был отдать за футбол, выкладывался по полной и почти боготворил своего тренера - Александра Юрьевича, державшего Тёму в ежовых рукавицах. Почти - потому что боготворил он Полковника. Уже не самый молодой, но по-прежнему успешный, с чернющими глазами и неулыбчивым породистым лицом, он что-то страшное с Артёмом делал, хотя Тёма его и вживую-то никогда не видел. Наизнанку хотелось вывернуться, лишь бы быть достаточно хорошим. Александр Юрьевич Артёма хвалил нечасто, нужно было реально заслужить, взять новую вершину, зато за рёбрами от каждой похвалы теплело и это словно ступеньки были - каждая похвала делала Тёму лучше, он словно бы ещё на шаг приближался к своей мечте. А когда Тёме было семнадцать Лебедев свалил в Европу. Говорили - не вернется, говорили, разругался с кем-то. Полковник принципиальный был - пиздец. Артёма это тогда очень задело. Понятно, что никто ему ничего не обещал, более того, сам Лебедев и знать не знал о существовании семнадцатилетнего Тёмы Петрова, до ломоты за ребрами и бульканья в горле влюбленного в футбол и, кажется, в Лебедева. Тёма не был уверен, потому что особо как-то не влюблялся. Времени не было. Ну и, Лебедева-то он не знал лично, так что успокаивал свою взбунтовавшуюся - и довольно сомнительную - гетеросексуальность тем, что просто восхищается ВалентинЮричем, как тренером. Как человеком, который чудеса творит и с отдельно взятыми людьми, и с командами. Ну а теперь, видно, что-то в лесу сдохло - Лебедев возвращался в Россию, в родной город, и, однако здравствуйте, именно здесь Тёма и играл уже третий год. Нет, не потому, что это был любимый город Полковника, любимая команда Полковника и вообще. Нет, просто так получилось. А теперь типа “папочка вернулся, детки” - Лебедев не говорит этого, конечно, но Артём - и весь хреналлион смотревших это интервью - отчетливо читает это в его взгляде, всё-таком же непроглядно-черном, цепком. Это одновременно охуенно и страшно. Но на посещение командного врача Тёма забил, конечно, не из-за этого. Ему реально стрёмно было появляться перед Вольфычем в состоянии перманентного похмелья, а в том, что опытный медик сразу просечет, что состояние именно перманентное, Тёма не сомневался. Вообще, Тёма, конечно, знатно проебался, растянув лодыжку так, что первые два дня стоять мог только на одной ноге, скуля от боли. И ладно бы на тренировке, или ещё как, но шёл отпуск и Тёма просто неудачно наебнулся на ступеньках клуба. Теперь уже никому не докажешь, что он даже особо пьян в тот день не был, просто под ноги не смотрел, да и ступеньки, прямо сказать, были крутые. Вольфычу он, конечно, озвучил другую версию - про неудавшуюся игру в пляжный волейбол, но прокатило это только потому, что Вольфыч к технике и современным технологиям был равнодушен, если они не касались медицины, поэтому расползшихся как вирус по интернету видео с разных ракурсов, запечатлевших Тёмино падение, не видел. Ну а те, кто видел, Тёму не сдали. Тем не менее, похмелье снова никуда не делось - интересно, отчего это, - и в клуб Тёма опять не поехал. Звонил Гоша, сказал, что Тёма мудак и дебил - но как всегда как-то по-доброму, даже огрызаться в ответ не хотелось. Гоша был отличным капитаном и охуенным мужиком. Еще он был классным другом и, несмотря на редкие и справедливые тычки Тёме за жизненные косяки, старался не лезть больше нужного в чужую жизнь. - В зал хоть ходишь? - тихо ярится Гоша, не получив никаких внятных ответов на незаданные, но очевидные вопросы. Тренировка, которую Тёма проебал, свисая с кровати вниз головой и переключая каналы - и периодически натыкаясь на свою улыбающуюся физиономию в рекламе банка, - судя по времени, только-только закончилась. - Хожу, правда, Гош. Нормально всё, сегодня просто… Ну не знаю, вышло так. - Вышло у него, - фыркает Гоша. - Завтра в десять официально нового тренера представят. Ну как нового… - Гошку явно прям распирает от счастья. Он с Лебедевым успел пару лет поработать, сам тогда только пришел в команду, и сейчас оставался единственным из “старого” состава. - Да знаю я, видел в новостях, Гош, - Тёма старается сделать голос как можно более равнодушным и, наверное, переигрывает - Гоша сворачивает разговор, повторив, для особо непонятливых - и непунктуальных - “завтра в десять”. Строго так повторив. Подразумевая очевидное - сам не позорься и нас не позорь. Позориться Тёма не собирался. И ребят подводить, тоже. Поэтому симпатичной кудрявой брюнетке, задрёмывавшей у него в постели, так и сказал: вставать мне завтра рано, так что на долгие нежные прощания, малышка, не рассчитывай. На кофе, кстати, тоже. Малышка то ли не возражала, то ли не слушала, но особого выбора у неё все равно не было. Тёма вертелся в постели без сна чуть ли не до утра - то просто смотрел в потолок и мысли не мог собрать в кучу, то бродил по квартире в поисках воды, мобильника и аспирина. В полчетвертого утра, так и не уснув, таращился в зеркало, неверяще ощупывая шею - эта маленькая кучерявая стервозина, привольно дрыхнущая в его постели, оставила ему такой красноречивый засос на шее, что спасти мог, наверное, только зимний шарф. Офигительно бы смотрелся в мае. Мелькнувшую идею разбудить девчонку и наорать на неё, Тёма отгоняет - всё равно уже нихрена не исправишь, а у него в жизни и так что-то многовато скандалов, вот ещё обиженной девчонки не хватало. Короче, спать он ушел на диван в гостиной и там почему-то уснул почти мгновенно, скрючившись в три погибели, накрывшись пледом и подложив под голову сентиментально-милую, но офигительно удобную подушку в виде кота. Утро не задалось прямо с того, что из-за пиздец какой неудобной позы, нога опять разнылась, будто у Тёмы проблем других не было. Стрелки часов медленно подползали к восьми, надо было начинать шевелиться, привести себя в порядок, насколько это возможно с таким засосом на шее, немножко размяться-расходиться, нога скорее всего пройдет, и ехать уже в клуб, хотя от одной мысли об этом колени подгибались и немели пальцы на руках. За это Тёма себя прям готов был книжкой по лбу стукнуть, но поделать всё равно ничего не мог. Звонок Грини застает его за размышлениями на тему завтрака. Лидировали апельсиновый сок и варёное яйцо, которое ещё стоило сварить. Схрена ли Грише было звонить в такую рань Тёма не представлял, поэтому ляпнул первое, что пришло в голову: - Поздравляю тебя, ты стал отцом? - Ты охуел что ли, Петров? - фыркает Гриня, который за последние полгода знатно затрахал всех тем, что они с Кристинкой ждут ребёнка. Тёма был за него искренне рад, с Гриней они дружили ещё с молодежки, и почти во все загулы отправлялись тоже вместе, пока Гриша не остепенился и не женился. Теперь перед Тёмой маячила перспектива стать крёстным и это было круто. - Крис ещё два месяца ходить, - ворчливо продолжает Гриня, явно обиженный тем, что Тёма не в состоянии считать до девяти. - Да блин, я только проснулся, Гринь, ну не сообразил, - оправдывается Тёма, наливая воду в кастрюльку, засыпая туда соль, закидывая пару яиц и всю эту конструкцию водружая на огонь. А был бы умный - сделал бы это вчера, вместо того, чтобы сверкать клыками в объективы фотокамер на открытии модного клубешника. - Ты издеваешься, что ли? - кажется совсем искренне удивляется Измайлов. - Артём, ты в край дебил? - Не понял, - огрызается Тёма, засекая время на кухонном таймере. - Тебе с утра пар выпустить не на ком, что ли? - Тёмыч, у нас тренировка через две минуты, олень ты безрогий, - шипит Гриня в трубку. - А звоню я тебе чтобы узнать, где тебя черти носят. У Тёмы сердце падает в пятки. И лёгкие, кажется, тоже, потому что, переводя взгляд с медленно закипающей воды на часы, он не может выговорить ни единого слова. - Ты вообще сообщения читаешь? Или тебе персонально звонить надо каждый раз? - продолжает шипеть Гриня. Обычно он орёт во весь голос, особенно, когда все свои, но, видно, перед новым тренером ещё опасается драть глотку. - Пиздец, - наконец-то выговаривает Тёма, кое-как собрав всё в единую картину и выключая огонь под кастрюлькой. - Я сейчас буду. Я быстро. Садиться за руль Тёма не хочет - на психе вмажется либо в столб, либо в историю, поэтому вызывает такси, расталкивает недовольную брюнетку, торопливо выставляя её за порог, натягивает шмотки - хорошо хоть сумку ночью, пока бродил, собрал, и срывается прочь из дома, едва не забыв закрыть дверь - приходится вернуться на два лестничных пролёта. Сообщений про утреннюю тренировку было три. Одно в общую группу в ватсапе, одно от Гоши и одно от Грини. Все они пришли вечером, когда Тёма уже отрывался в клубе, а потом оказались погребены под десятками других сообщений-оповещений. Тёма просто не ждал каких-то важных перемен в расписании после семи вечера, поэтому и разгребанию этих завалов даже ночью особого внимания не уделил. Стоило, на самом деле, вспомнить, знал же прекрасно, что Лебедев, во-первых, любит ранние тренировки, во-вторых, любит смотреть на своих ребят в деле и, в-третьих, дисциплину предпочитает по типу армейской. Полковник, одним словом. Но все эти мысли в голове копошатся только сейчас, а вчера ни одной этой умной сучки в голове как назло не оказалось. Тёма, супербыстро переодеваясь в пустой раздевалке, успевает мельком глянуть на себя в зеркало. Это пиздец, дорогие товарищи. Если бы Тёме снились кошмары, то снилось бы ему именно это - он, помятый, растрепанный, не до конца отошедший от вчерашнего кутежа (к десяти был бы как огурчик, Тёму всегда быстро отпускало), с отвратным засосом на шее предстает перед Лебедевым. И тот выгоняет его к хуям. Из команды, из клуба и вообще из футбола. Радовало одно, избавиться от Тёмы пока что было непросто, но имелось с полдюжины альтернатив, от которых Тёма взвыл бы не хуже, так что кошмарами на ближайшее время Артём был обеспечен. Всё что оставалось - взять себя в руки, нацепить самую обаятельную свою улыбку и надеяться, что у Лебедева было хорошее настроение и неебическое чувство юмора. Насчет настроения было непонятно, но чувство юмора у Полковника если и было, то на опоздавших игроков не распространялось. Поэтому, когда Тёма ввалился бодрой походочкой в зал, широко оскалившись и выдав “всем здрасте” - обычно это проканывало, ну, получал Тёма выговор за опоздание, но то дело привычное, - в ответ он получил громкое, ясное, жесткое и совершенно однозначное: - Пошел вон. Тёма от такого завис, так и застыл, замычав что-то удивленное. Глянул на Гошу - тот страдальчески нахмурился - и наконец-то посмотрел прямо на Лебедева. Лебедев на него не смотрел. То страшное, горячее, жуткое, что колыхалось за рёбрами, когда Тёма смотрел хорошую игру - и, особенно, когда они сами хорошо играли, - то, что всю жизнь гнало его вперед, к новым достижениям, к новым вершинам, к новым победам, та самая животная, отчаянная любовь к футболу, вскипела внутри с новой силой, словно Лебедев - живое воплощение любимой игры. Словно всё это было для него, как бы ни было это глупо. Он от себя на экране мало отличался. Спортивный костюм ему шёл так же, как и деловой, а уверенность в себе - и в своей команде - разливалась вокруг полноводной рекой. Тёма впервые себя частью команды не чувствовал. На него эта уверенность осязаемо не распространялось. - Начало тренировки в восемь, Петров, - спокойно заговаривает Лебедев, все-таки оборачиваясь, окидывая Тёму внимательным взглядом. - Для всех. В одно время. Это понятно? - Да, - напряженно кивает Тёма, чувствуя еще и злость, всколыхнувшуюся опасной приливной волной. По юности у Тёмы были проблемы с контролем, но давно уже не давали о себе знать. Сейчас, видать от обиды и волнения, его снова начало накрывать. - Не слышу, - спокойно-жёстко уведомляет Лебедев, заставляя Тёму вздрогнуть и вспомнить про себя с дюжину закрученных ругательств, чтобы немного успокоиться. - Да, тренер, понятно, - покорно проговаривает Артём, глядя в пол. Больше всего сейчас хочется наступить на горло гордости - ну её нахрен эту гордость, не сахарный, - и попросить разрешения остаться на тренировку. Взгляд Гоши - а он Лебедева знает лучше всех присутствующих, наверняка даже лучше тренерского штаба, - говорит “не надо. Не спорь. Не сейчас”. Артём кивает- больше Гоше, чем Полковнику, отступает на полшага назад, сам не веря, что так просто уйдет сейчас. - Стой, - радость не успевает всколыхнуться, Лебедев продолжает. - Врач сказал, что ты вчера пропустил осмотр. Иди сейчас. Еще раз повторится - штраф и дисциплинарное. Вперед. Сюда так и напрашивалось “шагом-марш”, буквально висело в воздухе. Тёма отправился к Вольфычу. Больше всего хотелось забиться куда-то в тёмный угол, отсидеться минут двадцать, собраться с мыслями. Понять, в какой момент всё покатилось не туда, но сейчас на это времени не было. - Опять опоздал? - с усталым сочувствием поинтересовался Вольфыч, увидев лохматую Тёмину макушку. - Потрепала тебя жизнь, Петров. Давай, раздевайся. Вольфыч мужиком был отличным. Здоровый, с огроменными ладонями, сильный, наверное, как Кожемяка. Врачом при этом был замечательным, на него вся команда молилась. - Пил? - буднично интересуется Вольфыч, оглядывая явную Тёмину потасканность. - Шампанского бокала три-четыре вчера, - честно признается Тёма. - С утра не ел, не успел. - Припрёшься ещё раз на тренировку не жрамши, я тебе полгода выходных устрою, - всё так же, совершенно спокойно, обещает Вольфыч. - Будешь сидеть на скамейке, пока не убедишься в пользе здорового питания. - Да я убежден, просто понятия не имел, что сегодня тренировка, - говорит Тёма, послушно плюхаясь на кушетку. - Вот ты у меня бутсы на поле отбросишь, - серьезно вещает Вольфыч, цепляя на Тёму электроды для ЭКГ, - а мне потом до конца жизни будут припоминать, что я пьяного и голодного Петрова на поле выпустил, где он умер во цвете лет и в зените славы. - Вольфыч, у тебя юмор, как у патологоанатома, - привычно вздыхает Тёма, зябко поёживаясь. Вольфыч, заметив, убавляет мощность у кондиционера. - И температура, как в морге. Лебедев приходит через полчаса. Тёма его вообще-то не ждал увидеть. Тем неприятнее, что на него Лебедев особого внимания не обращает, хоть и говорит с командным врачом о нем - как нога, как давление, какие рекомендации. Вольфыч жалуется, что Петров на тренировку притащился не пожрав, но на вчерашнем шампанском внимания не заостряет. Зато если и был слабый шанс, что в зале Лебедев не заметил разливающееся чернилами пятно на Тёминой шее, сейчас такого шанса не было - Тёма сидел на кушетке в одних трусах и, поскольку команды одеваться не было, не своевольничал. - Передадите мне список рекомендаций, - кивает Лебедев, дослушав Вольфыча. - Я могу завтра на тренировку прийти? - подает голос Артём до того, как Лебедев уйдет. - Вообще-то ты должен на неё прийти, Петров, - как-то Лебедев умеет передавать эмоции, не меняя интонации. Сейчас он определенно фыркнул, но не вслух. - Дурацких вопросов никто не любит, - в никуда поясняет Вольфыч, когда за Лебедевым закрывается дверь. - Одевайся, Петров. И сходи поешь, до десяти время ещё есть.