Домовые тоже люди

      Густой туман стелется под ногами и мешает идти по лестнице. Каждым шагом словно утопая в болоте, тащу ногу одну за другой, чтобы сподобиться еще на шаг, и с каждой попыткой замедляюсь и почти останавливаюсь, как севшие батарейки, напротив своей двери.       Болит голова. С такой силой, что темнеет в глазах. Но рук поднять и обхватить ее не могу, хотя… вряд ли даже это поможет.       Пальцы в крови.       Привычная темно-синяя железная дверь, такая же как у половины страны, сейчас видится иначе, она мерцает легкой розоватой дымкой. Свечение по всему периметру струится из щелей вокруг нее и кажется нереально теплым, к нему хочется прикоснуться, но инстинкт самосохранения просит этого не делать.       Боль в висках усиливается, приходится закусить губу, чтобы не заскулить.       Связку с ключами выуживаю из брюк порывисто, начинается паника, перерастающая в паранойю. За мной кто-то следит — одна-единственная мысль. И больше ничего, только страх — удушающий, дикий, и сердце бешено бьется, до боли в груди.       Протянув руку, со второй попытки попадаю в замок, прокручивая его на автомате три раза, и, схватившись за ручку, распахиваю дверь, отдергивая руку, словно обжегшись.       В тот момент, когда смог увидеть свою квартиру, первым почувствовал едкий запах табака, хотя никогда не курил, в принципе… Вторым заметил… Слоняющегося по коридору высокого темноволосого парня в белой футболке и штанах защитной расцветки, которого я тоже не приводил.       Обернувшись на звук, он лениво поворачивает голову, и в тот момент, когда наши взгляды встречаются, издает шипяще-ругательное «Хозяин?..» и прячет подкуренную сигарету за спину. Но парализует меня не это… и даже не то, что его стопы не достают до земли сантиметров десять… а фиолетовые, мать их, глаза!       Обморок — это ты? Айда, мой хороший, я к тебе…       Моя бессознанка проходит слишком быстро, чтобы нервная система успела перезагрузиться. Только открыв глаза, сразу начинаю орать. Если бы мог — подпрыгнул бы из положения лежа, но меня крепко держали в руках, укачивая, как ребенка.       — Ты чего орешь, блаженный? — шипит на меня, слегка картавя букву «р», отчего звук кажется урчащим.       — АААААААААААААААААА!       Парень, что держит меня, себя в руках держать перестает и просто закрывает мне рот ладонью. Сил ему хватает фиксировать и одной. Хотя… я бы не сказал, что он здоровый, скорее — жилистый.       — Спокойствие, только спокойствие, — качает головой, утверждая свои слова еще и кивком.       Постепенно возвращается память, и, задрав голову, вижу, что мои руки по-прежнему перепачканы в крови. Последовав за моим взглядом, тоже цокает и, отняв ладонь, помогает сесть.       — Дела…       — У меня руки в крови? — неживым хриплым голосом произношу и отползаю от неча еще на шаг, даже его глаза, поблескивающие фиолетовой радужкой, не так пугают, как возможность того, что я мог сделать.       — Может, ты мясник? — делает предположение, подползает ближе, взяв за кисть, подносит ее к своему лицу. Принюхивается. И делает протяжный росчерк языком по пальцам, слизывая с них жидкость…       — Я экономист по образованию… — Выдергиваю свои конечности, пока этот псих не решил попробовать на зубок человечину. — А ты?       — Я не мясник. — Уже радует. — И не экономист… — У меня вся жизнь прям в картинку из пазлов сложилась и стало… по-прежнему ни черта не ясно.       — И?.. — помогаю ему, руки так же дрожат, не могу заставить себя их положить хотя бы на колени.       — Думаешь, еще могу отучиться на экономиста? — не без издевки.       — Думаю… мне бы голову проверить. Я сдох? — уже в лоб, кумар вокруг начинает таять, и в размытых стенах могу различить свои серо-синие обои в коридоре. Только обеспокоенная рожа прям перед глазами не тает. Вот никак. Даже если поморгать!       — Нет, — меня потыкали в грудь острым ногтем, — сердце тукает.       — Ладно, — понимаю, что по-хорошему со мной разговаривать не хотят. — Ты кто?       — Пф-ф-ф… — прыскает со смеху и некрасиво кривит губы. — Хозяин, ты чего?       — А действительно, — от злости даже подскакиваю на ноги. — Я всегда по пятницам в кровище прихожу, а тут ты!       — Ну, обычно ты меня не видишь…       — А ты здесь давно?       — Лет сорок, как дом построили… А что?       — Да них… чего! — Снова клонит к себе. По роже бандитской ему лет двадцать пять—двадцать семь, не больше.       — Хозяин, ты слишком напряжен, — плавно поднимается на ноги и подходит ко мне, я начинаю от его взгляда мелко вибрировать, чужие руки оплетают за пояс. — Давай я тебя потрахаю?..       — Э…       — Людям это помогает снять стресс.       — Людям помогает снять стресс хорошая работа, отсутствие кредитов и мистической живности в их доме!       — Все-таки на экономический идти?..       Бьюсь головой об стену, затылок уже болит, а это чудище только усмехается.       — Ангел, демон, домовой?.. — вспоминаю, что читал из последнего. Кивает. Я хрипло выдыхаю остатки здравого смысла.       — Черт, — вырывается ругательство.       — Нет, домовой.       — Можно мне таблеточку от головы? — прошу вежливо, сдерживая из последних сил улыбку.       — Ты же меня видел раньше. В детстве. Не помнишь? — нависает надо мной с высоты своего роста и цепко смотрит в глаза.       — Ты про тот период, когда меня таблетками пичкали, чтобы я глюков не видел?       — Да. Весело было.       — Чуть не обоссался от смеха. Мозги в кашу. Таблетки на завтрак. — Сползаю обратно, вся сила вновь растворяется без остатка, домовой подхватывает под мышки и ставит на ноги, только теперь к себе прижимает, и очень уж меня его близость смущает. — Я же нормальный. Нормальный. Нет никаких призраков, духов, нет кошмаров, и тебя тоже нет… Зачем ты меня нюхаешь? — Холодный нос прижался к шее и, прочертя линию от уха до ключиц, резко втянул воздух. У меня кровь ниже пояса устремилась, совсем чуть-чуть на роже оставив.       — Плохо пахнет, — бросает резко, отскакивая, как черт от ладана, и фыркает, чихая.       — Подумаешь, пахнет… Сам поезди на метро!       — Не тобой, — отмахивается и, достав из кармана моток спутанных ниток, начинает их рвать и плести прямо в воздухе. Пальцы быстро мелькают, не успеваю следить за плетением аляписто-ярких хитросплетений, но через пару минут в его руках оказывается собранная наскоро кривоватая фенечка, которую он цепляет мне на правую руку. — Чужим пахнет.       — Только не говори, что, как в кино, за мной тварь зубастая будет бегать и хотеть сожрать? — Нервный смешок глохнет в его прямом взгляде.       — Человек. Со злым умыслом. Я бы на твоем месте был осторожнее.       Фенька на запястье смотрится нелепо, кажется детской и неуместной, но благодаря ей или этому созданию красная жидкость постепенно теряет цвет и вовсе исчезает, оставив руки чистыми.       Домовой лезет обниматься. Я остаюсь сидеть неподвижно, не каждый день тебя здоровый мужик тискает, при этом урча-рыча «Хозя-а-а-а-ин» так, словно хочет сожрать.       — Вообще-то, я Паша.       — Знаю. Но так правильнее.       — Звучит, словно ты раб.       — Почти. Если я захочу — смогу уйти.       — Куда? — План переселить его к соседям крепнет и тут же рушится, как карточный домик.       — В мир иной. Я ж на тебе завязан.       Из его уст это слышится так просто. И будь я чуть более реалистом, сам вызвал бы психушку, приглашая санитаров взять меня под белы рученьки, но я-то знаю, что ОНИ существуют…       Утро не приносит облегчения, чердак трещит, как после сотряса, в глотке сушь, а самого передергивает, будто я плохой электрик и неудачно обнял щитовую. Сияющая рожа напротив так и вовсе бесит, причем на этот раз она еще и курит, задымляя мою и без того маленькую кухню. В кумаре дешевых сигарет в ней становится находиться просто невыносимо.       — Хозяин…       — Паша! Просто Паша. После твоего обращения хочется взять в руки хлыст и хорошенько тебя отлупить, а еще лучше — продать кому-нибудь.       — Ну, если как в том кино, что ты смотрел про голых людей…       — Заткнись!       Перед глазами пронеслась вся жизнь, особенно было стыдно… Блин, за все!       — Паха, — я сжал сильнее ручку турки от такого обращения, едва не перевернув ее на стол, чужие лапы легли мне на плечи, — тебе надо завести кота.       — А почему не сразу двух?       — Двух мне не надо. Одного достаточно. Он мои силы приумножит.       — Зато мои преуменьшит и карму подосрет, когда я этот орущий ком меха, путающийся под ногами, в окно вышвырну после первой же метки на моей собственности.       — Не все такие.       — Ты еще скажи, не все люди зло, и я тому прямое доказательство, что даже из самого прилежного мальчика с советским воспитанием вырастает психопат. Я разговариваю сам с собой, докатился.       — Со мной поговори. Я послушаю.       — Хорошо, — обернувшись к нему с зажатой в руке туркой, смотрю в упор, губы дрожат, в глазах темнеет. — Почему мне так паршиво? Я не бухал.       — Ты вчера избежал аварии. Потеря сил. Твоя машина осталась на работе, да?       — Колеса пробили.       — Кто-то тебе помог. Езжай ты на машине… Но программа еще не завершена, только отложена, тебе надо найти того, кто желает тебе зла.       В голове, как в мультике, раскатался свиток с тысячью имен.       — Все. Я не особо дружелюбный, как ты успел заметить, частенько вижу то, чего не надо бы.       — Ну в душе-то ты неплохой пацан.       — О-о-очень глубоко, куда не ныряла душа человека. В любом случае, чему быть, тому не минова… — Щелчок от подзатыльника утроил головную боль, а сама часть тела заболталась на шее, как игрушечная собачка на приборной панели. Через звон в ушах удалось выдавить улыбку, не очень удачно, потому что домовой стал расспрашивать, не болит ли у меня живот. Живот — нет, душа — стонет и бьется о зачатки разума, пока безрезультатно. Демоны прошлого снова возвращаются, просачиваются через кошмары во снах, настигают в темноте, подстраивая несчастные случаи, и в лице этого верзилы тоже пришли.       — Пиздец! — подвожу итог своего существования, рявкнув на всю кухню.       — Я здесь! — слышу писк слева, оборачиваюсь, давлюсь воздухом, иначе бы заорал от «радости», видя меховую тварь с острыми, как бритва, зубами, торчащими из четко очерченного рта на мохнатом круглике с глазами. Еще он улыбался. Беленький, а я седел год за два. — Я всегда с тобой! — Вот кто бы сомневался!       Более жизнерадостной твари не видел. Я все-таки выронил турку, облился подостывшим кофе и, прооравшись на потолок, ушел к себе. Меховая варежка цокала, словно племенной жеребец по мостовой копытами, следом, а домовой скребся в дверь и предлагал интимные успокаивающие услуги.       — Это пиздец, — снова выдох, спрятав лицо в ладони. От напряжения на глазах выступили слезы.       — Я рядом! — шебуршание из-за двери.       — Полный…       Начинаю прикидывать, кому мог так жизнь подпортить, что меня решили пустить в расход, да не просто заказали, денег, видимо, пожалели на киллера, обратились к черной магии. Фенька на руке ужасно чешется, царапаю кожу под ниткой до красноты, пока прикидываю в уме. С родителями не в ладах — сын-гомосек им не нужен; сестра давно замужем, ее мужу такой родственник не к чести, поэтому к черту я пошел. По работе — не зависим от других отделов, свое дело делаю, их не трогаю, за редким исключением, когда приходится резко давать отпор жополизам и сплетникам. Соседи недолюбливают, не нравятся им мои музыкальные предпочтения, но временные рамки не нарушаю, детям даю спать, а с остальным, уж извините — это и моя собственность. Все как у всех. Обычный помощник начальника айти-отдела (клал я на экономический), выше не лезу, ниже не солидно уже, как-никак к тридцати подрастаю. Кто мог на себя такой груз взять? И ради чего? Пятнашка им моя понадобилась? Или бабушкина однушка на краю города? Бывших нет. Будущих, с таким-то характером, не предвидится…       — Пиздец? — зову осторожно, существо, словно только того и ждало, протаскивает лапы под дверь, растекаясь в тонкую щель словно жидкость, и, поцарапав линолеум кошачьими когтями, втекает в комнату весь, собираясь обратно в меховую тучу.       — Я здесь!       — Видно, ты от меня и не отходил… — Он шлепает лапами по линолеуму, мех забавно бултыхается в разные стороны, рожа улыбается, в это время со стены падает картина, но я не обращаю внимания, все вроде логично. — Найти можешь, кто меня проклял?       — Не проклял, а сглазил! — возражает домовой и, наплевав на запреты, тупо проходит через дверь, с виноватой рожей мнется у косяка и делает вид, что он прозрачный. А я вижу! Его! Пиздец! И даже умершую два года назад собаку деда Валеры, которую всем двором оплакивали, сидит вон в песочнице! И свое незавидное будущее в психушке тоже вижу. Но жить все равно хочется. Поэтому… будем искать.       — Не могу, — меховой ком поднимается и опускается обратно, как если бы пожал плечами.       — И толку тогда от вас, нечисть? Сидеть и ждать, пока на голову обрушится крыша?       — Не, я еще маленький. Хочешь потоп?       — Уйди, шерстяной, — фыркаю на зверье, нехотя соскребаю себя с кровати и плетусь одеваться. Домовой ходит следом, я делаю вид, что не вижу, как он прячет по углам телефон и ключи, он — что я хочу его придушить. В какой-то момент он подходит совсем близко, обнимает со спины порывисто, скрестив руки на животе, укладывает голову мне на плечо, едва задев губами шею. Я как стоял, так и замер, весь подобрался, по привычке ища подвох, но ему хватало просто близости, чтобы окна в квартире наконец перестали дрожать.       — Я не смогу тебе помочь за дверьми квартиры, — произносит шепотом, беря мою руку в кольцо пальцев и проверяя на запястье свой оберег. — Может, останешься? Это серьезно.       — Возьму с собой зверька, он почует, когда ему станет весело.       — Он сделает хуже. Поверь мне. Это не тот зверь, который сможет помочь.       — Я и о людях так думал, что все они одинаковые и нельзя их изменить, пока себя не узнал. И это… вытащи руки у меня из-за пояса!       На работу добирался на перекладных, в метро не пошел, уж очень радостно туда Пиздец нырнул, поехал на маршрутке, а там пешком две остановки, полезно для здоровья. Дождь был закономерен, зато поржал со зверя, он, оказывается, воду не любит, вот и тащится теперь следом, как выжатая грязная швабра.       В офисе все как всегда, за редким исключением. С крыши накапало и замкнуло проводку на третьем этаже, электрики мучаются уже два часа, еще бы, здание старое, пока найдешь, где там что, еще и не затронув ремонт, который не особо и свежий, так вообще пытка. С мужиками переглянулись, друг друга поняли, но, в кабинет к себе зайдя, был готов их проклясть сам — вырубили свет по всему зданию! Сижу в полумраке, плюхаю пакетиком чая в холодной воде, слышу, как радостный Пиздец, поглощая чужие негативные эмоции, носится по этажам, цокая и стравливая народ. Ну хоть кому-то весело.       Так задумался, что не услышал звонка сотового, а когда все же взял трубку, понял, что зря не ответил сразу.       — Теперь с нами уже и разговаривать не надо?! — крик уже закономерность с того дня, как нас застукали с моим бывшим в откровенных позах, на что мой неудавшийся любовник отреагировал паникой, конечно, приплел, что это я его заставил, хотя, по сути, сам в койку прыгнул, ему поверили безоговорочно, даже утешали, пока я кровью харкался и вещи собирал. Ну, неважно, привык, что голос родителей в нормальной тональности не слышал пару лет.       — Работал, — нет желания поднимать тему по новой, да и эмоций на пережитое не осталось, переболело. — Ты что-то хотела?       — Ты помнишь, какое сегодня число? — напирает по делу, я киваю, хотя забыл, конечно, просто было не до этого.       — Я помню. Заплачу. Платежку пришлю на почту. Еще что-то?..       Пауза затягивается, я молчу, не желая подкидывать ей идей для конфликта, а она, не зная, что бы сказать еще. Сбрасываю первый, захожу в онлайн банк и плачу за кредит. Ее, между прочим. Из взятых ранее четырехсот тысяч на мое обучение ушло только сто, остальные — ремонт их квартиры, из которой меня давно выписали, свадьба сестры и еще что-то, даже не знаю, что именно. Спорить нет сил, лучше заплатить, чтобы отстали, вот и плачу — я же должен помогать семье, даже если семьи у меня нет.       — Пашенька, здравствуй! — От столь лестного обращения зубы свело, как после стоматолога. — Ты сейчас не сильно занят?       Быстро посмотрел на все еще не утонувший пакетик, на выключенный комп и даже по сторонам, но чем бы себя занять — не придумал. Пришлось мотать головой.       — Тогда помоги мне передвинуть цветы!       Спорить с главным бухгалтером — это то же самое, что послать начальника к черту, примета плохая. Хочешь не хочешь, а идти придется.       Марго Петровна была женщиной интересной, прямо как ребус, который никто не спешил разгадывать. Высокая и статная, ухоженная, того типа женщин, которые тратят на солярий и фитнес денег больше, чем зарабатывают, вот и она к своим тридцати восьми выглядела превосходно, но не в моем вкусе — слишком цепкая, настырная, при всем при этом делающая вид, что кладезь добродетели.       Пока мы дошли до ее кабинета, я весь взмок. Перед ней скакал мой Пиздец, и она дважды чуть не навернулась с высоты своих огромных шпилек, эффектно каждый раз загибаясь передо мной. Цветов у нее было и правда много, но дар ухаживать за ними ей не передался, дохли, как мухи перед зимой, опуская листья и ломаясь стволами, поэтому и переносить их приходилось часто и почти всегда мне.       — Ведьма, ведьма! — радостно затявкал Пиздец и прижался к моим ногам. Я жест мохнатого оценил, но наступил на свой шнурок и грохнулся прямо на здоровенный фикус, опрокинув его вместе с собой. Лежу. Ногой отпинываю от себя высыпавшуюся землю, типа оно тут само нападало, прикидываю, могла ли эта мадам мне желать зла?.. Вроде нет. Ну, ведьма и ведьма, я тоже не ангел. И отказал я ей всего один раз, кстати, сказав прямо про ориентацию. Психанул. Как раз с родней война шла. Жалел потом, но слухов за собой не услышал, значит, не стала трепать.       Пока я собирал грязь с пола под ее ироничным взглядом, телефон у нее зазвонил раз двадцать, еще столько же, пока мы расставляли новые цветущие горшки, одуряюще пахнущие сладостью. Как бы ни старались, но кабинет даже во всем благоухании свежевысаженной зелени казался необжитым и пустым. Женщина с грустью рассматривала помещение, наверное, догадываясь, что причиной всему сама.       Отделался от хлопот под предлогом срочной занятости, а когда вернулся, все в моем кабинете было перевернуто вверх тормашками. Фенька на руке словно ожила, она так впилась в кожу обжигая огнем, что едва не заорал в голос. Камеры наблюдения, конечно, не работали, а искать свидетелей себе дороже, весь айтишный отдел распустили, остался я один. Картина происходящего все больше покрывалась темными красками, по телу пробежал холодок, а светлые волосы взмокли на затылке.       День убил на уборку, заодно и помыл как следует, ликвидируя многолетнюю пыль. Настроение было ниже некуда. Мысли, бунтуя, отказывались складываться во что-то приличное, до безобразия хотелось напиться, а еще тепла. Обычного человеческого тепла, плавно переходящего в похоть. Чтобы согрело изнутри. Телом потереться о тело до первых капель пота и предоргазменных судорог. Так увлекся, что пропустил момент, когда все рассосались по домам, и до остановки брел один, правда, не сильно от этого и расстраиваясь.       Машину увезли на эвакуаторе, колеса были разрезаны варварски, все четыре баллона, такое чувство, что орудовал зверь, а не человек, дури было вложено немерено. Стоит теперь на стоянке, пока не куплю новый комплект, а до зарплаты еще неделя, так что пешком и никак иначе.       Дождь, ливший всю ночь и уснувший на день, решил вернуться, брызгая мелкими противными каплями прямо в лицо, поэтому моргать приходилось чаще обычного. Грустный зверек плелся за мной, и чем ближе я подходил к дому, тем веселее он становился, а возле подъезда и вовсе стал подпрыгивать, как попрыгунчик, глаза его сделались огромными и счастливыми, в то время как мои боязливо сощурились, а руки сжались в кулаки.       Я помню, как в прошлый раз едва плелся через ступени, как потерял ориентацию в пространстве в районе офиса и очнулся уже здесь. Помню руки в крови и чей-то крик, а еще, что мог действительно быть для кого-то причиной ненависти, породившей мой затягивающийся кошмар. Все повторялось с дотошной точностью. И что-то мне подсказывало: зачинщик всего этого поджидает меня там…