Телефонный разговор

      Темы каждой сессии саммита были одна хуже другой. Чем дальше в лес, тем толще ели. Но это было необходимо, и всем приходилось терпеть. Каждый перерыв, перерезающий поток графиков, экономических исследований и статистики, казался глотком свежего воздуха. Канцлер и Президент не теряли время даром и каждый такой перерыв нагоняли пропущенные темы для личного обсуждения.       — Иногда они как дети, ей богу. Чуть что случится, все на уши встают. Теперь меня никто даже не хочет оставлять в одиночестве, как утята хвостом за мной ходят. Как будто я в любой момент могу случайно запнуться о ковёр в коридоре и расшибить себе голову!       Вообще, из-за покушения на Канцлера много кто взбодрился, а не только его окружение. Даже Президенту усилили охрану — так, на всякий случай. Родина Канцлера обвинила в происшествии террористов, как и в предыдущие разы, когда, например, минировали аэропорт в прошлом году. Сам же Канцлер явно придерживался иного мнения, но какого именно, не говорил. Одно счастье, что Президента он уже не обвинял. Хотя бы в личном разговоре.       — И знаешь, что он на это сказал? Если мне нельзя, то и он не будет. Вот молодца, орёл! Поэтому он и мой заместитель.       Как оказалось, по причинам здоровья Канцлеру даже пить и курить запретили, и он от этого натурально страдал. Как будто покушение было только поводом, чтобы кардинально и подневольно улучшить его здоровье.       С алкоголем у него особых проблем не было, потому что пил он в исключительных случаях или в компании, а вот с табаком возникли неприятности. Главврач посоветовал заместить эту вредную привычку на что-нибудь другое. Как вариант, каждый раз, когда захочется курить, сделать что-нибудь неприятное, что будет отваживать от вредного желания. Канцлер так и сделал. Ему и деваться от этого было некуда, ведь охрана следила не только за его безопасностью, но и за указаниями главврача. Он просто ненавидел мармелад, поэтому каждый раз, когда ему хотелось достать сигарету, которой у него всё равно не было, приходилось жевать эту гадость. Это и правда помогло, курить больше не хотелось, однако, к его ужасу, он пристрастился к самому мармеладу, при том не переставая его ненавидеть.       Президент же успел нажаловаться в ответ за все три месяца, что они не общались, и в особенности на последние сумасшедшие дни. Канцлер сильнее всего посмеивался над поломанными почтовыми ящиками своего посольства.       — Их надо наградить орденом мужества, раз они не сорвались и не начали показательно жечь всю эту макулатуру на заднем дворе. Боже, и как ты только в своей стране живешь? У вас же жить никому спокойно не дают!       — Много с чем приходится иметь дело. Ты и половины не видел.       — К счастью. Некоторые вещи в мозг лучше не запускать, чтобы не сдуреть к чёртовой матери.       Интересный факт, но Канцлер отчасти считал Президента немного не в себе. Вообще, все, кто не был его согражданами, казались ему странными. Язык делает культуру, культура делает язык, вместе они формируют народ, а уже народ — политику. И так повсюду, вне зависимости от страны. «Может, если бы Президент хоть немного попытался бы поучить мой язык, я бы стал понимать его лучше? Его-то язык я знаю, а толку?», — задумывался Канцлер время от времени. Как политика он его прекрасно понимал, но не как человека. Однако человеку он доверял, даже не зная наверняка, что им движет. Канцлер не просто так считал харизму опасным качеством, и то, что Президент превосходно ею пользуется, только настораживало.       — У тебя хоть друзья вне работы есть?       — Ты же знаешь, иметь таких друзей опасно.       — Но все же? Ты же не можешь только с теми несчастными четырнадцатую людьми и охраной общаться?       — Ну, к нам иногда на чай заходят из министерств.       — И что, даже там у вас одни мужики?       — Ну, есть одна особа из минтранса, но она больше на мужчину похожа, чем на женщину, так что не вариант.       Президент что-то от него хотел, и это было ясно. Тот не просто так поделился своими опасениями по поводу кротов на первом же перерыве. Факт, что Катрин Винс откуда-то взяла информацию, до которой она не могла бы добраться сама даже за большие деньги и через её гражданские связи, тревожил. Нет сомнений, что ему в любом случае придётся проверить всех своих подчинённых, но будет ли это делать Президент?       — Есть такая народная мудрость: не доверять женщине, пока на ней не женишься.       — По тебе заметно, насколько ты преисполнен.       — Зато ни одного скандала.       — Да ты и не пытался, потому за столько лет жену так и не нашёл.       — Как будто тебе твоя стратегия помогла найти кого-то стоящего.       — Не напоминай.       Очень вероятно, что вся эта ситуация была спланированной провокацией. Кто-то слил информацию Винс, та раскрыла её на публику, а в окружении Канцлера начнётся чистка в поисках виновных в утечке. Самое неприятное то, что не важно, что сделает Канцлер в отношении своих, его репутация как минимум в стране Президента уже подпорчена. И лучше не пытаться это исправлять — влезешь, и уже не выберешься. Особенно, если учитывать культуру чужой страны.       — Просто невероятно, как можно так спокойно относиться к такому? У нас все с ума от этого сошли, а тебе как слону дробина. Тебя же оклеветали!       — Мне всё равно, что обо мне думают в жёлтой прессе. Лезть в клоаки, чтобы отмыться — преступление против здравого смысла.       — Честно говоря, у меня уже начинает складываться впечатление…       — Ну что мне, разрыдаться? — выдохнул Канцлер, явно утомлённый этой темой. — Доказывать я ничего не собираюсь. Незачем.       Президент хотел ещё что-то сказать, но Канцлер, как увидел, что его собеседник снова открывает рот, сделал знак, чтобы тот помолчал. Тут как из ниоткуда позади стула Канцлера возник телохранитель. Президент даже вздрогнул, настолько неожиданным было его появление. И где он всё это время был?       — {Всё в порядке?} — спросил телохранитель у Канцлера, который либо уже знал, с помощью какой магии появляются его подчинённые, либо просто привык, виду не подал и ответил ему как будто тот всегда там стоял:       — {В полном. Донимают глупыми вопросами.}       — {Могу я чем-либо помочь?}       — {Увы, нет.}       Телохранитель заложил руки за спину и задумался. Думал он недолго, несколько раз перевёл взгляд c Канцлера, который уже отвернулся, в сторону и обратно, мельком покосился на Президента, и в итоге выдал:       — {Не переживайте так. Мы всегда были и останемся вам верны.}       Канцлеру было бы приятно слышать такие слова, однако то, каким тоном это было сказано, рушило весь эффект. Телохранитель явно хотел подбодрить своего лидера, но сделал он это так, будто подразумевал что-то большее, чем то, что сказал. Канцлер бросил телохранителю взгляд, не дающий иного выбора кроме как раскрыть карты.       — {Несмотря ни на что мы вас поддержим, не сомневайтесь. Даже, если кому-то это не очень нравится. Ваша личная жизнь — ваше дело, и мы не в праве осуждать.}       Канцлер вытаращился на телохранителя, не поверив своим ушам. Он мог игнорировать что про него писали в газетах, как его обсуждали на радио, как пародировали на телевидении. Это были чужие медиа. В его стране такое бы не то, что про него — ни про кого бы другого без согласия и не упомянули бы.       — {Ты что такое несёшь?}       Но слышать такое от своих же подчинённых было сверх его сил.       — {А разве это не правда?}       «Он что, на полном серьёзе?!», — ужаснулся про себя Канцлер, уже не в состоянии сдерживать ту гамму эмоций, что выливалась через его лицо. Видимо, так и было, потому что через мгновение лицо телохранителя как зеркало отразило выражение Канцлера.       Президент с интересом следил за разговором, в котором не понимал ни единого слова. «Надо бы как-нибудь заняться языком. Как же, он мой знает, а я его — нет. Несправедливый перевес в возможностях», — подумал он. В сравнении с его, достаточно вязкой, родная речь Канцлера стрекотала. Эта особенность отталкивала многих в его стране от изучения языка, уж очень неестественным он казался на слух.       Президент не понаслышке знал, насколько трудно перебороть акцент, чтобы речь звучала как надо. Особенно, когда принципы произношения настолько различались. Министр иностранных дел была ярким примером. Она хоть и чудесно знала сам язык, но избавиться от своего родного акцента просто не была в состоянии, как ни старалась. Только сквозь постоянное умственное и физическое напряжение ей удавалось поддерживать то-самое, почти литературное произношение, однако этого хватало разве что на пару минут, и речь уходила в привычное русло. Канцлер не был исключением. Чужой язык в его исполнении казался слишком резким, иногда топорным, совсем не текучим, а отрывистым, каким тот не должен быть. Правда, за последнее время Президент подарил Канцлеру достаточно практики, поэтому текущий акцент можно было считать слабым.       Из мыслей Президента выбило переполненное ужасом и стыдом выражение лица телохранителя. Тот явно хотел что-то сказать, видимо, оправдаться или извиниться, но быстро передумал, заметив цвет лица своего лидера и до белизны в костяшках пальцев сжатые кулаки, спешно ретировавшись куда подальше.       Даже с затылка Президент видел, насколько покраснели шея и уши Канцлера, а когда тот развернулся к столу… Казалось, что у того вот-вот пар из ушей пойдёт.       — {Спокойно}, — сказал Канцлер самому себе и выдохнул через зубы. Голова упёрлась в поставленные на локти руки, так как лоб уже болел от жара и напряжения, а сидеть ровно было невыносимо.       — Всё в порядке? — аккуратно спросил Президент.       — {Молчи.}