Счастье есть общая сумма несчастий, которых удалось избежать (Жан-Альфонс Карр).
***
Солёные слёзы реками стекались по моему лицу. Я неслась по коридору в туалет. Всегда знала, что меня мой класс ненавидит, и их неоправданные оскорбления в мой адрес я, надев маску пофигизма и безразличия, пропускала мимо ушей, но сегодня… сегодня я нарушила своё негласное правило — никогда не снимать эту маску, никогда не показывать налюдях всю свою ранимость и беззащитность, и за это жестоко поплатилась. Наш класс в школе имеет дурную славу, во многом благодаря моим одноклассникам. От них стреляются не только учителя, но я и ещё более-менее здравомыслящие люди. Правда, один преподаватель истории крепко держит наш класс за… Кхм… Думаю, лучше опустить этот момент. Он твёрдо решил, что попробует перевоспитать нас и научить «уму-разуму». Что ж, должна сказать, что историк неплохо с этим справляется, но только пока он находится в кабинете, а когда его нет… Здравомыслящие люди страдают. Собственно говоря, я именно по этой причине сейчас нахожусь в туалете над раковиной. Здесь я дала полную свободу своим эмоциям. Солёные реки стекались по моему покрасневшему лицу, оставляя за собой чёрный след захваченной слезами туши. Я минут десять рыдала, выплёскивая наружу всё то, что успело скопится во мне за несколько лет терпения. И я бы ещё прорыдала, если бы не вспомнила, что сейчас середина урока, а меня на нём нет. Собравшись, я смыла чёрные полоски, оставленные горькими слезами, достала тушь, которую я по-привычке носила в кармане своих школьных штанов, накрасилась, оценила свой внешний вид, не удовлетворилась, но, забив на это дело, пошла в класс. Там меня встретили суровый и немного обеспокоенный взгляд Валерия Викторовича, удивленные двадцать четыре пары глаз и гробовая, напряжённая тишина. Первым её нарушил учитель. — Белозёрская, где ты была и почему у тебя такой вид? — обеспокоенно спросил преподаватель. Да, представать в плохом виде я умела. — Я… — зло посмотрела на одноклассников. — Можно войти? — почему-то спросила я. Валерий Викторович сменил беспокойство на удивление и хотел было ещё что-то то ли сказать, то ли спросить, но промолчал и кивком мне указал на моё родное место. Оставшееся время я смотрела в окно, не писала, как обычно, конспекты, не вслушивалась в баритон преподавателя, не обращала внимание на распросы одноклассников, я выпала из этого мира и мысленно прибывала в другом. Но от моих далёких и желанных мечт меня отвлёк прозвеневший звонок. — Урок окончен. Всем спасибо, до свидания, — произнёс Валерий Викторович. — А как же домашнее задание? — спросил кто-то из класса. Нет, мы не любим работу на дом, но и писать контрольные, а после и проверочные тоже было не приятно, поэтому мы всегда, если преподаватель забывал, напоминали. — В сетевом, — быстро отрезал историк. Я только встала из-за парты и начала собирать вещи, как услышала за своей спиной все тот же обеспокоенный голос Валерия Виторовича. — Белозёрская, а ты останься на немного, а потом скажешь, что, мол, Валерий Викторович задержал, — я повернулась к преподавателю лицом и посмотрела в его голубые глаза. — Что за концерт ты на уроке устроила? Ребята сказали, что ты ни с того ни с сего разрыдалась и куда-то побежала, тебя минут десять не было, а потом ты заявляешься вся растрёпанная. Белозёрская, у тебя всё хорошо? — я потупила взгляд, не решаясь ничего сказать, и вообще, сколько можно уже повторять мою фамилию? Он что моего имени не знает? Я, вообще-то, Мстислава. — Я… Эээ… У меня нервная система дала сбой, — выпалила я и выдавила жалкую улыбку, а Валерий Викторович странно на меня посмотрел. — Я могу уже идти? — Что бы после уроков была у меня в кабинете или получишь «два» за классную работу, а теперь иди. — Но это же шантаж! — попыталась возразить я. — Иди или ты хочешь прямо сейчас получить отрицательную оценку? — я возмущённо посмотрела на историка, но спорить не стала и, собрав вещи, направилась на следующий урок.