Непростые отношения

Я, как и наказывал Валерий Викторович, направилась в его кабинет после уроков, конечно же понимая, что он зовёт меня не для написания классной работы, а для «светской беседы» по поводу моего сегодняшнего «выступления». До кабинета я шла медленно, очень медленно, тщательно продумывая все возможные варианты диалога, но как бы я не старалась оттягивать время, злополучное помещение всё приближалось и приближалось. — Входи, — я не успела даже постучать, как услышала приказной тон историка. — Молодец, что пришла, — кивнула и села перед учительским столом. — Рассказывай и ничего не скрывай. Я молчала. Если честно, хотелось вообще всю эту историю скрыть. — Ну что ж, — протянул Валерий Викторович, — думаю одна «двойка» развяжет тебе язык, — он стал заходить в электронный журнал. — Стойте! — выкрикнула я. — Я всё расскажу, но только не ставьте «двойку», — Умоляющими глазами смотрю на препода. — Так бы сразу, — он перевёл свой взгляд на меня. И мне пришлось ему всё рассказывать: о том, как одноклассники вечно кричат мне вслед всё то, что думают обо мне, о том, что я часто ищу свои вещи по всей школе и о том, как меня часто толкают и пихают. Знаю, на это не стоит обращать внимание, но когда молоко долго не снимают с огня, оно начинает убегать, точно так же с моим терпением — оно попросту кончилось! Вот я и не содержалась… Может для них десятый класс всё ещё ассоциируется с детским садом, а вот для меня — уже нет. Рассказывая ту часть, где я тихо плакала в туалете, я не сразу заметила, что по моей щеке прокатилась слеза и оставила мокрый след на запястье. А Потом вторая.., и третья.., и четвёртая.., и десятая… Но я настойчиво продолжала рассказывать и вытирать слёзы. Я замолчала, потому что рассказ кончился, а слёзы — нет. Молчание нагнетало. Оно было тяжёлым и, казалось, что и воздух тоже.., и взгляд.., и тонкие поджатые губы.., и любое его движение казалось тоже тяжёлым. — Сколько? — нарушил молчание Валерий Викторович. — Что? — не сразу сообразил о чём он. — А, с пятого класса. — Зачем терпела? — препод говорил чётко, быстро и по делу, да так, что этот разговор начал походить на допрос. — Выговориться некому было, — я пожала плечами и вытерла слёзы. Валерий Викторович снова молчал. Мои слёзы уже высохли, но я всё ещё продолжала шмыгать носом. — А сейчас легче стало? — неожиданно спросил историк. — Да, спасибо. — Если хочешь, я могу поговорить с ними? — думаю, это должен был быть вопрос, но звучало, как утверждение. Я не отвечала. Валерий Викторович встал из-за учительского стола, обошёл меня и положил свои сильные руки на мои хрупкие плечи. Я вздрогнула. Он стал успокаивающие поглаживать меня, стараясь, как можно нежнее и воздушнее двигать руками. Я понимаю, он старается меня расслабить, но мне это не очень помогает, я скорее ещё сильнее напрягаюсь. — Боишься меня? — с долей издёвки спросил историк. — Не то, что бы боюсь, просто, — нет, ну вообще-то, личное пространство ещё никто не отменял, — просто мне пора домой, а то меня родители уже потеряли. — Я снова натянула жалкую улыбку и пошла вон из кабинета.