***
Джек проснулся от приступа тревоги — постоянной спутницы его утра. Теперь, когда он знал, что это означает, состояние было совсем тягостным. Переваривая только что увиденный кошмар, он встал и подошёл к окну. Ничего, кроме туманной стены. Но где-то там стоит башня чокнутого профессора, который прямо сейчас творит с Салли что-то неясное и недоброе. Джек сжал зубы. Вот ведь ирония судьбы! Знать, что́ происходит. Иметь возможность это прекратить. И… не иметь такой возможности. Чувствовать несчастье родного существа через связь сердец — и ждать, надеяться, верить туманным объяснениям Финкельштейна… Это совершенно не соответствовало кипучей натуре Повелителя тыкв. Это не его роль. С пальцев сорвалась искра и упала на ковёр. Джек поспешно прихлопнул её ногой — не хватало ещё подпалить собственный дом. Отчасти он жалел, что Доку вчера мало досталось… Но клубок получился слишком запутанный: какое-то нестабильное состояние Салли, долг короля, личная неприязнь, ценность Финкельштейна как уникального интеллектуала для города, и единственного, Хэллоуин его забери, близкого родственника Салли. Осмотр скелетов тоже окончился ничем. Джек тщательно изучил (лишь только взглядом) впадину в локтевой кости Джима и неохотно признал, что Салли была права: губчатое вещество нормального бежевого цвета, пустое пространство из-под костного мозга не внушает никаких подозрений. Не было смысла изображать из себя параноика и пилить руки-ноги пришедшим в себя скелетам. Они действительно могли и не знать, в чьей компании им довелось Очнуться. Но все последние дни у Повелителя тыкв было стойкое ощущение, что он лишь запоздало реагирует на события и никак не может взять ситуацию в крепкие костяные руки. Он вернулся домой абсолютно опустошённым и провалился в тяжёлый сон. Всю ночь ему снились сменяющие друг друга бредовые и тревожные сны. Вот Салли с ужимками Зельдаборн, хохоча, катает на метле Джима, он крепко обхватывает её за талию, и она совсем не против. Потом она вдруг превращается в Хельгамину, привязанную к операционному столу у Дока, и Джуэл в нарядном платье с горностаевым воротником кровожадно кромсает её скальпелем, надсадно кашляя и ругаясь по-чёрному. Вот одноухий ругару терзает лицо Мэра своими огромными челюстями, а Шито, Крыто и Корыто стоят рядом и хихикают в кулачки, и у каждого по леденцу в виде личинки, а Крыто ещё и помахивает настенным канделябром. Потом Корыто становится зомби-ребёнком Итаном, глаза которого широко раскрыты и истекают багровым пламенем и чёрными слезами. Наконец, Джек видит себя как будто со стороны. Он коварно сидит в засаде за деревом в Чёрном лесу, хоронясь в тумане, и ждёт. Ждёт, когда парочка на метле пролетит достаточно низко, чтобы схватиться за древко мёртвой хваткой и сдёрнуть их с этого ненавистного средства передвижения. О, он готов ждать вечность! И вот уже слышен жеманный смех Салли, она не смотрит, куда правит, полуобернувшись на обнимающего её скелета. А зря. Повелитель тыкв, как одноименный Джек-из-коробки¹, выскакивает из укрытия и смыкает костяные пальцы на рукоятке метлы. От резкой остановки наездники кубарем летят на землю. Джима он сжигает сразу, даже без касания — один взгляд. Ай да огонь! Скелет рассыпается горсткой обгорелых жуков. Салли Джек ещё успевает сказать: «Как ты могла?!..», прежде чем её волосы загораются сияющей короной. — Дурак ты, твоё тыквенное величество, — спокойно констатирует она, рассыпаясь чёрно-красным прахом. Джек только успевает горестно протянуть к ней руки — но всё уже кончено… Сгоревшие тела заволакивает туманом, который уплотняется, уплотняется, пока не обретает форму всем известного мешковатого господина, наполненного ползучими тварями. И вот он как раз не торопится загораться ни от взгляда, ни от прикосновения, а только гогочет: — Думал, справился? Хах! Как бы не так! Страх вечен, бесконечен и неуничтожим!Кто здесь? Кто? Это просто я! Холод в груди — паранойя твоя. Тенью возникну на фоне луны, Мышью летучей влечу в ваши сны.
Бугимен шарит конечностями по земле, скрытой мутной вуалью, и жестом фокусника достает за шею скелета, как две капли воды похожего на Джима. — Ой! Кто это тут у нас? А давай-ка из этого скелетика сделаем нового Повелителя тыкв? Ты не против? Джек пытается ответить, но рот словно зашили нитками. — Я та-ак и думал! — довольно заключает мешок. — Этот должен выйти посговорчивее, только голову твою ему переставим, чтоб народ не гоношился. Уги-Буги тянет свои щупальца к его голове, Джек начинает задыхаться, в груди страшное жжение, он раздирает рубашку, и там, опаляя рёбра изнутри, горит ослепительно белым пламенем механическое сердце. И нет более ничего — ни Бугимена, ни тумана, ни леса — только он и сердце. И нет больше сна, только он и смятенно пульсирующее сердце… Ох-х, после таких развесёлых сновидений даже тревожное пробуждение — подарок. Джек содрогнулся. Образ Салли в огненной короне волос не шёл из головы. И там, во сне, он вполне целенаправленно её ловил и даже как будто ненавидел… И горевал после… А зачем тогда ловил? Логика сна — вещь своеобразная. Нет уж, пусть кошмары остаются кошмарами — по ту сторону зыбкой грани, разделяющей сон и явь. Хорошо, что он никогда не мог похвастаться вещими снами… Насколько сильно он вчера её обидел? И несправедливыми упрёками, и желчными словами, и особенно предложением не быть вместе, пусть и временно… Видимо, сильно, судя по её безжизненному лицу, ледяному взгляду, колким словам… Я разберусь с этим, милая моя куколка! Я укрощу этот адский огонь, и мы снова будем вместе без угрозы для твоей бесценной жизни, и ты опять сможешь быть нежной и хрупкой… Тебе же не обязательно быть сильной и самостоятельной — о тебе позабочусь я, даю слово! Пусть у тебя нет костей, у меня их в избытке, и нам хватит двоим для опоры… Джек оторвал остановившийся взгляд от пустого созерцания светлеющей мути за окном и открыл ящик письменного стола. Там ещё с Рождества лежали бумажные снежинки, которые он пытался вырезать по книге. По правде говоря, узоры больше напоминали порождения сумрачного мира, чем строгую геометрию замёрзшей воды, но для его задач это было неважно. Он взял стопку снежинок и отправился в сторону кладбища.***
Что это?! Дыхание Салли прервалось, глаза распахнулись и замерли, уставившись в одну точку — на кровоточащую ладонь. Кровь уже закапала бы на стол, но висящий в костяном кольце порошок будто всасывал её в себя. Поверхность мутнела, светлела, наливалась красками и наконец превратилась в некое подобие экрана. — Достаточно, — сказала Гизела властно. Салли не могла оторвать взгляда от тонкой красной линии и боязливо подтянула к себе руку – как чужеродный предмет. Это не она… Это не может быть она, наверное, она опять спит и видит кошмар… Вот бы проснуться и узнать, что кошмаром были все эти недели, а сегодня снова двадцать шестое декабря… И ответить Доку отказом на эксперимент, и просто, наплевав на все принципы, взять и сбежать к Джеку… Дались ей эти принципы, эта честность, этот глупый идеализм… И хоть Ведьмин корень не расти! — Дева, — напомнила ей прорицательница о том, что происходит здесь и сейчас. — Дай руку. Опять? Рука Гизелы на сей раз показалась сбоку от обруча, и в ней был зажат непрозрачный пузырёк. Салли нехотя протянула поврежденную ладонь, и Гизела капнула несколько капель на рану. Салли чуть не вскрикнула от жжения, взвился лёгкий дымок, но через несколько секунд о порезе напоминал только узкий, длинный шрам, на глазах светлеющий. Салли склонилась вбок и посмотрела в глаза прорицательнице. Та ответила серьёзным взглядом и сказала: — Смотри. Слушай. Главное — слушай. Смотреть за тебя буду я. Запоминай каждое слово. — Но я только хотела узнать про сон… — Молчи. Будущее не терпит болтовни. — И Гизела устремила взор в центр костяного обруча. Полуприкрытый глаз распахнулся, чёрный зрачок пульсировал в рваном ритме, голубая каёмка радужки обрамляла его сужающимся и расширяющимся кольцом. Салли села прямо и тоже стала смотреть. Сначала она видела только кружащийся в хаотичном танце порошок. Но потом это стало что-то напоминать, обретая цветность и пульс… Знакомое и пугающее. Как… горящий огонь! Не опять! Пламя то взлетало, то опадало, ей чудились в нём какие-то тёмные фигурки, то ли жучки, то ли уменьшенные силуэты существ. Они сталкивались друг с другом, кружились в огненном вихре, сгорали и возрождались вновь. Салли была так захвачена непонятным зрелищем, что, когда зазвучал ставший низким и утробным голос Гизелы, она невольно вздрогнула.От первого спастись, Внутри его нести. Снаружи жить с огнём, Нести корону в нём. Развеется туман, Сердечный талисман Душе не даст уйти, Привязанной к кости.
Прорицательница замолчала. Салли, не дыша, ждала и старалась запомнить каждое слово. Яростное пламя в кольце разгорелось добела и, казалось, готово было выплеснуться на стол. Голос Гизелы сделался совсем тихим, и Салли подалась вперёд, почти касаясь лицом поверхности «экрана».Огонь. Один спасёт, Второй тебя убьёт, Но Третий возродит, Четвёртый породит — Огонь.
Прорицательница замолкла. Пламя в кольце начало бледнеть и гаснуть, пока не осы́палось жалкой горсткой почерневшего порошка, источавшего едкий запах гари. И снова они смотрели друг на друга сквозь совершенно пустой костяной обруч. Чёрный глаз опять прикрыло веко, он потускнел и взгляд его теперь был устремлён куда-то внутрь себя. Лицо Гизелы осунулось, посерело и превратилось в старушечье. Голубой глаз выцвел и помутнел. Она скукожилась и будто стала меньше ростом на голову. — Да не смотри ты с таким ужасом, — усмехнулась вдруг прорицательница, прочитав выражение лица Салли. — Я восстановлю былые красоты через несколько дней. Кровавая плата всегда забирает много сил… Но ты мне заплатишь серебром. — Но у меня нет серебра! — Салли встревоженно заёрзала, опасаясь попасть в новую кабалу. — Будет, — опять усмехнулась Гизела. — Я видела. — Так… И что же все это значит? — А Хэллоуин его знает! — развела руками прорицательница. — Иногда пророчество становится ясно только в процессе осуществления. А иногда и постфактум… Салли онемела. Платить кровавую дань за несколько неясных строк… Предыдущая, серьёзная и немного высокопарная Гизела ей импонировала больше. — Ну-ну, не возмущайся, — похлопала её по руке Гизела. — Запомни, а лучше запиши, подумай… Возможно, ты сможешь расшифровать какие-то строфы, и остальные тоже прояснятся. Вы все, простые бессмертные, особенно наделённые властью, ждёте от предсказания лабораторной чёткости. А будущее туманно, как наш город ныне… — Но я не наделена никакой властью, даже над собой, — печально прошептала Салли. — Хм-м. Все течёт, все меняется… — неопределенно протянула Гизела. Салли с подозрением глянула на согбенную старуху. А не знает ли она больше, чем говорит? — Задавай теперь свои вопросы. — Прорицательница раскрыла ладони, и Салли только сейчас заметила, что обе руки Гизелы исполосованы паутиной тонких белых шрамов. — Пока моё ви́дение ещё открыто. У тебя есть несколько минут, торопись. И Салли заторопилась. — Мне каждую ночь снится один и тот же сон, кошмар. В нём один… человек ведёт себя совсем не так, как в жизни, хотя… всё больше явь становится похожа на сон, пожалуй. — Она зябко поёжилась. — И я боюсь. Что это может оказаться правдой. — Ты боишься действий этого… человека или своих? — проницательно спросила Гизела. — Своих… — эхом отозвалась Салли. — Больше… Я не хочу, чтобы он умер, — едва слышно прошелестела она. — Каким бы он ни был. Я не хочу, чтобы этот сон сбылся. — У тебя бывали вещие виде́ния. Это не было вопросом. — Да… — Это любопытно. Я вижу, что твой сон сбудется. — Гизела жестом остановила вскочившую с места Салли. — Но, как я уже говорила, не жди точного соответствия. Форма… — Она напряжённо прищурилась, заглядывая внутрь себя. — Форма, возможно, сохранится почти неизменной, но содержание… Оно может стать кардинально иным. И ты ещё сама порадуешься, что сон сбылся. Так что носи свой ножичек при себе, дева. Салли вздрогнула — да, её определенно видели насквозь, и это было малоприятно. И ответы не очень обнадёживали. Прорицательница вдруг широко распахнула оба глаза и воскликнула: — Будущее заволакивает, последний вопрос! Тысячи вопросов толклись в сознании Салли. Что со мной, чёрт возьми, происходит? Чем закончится эксперимент? Вернётся ли Джек? И нужно ли мне это? Будем ли мы счастливы? Буду ли счастлива я? Где моё место?.. Она посмотрела в опять запульсировавший зрачок прорицательницы и внезапно даже для самой себя выпалила: — Противотуманное зелье… Как?.. Гизела затряслась мелким истеричным смехом: — У тебя была верная стратегия. Она может сработать. Хотя ты рискуешь пройти по краю Второго огня до Первого… Берегись. И ещё: ты не-ис-пра-ви-ма-я альтруистка! Полюби и начни ценить себя, бывшая прислужница-кукла! Этот совет — бесплатно. Теперь иди. Мне нужно отдохнуть… — Голос Гизелы надломился и затих. Голова бессильно упала на сложенные на столе руки. Салли потихоньку поднялась и уже спустилась на несколько ступенек, как вдруг Гизела чуть приподняла голову и прошептала: — А что видела ты, Салли? — Огонь и силуэты в нём. — Салли пожала плечиком, словно это было само собой разумеещееся. — Занятно… — Глаза старухи приоткрылись с интересом. — Из малышки Хельги вот ничего не вышло, хотя она так старалась, бедняжка… Но ты… Ладно. Будущее покажет. Будущее всё покажет, если знать, как смотреть… Иди. И Салли пошла. Всё скорее и скорее — вниз по узкой винтовой лестнице и уже почти бегом из этого маленького за́мка, который при всем своём величии все равно был ниже самого высокого здания в городе — кривой королевской башни, из которой когда-то, не в этой жизни, Салли любовалась закатом в свой самый счастливый день.***
Джек разложил бумажные снежинки на одном из многих каменных склепов. Каждая снежинка получила имя. Вот эта, бесформенная — Бугимен. На тот случай, если он всё-таки возродится, а факты подобрались оч-чень нехорошие. Эта — Финкельштейн. С пауком — это Джим. Кособокая — Одноухий ругару. А самая красивая, почти каноничная — это Салли… Рядом лежала стопка пока безымянных снежинок. Джек по очереди смотрел на бумажные вырезки, вызывая в памяти нужный образ и соответствующие ему чувства. Касался снежинки. И — пытался сдержать пламя, которое с охотой вырывалось даже в ответ на мысль. Первая партия в мгновение ока выгорела целиком. Из второй ему удалось на некоторое время отстоять Дока, но и он в итоге полыхнул весёленьким огоньком. Что ж, задержка — уже что-то. За это время можно отойти, переключиться… На третьей партии Джек с удивлением понял, что даже Уги вызывает в нём не такую неприязнь, как Джим. Но почему-то сложнее всего обстояли дела с Салли… У него получалось как-то удерживать негативные эмоции, да он мог бы вообще не иметь с этими субъектами контакта вживую, если уж на то пошло (а если что, их и не жалко, хм-м, особенно… Уги, пусть это будет Уги). Но горячие чувства к Салли никак не желали сдерживаться, вырываясь наружу вместе с пламенем. А не иметь контакта с ней как-то не входило в долгосрочные планы Повелителя тыкв… Когда снежинка-Салли полыхнула в пятый раз, Джек решил сделать перерыв и задумался. Картинка вырисовывалась не очень радостная, но пока он ещё верил, что путем долгих тренировок сможет преодолеть эти сложности. И это ещё у него перед глазницами не было живой и такой притягательной Салли… Без особых успехов Джек дожёг оставшиеся снежинки и опять ощутил навалившуюся усталость — огонь не давался просто так, он истощал, и к тому же не спрашивая разрешения. Надо было бы пойти в ратушу и заняться текучкой, которая накопилась за время всяких происшествий. Путь лежал рядом с его домом, и, проходя мимо, Джек увидел нерешительно мнущуюся неподалеку зомби-маму Берту. В душе всё оборвалось: неужели случилось ещё что-то? Увидев Повелителя тыкв, Берта со всей возможной скоростью подковыляла к нему. Лицо припухло от слёз, в руках – измятый платок, и новое отчаяние в глазах. На молчаливый вопрос Джека она выдохнула: — Нед взял серебряный стилет и ушёл один в Чёрный лес на поиски нашего мальчика, ещё вчера! И не вернулся!***
Салли села на Птицу и полетела туда, где ей лучше всего думалось — к ветру и солнцу. И кто же она теперь? Кукла… с кровью? Или не… кукла? Эта мысль вызывала иррациональный ужас. Давно она не смотрела на себя внимательно. Чуть ли не с самого пробуждения, когда разряд тока вдохнул в неё жизнь, и она в первый раз изучала это необычное, данное ей на всю жизнь тело, будто собранное из кусочков. И не все они имели текстуру ткани. Зубы были твёрдыми, глаза — живыми, а волосы струились сквозь пальцы, как настоящие. И сами пальцы казались слишком цепкими, подвижными и ловкими для тряпичных. В лаборатории зеркало имелось разве что у Джуэл, а в лавке Салли в последнее время было не до того. На метле осматривать себя не с руки, и она повернула в сторону кладбища. Там ей точно никто не помешает. Выходить из города было запрещено, но плевала она на это, как плевали до эпохи начала празднования Хэллоуина. Даже хотелось нарушить этот приказ Повелителя тыкв из непонятно откуда взявшейся удали. Салли спикировала в склепу с монументом клыкастого монстра, разминувшись с Джеком на каких-то пять минут. Разумеется, она этого не знала. Но взгляд сразу упал на маленькие горсточки чёрного пепла, ровными кучками лежащими на выщербленном камне. Салли зачем-то потрогала пепел и отдёрнула руку, не сдержав вскрик. Они были тёплыми! Похоже, огонь преследует её везде, дожидаясь своего шанса… И какое странное пророчество… Она ещё раз проговорила его про себя. Тренированная постоянным обучением память легко выдала нужные слова. «От одного спастись…» Может, это уже было? Не о… лаве ли в подземелье Уги-Буги речь? Вполне возможно. Но дальше уже ничего не ясно. «Нести корону в нём» — если это то, что непрошенно подсовывает непослушное воображение, то лучше сразу выбросить это из головы. Хватит. «Душе не даст уйти, привязанной к кости». И опять. «Второй тебя убьёт». Ох. «Но Третий возродит» — вот так лучше… «Четвёртый породит — огонь» — интересно, о чём это… Салли посмотрела на рассечённую и заживлённую ладонь. Перевела взгляд на запястье… Хэллоуин, она и не замечала, что там, под тонкой атласной кожей, теперь змеились голубоватые венки. Впав вдруг в неистовство, Салли со всей силы дёрнула за нитки, на которых обычно держалась рука. И они легко подались. Концы их, уходящие в тело, были влажными, красноватыми и как будто подгнившими. Нитки ошмётками опали на землю, но рука осталась на месте. Ноги Салли подогнулись, она пала на колени у изножия каменного монстра и тихо заплакала.