Alive

Дом Милосердия находится в живописной долине на расстоянии около пятнадцати километров от Нориджа недалеко от реки. Это огромное серое здание с прилегающими к нему довольно обширными территориями, которые от остального адекватного мира отделяет железный узорчатый забор высотой в два с половиной метра, изящно обвитый виноградной лозой с несъедобными, кислючими мелкими ягодами, выполняющей чисто декоративную функцию. Выглядит всё это действительно интересно, особенно если учитывать тот факт, что этот дом был построен в первой половине девятнадцатого века, в точнее в 1821 году. Раньше он принадлежал местной семье лордов, потом перешел в собственность государства, а лет пятьдесят назад был выкуплен миссис Грант, и их совместными с дочкой стараниями превращен в одну из резиденций ада. Несмотря на название, относятся сёстры к подопечным здесь, мягко говоря, не по-божески. Это просто бизнес на сиротах и других детях, не особо нужным своим ненормальным родителям. Харли ненавидит это место буквально всей душой. Довольно давно, если считать с высоты всех прожитых ею годов, по поручению какого-то человека, с не очень большой, пятьдесят на пятьдесят, вероятностью, деда, сестры искали для неё приемную семью. В возрасте пяти с половиной лет девочку удочерила бездетная пара, Глэдис и Генри Кёртисы. Харли всегда знала всё ситуацию, в том смысле, что они не родственники. Но тогда ей казалось, что кровь не имеет значения и быть настоящей семьёй это никак не помешает. Именно этому учили её люди, которых когда-то она называла «мамой» и «папой». Около пяти лет они играли настолько банальную модель «семьи», что сейчас воспоминания вызывают ассоциации с каким-то фильмом. Мама, папа, дочь, родственники, прогулки, карманные деньги, безобидные ссоры, праздники… Это было даже хорошо. Харли получала приличное образование в хорошей школе; носила нравящуюся ей удобную одежду; полноценно общалась с другими ребятами без дурацких ограничений и имела свой круг друзей. Конец этапу «нормальная жизнь Харли Шерил Кертис» пришёл, когда всё-таки Глэдис смогла забеременеть. Не прошло и месяца после «чудесной новости», как Харли вернулась обратно в Дом Милосердия. Возможно, она сама в чем-то виновата: вряд ли правильным вариантом поведения было так резко и негативно реагировать на появление этого существа, на которое уже тогда, на самых ранних сроках, перешло всё внимание. Но, так или иначе, пока Кертисы официально являются её опекунами. Харли живёт здесь уже больше полугода и с каждым днём всё больше удивляется, как до сих пор не сошла сума в этом дурдоме, среди пытающихся её перевоспитать монашек с их нездоровым отношением к такой присущей любому человеку вещи, как характер и его индивидуальные для каждого черты. Она не знает, в курсе ли Кёртисы всего происходящего в Доме Милосердия. Они обещали, что будут продолжать общение, дарить подарки и даже брать на выходные и праздники, но были посланы далеко и надолго (что, кстати, их не очень расстроило). На самом деле, сейчас Харли жалеет, о том, что тогда не обладала чудесным даром засунуть свою чертову гордость подальше в задницу. За этот период ей пришлось слишком быстро повзрослеть, и она даже успела раскрыть в себе актерские таланты, необходимые для выживания. От осознания своих блестящих перспектив Харли находится в состоянии, которое уже потихоньку приближается к границе депрессии, но ещё не планирует выходить за пределы пофигизма минимум до совершеннолетия и выпуска во взрослую жизнь, пока это не вылилось в дополнительные материальные проблемы в виде вопроса поиска жилья, еды и других жизненно важных обстоятельств. Зато пока она видит лишь сомнительные варианты работы на стройке или в ремонтной бригаде, получая здесь соответствующие навыки, ибо использование детей как дёшевой рабочей силы — дело в Доме Милосердия давно привычное. К любому, кто пытается хоть как-то избежать грязной работы (да и вообще за любое нарушение списка правил, занимающих четыре! вордовских страницы, которые висят на стене в главном холле) в обязательном порядке применяют такие излюбленные здесь телесные наказания. Или, проще говоря, избиение, обычно специальной дубинкой. Этим как таковым занимается единственный в коллективе мужчина (не считая странного молчаливого типа с кухни, вся деятельность которого ограничивается одной помощью Кабанихе-шефповару), мистер Гибблс. Он же завхоз, он же иногда садовник, он же бывший военный или полицейский, с грандиозным скандалом уволенный с работы. И никто не удивится, если статья этого садиста так или иначе связана с жестокостью, ведь нормальный человек не станет избивать детей, тем более получая от этого какое-то удовольствие. А удовольствие он получает, это факт. Единственный плюс состоит в том, что Гиббс умеет бить так, чтобы никаких следов не оставалось. Хотя, не такой уж это и плюс, если разобраться, ведь данный навык помогает Дому Милосердия проходить различные проверки, иначе это местечко уже давно могли бы закрыть. Через боль они должны «проходить очищение», исходя из слов сестёр. Но это работает определённо не так, что совершенно никого не волнует. Здесь занимаются перевоспитанием «трудных подростков», которые, по плану, являются тупым стадом, понимающим что-либо только через насилие. Харли знает этих «малолетних чудовищ», общается с ними, и, в подавляющем большинстве, они все оказываются абсолютно нормальными приятными в общении людьми, явно не заслуживающими ничего подобного. Харли старается избежать наказания всеми возможными способами. Ей хватило первого раза (ладно, трёх, пока девочка пыталась устроить правосудие и найти на них управу), чтобы начать действовать разумнее и подчиниться тем обстоятельствам, на которые, увы, пока повлиять она не может. Однако это получается далеко не всегда, ибо сёстры просто обожают докапываться к Кёртис. Повод находится легко и обоснования адекватного не требует, а если не находится, то он тоже не нужен. Так сказать, в профилактических целях, ибо Харли — сама по себе нарушение. Взять хотябы её длинные рыжие волосы, которые не такие уж и рыжие, а грязно-рыжие. Примерно такие, какие могут получиться если смешать светлый оттенок русого и светлый морковный оттенок. Девочка иногда включает режим оптимиста и радуется, что всё-таки живет в двадцать первом веке, когда сжигать людей на костре слишком дико даже для сестёр. А тогда они сожгли бы эту маленькую ведьму с великим удовольствием. И ещё хороводы с песнями вокруг водили бы, почему нет? Саму Харли верующим человеком назвать никак нельзя. Зато во время воскресных посещений церкви вместо общей молитвы она регулярно произносит среди остальных слов фразу в стиле: «Пусть все эти ублюдки дружно сдохнут». Сёстры уверены, что-то, что они под угрозами принуждают Харли менять её привычное поведение, — абсолютная победа и успех в перевоспитание. И они однозначно ошибаются.

***

Харли осторожно отодвигает розовый бутон, двумя пальцами перехватывает стебель, стараясь не коснуться шипов, и перекусывает его секатором. — Кёртис! — раздаётся женский голос. — Где Кёртис?! Девочка отпускает ветку и по тыльной стороне её ладони, рядом с большим пальцем, скользит шип, оставляя за собой длинную алую полоску. Это было не так больно, как можно подумать, глядя на царапину. Харли смотрит на руку и языком слизывает неравномерно стекающую кровь, которая тут же снова появляется на бледной коже. Во рту остаётся металлический привкус. Харли выглядывает из-за куста и взглядом ищет источник звука. Но там есть только девушки, так же, как и она, подстригающие розовые кусты в саду. Она собирается спросить у них, так как не услышать, сделать вид, будто не услышала или забыть, всё равно, что послать сестёр с их поручениями куда подальше. Правда, на её памяти никто так не рисковал. — Ах, вот ты где! От неожиданного крика за спиной Харли успевает обернуться и инстинктивно отпрыгивает назад, выходя из на открытую площадку. — Сестра Кэмпбелл, — произносит девочка, опуская секатор и обхватывая запястье свободной рукой. Перед ней стоит женщина средних лет, скрестив на груди пухлые ручки. Есть разные типы фигур: песочные часы, прямоугольник, треугольник и так далее. Вот эта дама явно пост не держит, и имеет формы практически абсолютного шара, если не брать в расчёт наличие на короткой шее головы, пользы от которой недостаточно, чтобы она считалась важным атрибутом. — Вот ты где, — Кэмпбелл, тяжело дыша, издает злобное фырканье. — Что ты здесь делаешь? Разве ты не на складе должна сейчас быть? Оу, очевидно с твоими коротенькими жирненькими колбасками почувствовать свободу и легкость передвижения не светит, сука ты старая. — Нет, — коротко отвечает Харли. В ожидании продолжения или подробностей следует напряженное молчание. Оу, это уже становится страшно. Харли чувствует, как уверенно приближается пипец. Она лихорадочно пытается придумать достойное оправдание своему пребыванию здесь (сестра Маккензи, раздававшая на сегодня работу всё равно не подтвердит, что отправила её стричь розы, а не таскать мешки), руки начинают дрожать, и ладони становятся влажными. До сих пор хочется просто убежать, что сделать не так уж сложно. Всего-то перелезть через забор — и её вряд ли догонят, но это может оказаться весьма глупым поступком. Либо сёстры Кэмпбелл в течение пяти секунд меняет больше десяти различных гримас, выражающих некие отрицательные эмоции. — Ты даже не представляешь, — шипит она. –…с каким удовольствием я бы сейчас тебя выпорола. — А почему нет? — Харли приподнимает бровь, не удержавшись от возможности ответить, оставшись безнаказанной. Так она бы сразу получила пощечину. — Заткнись, — сухо произносит сестра. — У тебя гость, вали в комнату. Гость? Харли эта новость ввергает в состояние лёгкого удивления. Первая мысль напрашивается сама по себе: это могут быть Кертисы, вдруг решившие принять её обратно. Это странно, конечно, но мало ли что. Если это они, то, скорее всего, пришли просто поговорить или взять на выходные. Харли была бы рада и второму варианту. — Чего встала? — рявкает сестра Кэмпбелл. — Пошвели…ивайся! Харли насмешливо фыркает и, изящным жестом швырнув секатор на землю, быстро отходит в сторону аллеи, тихонько передразнивая выговоренное слово. По пути она поправляет юбку и убирает лепестки с волос, собранных в длинную косу, передние пряди которой слегка распущены. Здесь можно носить только одежду по определенным стандартам и критериям: длина юбки не выше колена, неяркие цвета, закрытые плечи… и всё в том же духе. Харли чувствует себя весьма идиотски в этом наряде, который, к тому же, очень неудобный и непрактичный. Девочка заходит в здание, делая вид, будто других воспитанников не существует, и поднимается по лестницам на четвёртый этаж. Здесь первая лестница по-парадному широкая, а дальше становятся всё уже. На четвёртый этаж настолько узкие, что даже Харли с её габаритами там находиться не очень уютно. Зато можно хорошо подстроить убийство, столкнув кого-нибудь оттуда. Она иногда представляет, как туша кого-нибудь из её обидчиков падает вниз. Это было бы не столько хорошо или правильно, сколько забавно. Харли такие мысли иногда пугают. Она вообще никогда не отличалась хоть малейшей любовью к насилию или жестокости, но всё же есть случаи, когда это единственный выход. Харли проходит по коридору, просматривая номера комнат. С каждого этажа счёт начинается по-новому, поэтому для незнающих важно это обстоятельство уточнять. Пятнадцатый… Она бесшумно подкрадывается к двери, где находится глазок, чтобы, не приведи господь, несчастные дети не могли уединиться. Единственным место, где это возможно является уборная, но удовольствие там находиться весьма и весьма сомнительное, пусть усилиями ребят там намного чище, чем в школе. Через стекло в виде «рыбьего глаза» Харли видит сестру Бишоп, абсолютно среднюю, ничем непримечательную женщину неопределенного возраста, как и все ходящую в чёрных длинных тряпках, стоящую посреди комнаты, убрав руки за спину, а напротив неё, на кровати Харли, сидит старик. Она никогда раньше не видела этого человека, ибо если бы видела, вряд ли забыла бы. Выглядит гость весьма запоминающе, это видео даже так. У него очень длинная, прямо очень, аж ниже пояса, борода, отливающая серебром и такие же волосы, а одет он в длинную, лавандового цвета расшитую узорами…мантию, может быть? Харли никогда раньше не видела, чтобы кто-нибудь одевался так где-нибудь, кроме кино. Девочка отходит назад, слушая биение своего сердца, которое стало чаще от ожидания чего-то… Она не знает, как охарактеризовать это. Приятного, необычного?.. Да, очень хотелось бы. Любые, даже самые твердо убежденные реалисты всё равно ждут чего-то, во что не верят. Харли уверенно открывает дверь нараспашку и делает шаг за порог, встав рядом с косяком. — Здравствуйте, — она делает милое выражение лица, приподняв уголки губ. Сестра Бишоп, судя по её лицу, хочет что-то сказать, но гость успевает первым. — Добрый день, мисс Поттер, — прозрачные голубые глаза старика с интересом смотрят на неё из-под стекол очков-половинок. Его голос мягкий и приятный, говорит с вежливой интонацией. Но, мисс кто? Поттер? Наверное, он её с кем-то путает. Странно, зато можно сделать вид, будто она не расслышала, почему нет? Харли легонько кивает. — Сестра… Бишоп, верно? — старик не смотрит на ту, к кому обращается, продолжая изучать Харли. От этого становится немного не по себе, все внутренности как-то немного сжимаются, но это нельзя назвать сильной эмоцией. — Вы не могли бы нас оставить? — Я бы хотела присутствовать при этом разговоре, — резко выдает Бишоп. — Наши воспитанники дети весьма… — Пожалуйста, — перебивает её гость, наконец взглянув в её сторону. Харли не знает, что произошло в эти секунды. Эта обычно до идиотизма вредная особа просто умолкает и выходит за дверь, закрыв её за собой, сопровождаемая недоверчивым взглядом девочки. — Минутку, — старик поднимается на ноги и, подойдя к двери, проводит какие-то манипуляции, а затем возвращается на своё (ранее место Кёртис) место. — Могу я спросить, что это сейчас было? — Харли становится перед ним. — Некоторые меры предосторожности, — улыбается старик. — Присядешь? — она указывает на место рядом с собой. — Нет, спасибо, я постою, — так же улыбается девочка. — Что ж, как хочешь. Тогда мы можем начать. Харли чувствует напряжение, которое будто давит на неё. Было бы комфортнее сейчас сидеть. Неудобно смотреть на этого человека сверху вниз. Наверное, это и есть энергетика. — Меня зовут Альбус Дамблдор, и я директор школы Чародейства и Волшебства Хогвартс…