На двух дорогах

Глава 7 Саша Глоток свежего воздуха, боль в голове, перегар - застрявший в горле, тяжесть и непонимание увиденного. Комната, не похожая на мою квартиру: закрытые шторы, фотографии в рамках, кофейный столик переполненный журналами, набитые полки книг и маленький телевизор с моим отражением. Я попытался встать и вступил в миску с содержимым, издающим кислую вонь, носок тут же пропитался этим составом мерзости. - Это что ещё за …? – выкрикнул я, снимая мокрый носок. Из соседней комнаты, выбегает Юля, одетая в пижаму, с рисунком котика на груди. - Ты чего орёшь? – спросила королева, увидев меня с носком в руке. – Я специально свет оставила включенным, чтоб ты миску заметил. - Я заметил, - подтвердил я. – Куда его выбросить? - Мусорное ведро на кухне. Выкинув грязный носок, вместе с чистым, я взялся за уборку содержимого в миске, сгорая от стыда перед Юлей. - Ты помнишь, что вчера было? – спросила красавица, наблюдая как я, мою миску в ванной, включив сильный напор воды. - Помню, как катались на качели, и ты ушла за водой. - А потом? - Потом проснулся в …, а где мы сейчас? - Ты у меня дома, я тебя привезла, мне ещё таксис помог тебя затащить, сама бы я не справилась. - Как я себя вёл? - Ты то спал, то тебя рвало и так постоянно. - Какой кошмар. - Ничего страшного, но знай, пить ты не умеешь. В следующий раз, не ведись на провокации Никиты, - высказалась Юлия. – Хочеш воды? - Очень, но с начало умыться. - Хорошо, подожду тебя на кухне. Смывая всю грязь с лица треугольника, я вспомнил, что ставил мобильный на беззвучный режим. Юля наливала в стакан воду, пока я наблюдал двадцать шесть пропущенных звонков от мамы. - Спасибо за воду. - Не за что. - А как так, что у тебя никого нет дома? - Мама работает в больнице и сегодня в ночную смену, а на счёт папы … ты знаешь. - Во сколько она возвращается? - Обычно в девять. - А сейчас 06:50 - Да, так что можешь не спешить. - Я очень хотел бы остаться, но мне нужно бежать домой, пока мама не начала обзванивать морги, если она уже их не обзвонила. - Она не знала, что ты ушёл в клуб? - Как бы да. - Так позвони ей сейчас. - Не думаю, что это хорошая идея, лучше дома с ней поговорить. - Ну как знаешь, не хотела бы я себе такого сына. - А ты не смей представлять меня своим сыном, попахивает извращением. - Иди уже, извращенец. Одевшись, влезая босыми ногами в обувь, я выбежал на лестничную площадку, а после вернулся к Юле, подарив поцелуй в знак благодарности за оказанную заботу, на который она ответила взаимностью, улыбаясь, назвав меня дурачком. Улица, утренний холод, лужи, листья, собаки ещё не проснулись, а я уже пробегал по их территории. В животе бурчал голод, глаза слипались, словно намазанные майским мёдом, рот превратился в химический котёл без влаги, настроение упало в пропасть, от быстрой ходьбы, тело вспотело и неприятно покалывало на спине, и ещё этот кот с отрубленным хвостом, на которого я успел наступить, перепугавшись до первых седин засаленных волос. Я знал, что попал в ситуацию «закрытых дверей», улизнуть не возможно, остаётся казнь, слава Богу, не публичная, о ней узнает только я, мама и лопоухие соседи. Дверь была не заперта, в зале и на кухне, горел свет. Видимо мама ходила из комнаты в комнату, не находя себе места. Я нашёл её уснувшей на стуле, облокотившейся на холодильник. Стол был накрыт на одну персону: пустая чашка, сахарница, фантики съеденных конфет и уставший телефон, принявший на себя все крики Марии Сергеевны. На счёт три, разбужу её, и будь что будет. Раз, два, три … три, три, но ничего не происходит, стою как вкопанный, боясь разбудить маму. Затем, принимаю решение оставить всё как есть, понимая то, что я не готов к раскаянью и диалогу, где дорогой мне человек, плачет и рвёт на себе волосы, в надежде вразумит заблудившегося сына. Разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, наслаждаюсь своим спокойствием и возможностью выспаться, но успеваю задеть стул, звук которого, приводит маму в сознание. - А, Саша, наконец-то, ты пришёл, - сказала хозяйка квартиры, уходя в свою спальню. – Не забудь, тебе сегодня на учёбу. Мама ушла, не стукнув дверью, а я всё так же остался на своём месте, с приподнятыми плечами вора, попавшегося на краже. Сердце бешено колотится, я готов гореть на костре, чувствую, как огонь подбирается ко мне, но это всё самобичевание и ничего больше. Власть одного человека над другим. Воспитание, как проклятье, связывает по рукам и ногам, не пошевелиться. Был бы я стар и немощен, точно словил бы сердечный приступ. Она даже не прочла лекцию о правильном поведении, просто пошла спать, почему же я ем себя изнутри, когда всё хорошо. На часах 7:50, мне и вправду нужно на учёбу, о каком сне я мог мечтать. Душ, чистая одежда, бегу с мокрой головой на остановку, рюкзак натирает плечи, джинсы покрылись пятнами от луж, которые мне не удалось перепрыгнуть. Заспанные пассажиры матюкают свою работу и бедную жизнь в той дыре, где им повезло родиться. - Молодой человек, вы можете на меня не дышать! - Простите, - сказал я, наливаясь краской, сильнее сжимая поручень. - Вы всё равно дышите в мою сторону. - Что прикажете сделать? - Не напиваться так, наглая ты морда. Отвернувшись к мужчине, который стоял за моей спиной, я услышал поддержку в мой адрес. - Не обращай внимания на эту дуру, у неё, наверное, мужа нет. Приподнятое настроение облило приятным теплом, я будто сиял изнутри, улыбаясь своему единомышленнику. Видимо он сам не раз слышал острые высказывания людей, за свою слабость, предательски окрасив его щёки и нос. - Ты случайно не сын Димы Гурина? – спросил мой спаситель. - Случайно да, - ответил я, удивляясь вопросу. - Откуда вы его знаете? - Это мой одноклассник. Ты, кстати, сильно на него похож, ещё до того, как он отпустил бороду. - А как вас зовут? - Для тебя дядя Гриша. - Я о вас ничего не слышал. - Не удивительно. Мы с твоим отцом перестали общаться, после того, как я ушёл в техникум, а он остался в школе. Ладно, моя остановка, передавай ему привет от меня. Дядя Гриша вышел на шахте, спеша на работу, выбранную им ещё в детстве. Маршрутка зашумела, отправляясь в путь, и спустя минуту, я уже не видел одноклассника моего отца, одетого в потёртую куртку, синие джинсы и местами отклеившиеся от подошвы ботинки. Большинство мужчин нашего города, работают на этом предприятии в надежде осуществить мечты, добывая чёрное золото, и так, год за годом, яркие фантазии уходят за горизонт терриконов, превращаясь в ничто, как детская сказка, потерявшая власть, над повзрослевшими гордецами. Удар по тормозам и я пулей вылетаю из транспорта, зная о том, что уже опоздал на полчаса. Бегу по парку, в голове целый сценарий отговорок, голуби разлетаются в разные стороны, земля просит о пощаде, а на языке крутиться: «Простите, я проспал. Простите, я проспал». *** Тишина, словно в морге, разбивалась под моими ногами, дёргаю дверную ручку, вламываюсь как террорист со словами: «Простите, я проспал». - Гурин! – выкрикнула Светлана Яковлевна. – Что вы себе позволяете? - Простите, - добавил я, пытаясь не смотреть ей в лицо. - Вон из кабинета! - Но я …! - Я сказала вон! Закрывая дверь, успеваю заметить улыбку клоуна, сдерживающего смех, от забавной картины. Расстроившись, иду в столовую позавтракать, но повар с медвежьими руками, говорит, что ещё ничего не готово. Приходится пить чай с печеньем, наблюдая, как уборщица моет пол, приговаривая оскорбления в мою сторону. - Ноги подними! Подчинившись приказу уборщицы, в столовую забегает Никита. - Тебя как отпустили? – интересуюсь я, запихивая маленькие печенюшки со вкусом ванили. - Отпросился в туалет. - Умно, ничего не скажешь. - Ага, ты как вчера домой добрался? - Я у Юли ночевал. - Да ладно, а я у Лизы. Тебе что-то перепало? - Нет. - И мне тоже. - Эй, не трогай печеньки! - Ага, - сказал Никита, отбирая мою чашку, запив сухие изделия. – Ладно, я на пару, а то орать будет. Уходя, Никита напоминает мне, как я поцеловал Юлю и что я должен научить его так целоваться. Показывая клоуну средний палец, забываю о том, что всё это время, за нами наблюдала уборщица, навострив уши, свисавшие до локтей. - Идиоты! – высказалась женщина, выжимая половую тряпку. Делая вид, что не услышал оскорбления, продолжаю пить некрепкий чай с общей кастрюли для студентов. Не могу сказать, что люблю свою специальность, но точно знаю, что я влюблён в это место, в эти стены, даже в эту женщину, моющую пол. Это как один, огромный организм. Все выполняют свою задачу. Мы словно обязаны вести себя отвратительно, пока мы студенты, пока мы ещё имеем на это право, потому как через полтора года, нас вышвырнут, как ненужные вещи. Преподаватели забудут наши фамилии, уборщица умрёт от цирроза печени, повар обзаведётся детьми, а мы, вернувшись сюда, будем вспоминать: как курили за углом, обливая грязью первокурсников, как засыпали на парах и позорились на праздниках, выступая на сцене. Безжалостное время, кинет нас в водоворот с трупами, где мы постареем, почерствеем, называя себя мудрецами, а после, присоединимся к тем трупам, вращающимся вокруг нас. Ничего с этим не поделаешь. Время не назвало свою валюту, которой можно оплатить дальнейшее существование, среди недовольных людей, которым всего мало и никак они не нажрутся, высасывая всё из земли, забыв положить в неё что-то своё, если не считать то тело, способное превратиться в прах или компост, для удобрения почвы. Прозвонил звонок, мне подали водянистую кашу с сильно обжаренной котлетой. Доев всё до последней крошки, я ушёл в свою аудиторию, где нашёл Никиту, уснувшим за партой, украшая её лужами слюны. - Проснись, идиот, - выкрикнул я. - А, что? Я не сплю, простите. - Какой же ты осёл. - Так это ты! Зачем меня будишь, придурок? - Дома спать будешь. - Ага, - сказал клоун, снова опускаясь на парту, влезая лицом в слюни. - Кто это сделал? – вытираясь как кошка, верещал Никита, поглядывая по сторонам, решив, что кто-то, нахаркал на парту, пока он спал. – Это ты сделал! – взревел мой друг, облизывая палец для контрудара в моё ухо. - Да ты сам это сделал, олень. - А, ну тогда пардон, - извинился девственник, вытерев парту рукавом. Началась пара, в кабинет вошёл преподаватель низкого роста, с худыми руками и огромной головой. Он вечно мямлил, за что был прозван «Соской», но каждую пару он доводил до конца, не обращая внимания на выкрики глупых студентов. За шестьдесят минут, постоянно вылетало «Соска» или «Заткнись, Соска». Мне было всё равно, что о нём говорят, я понимал, что этот человек, приходит в техникум, не по своей воле, ему нужны те копейки, на которые он прокормит себя до следующей зарплаты. Это так явно отражалось в его глазах, будто он говорит: «Когда же это всё кончится, и я смогу устроиться бухгалтером в огромной фирме, где меня запрут в каморке с компьютером, и я начну нормально зарабатывать». Раздалась мелодия, все начали переглядываться, в поисках хамского поведения. Звук издавался из кармана моего соседа, но он спал, не подозревая беды, пока я не разбудил его, подарив хорошую лычку. Никита подорвался, почёсывая голову, оглядываясь по сторонам, готовый наказать обидчика, но увидев знак благодарности в жесте преподавателя, не решился дать сдачи, а слюнявый палец для меня был предсказуем и не страшен, когда ладонями крепко сжимаешь собственные уши. - Кто там тебе звонил? – поинтересовался я. - Это СМС, а лычку я тебе припомню, - прошипел Никита. - Лиза написала? - Если бы, - ответил Ник, читая сообщение. – Это Влад, пишет, что хочет встретиться в кофейне. Пойдёшь со мной? - А во сколько? - Да вот, сразу после пар. - Ну ладно, пойду. Никита улёгся спать, наполняя аудиторию кислым перегаром, а я внимательно слушал «Соску», имя которой Эдуард Анатольевич. - Впервые в научном труде, слово «экономика» появляется в четвёртом веке до нашей эры, у Ксенофонта, - пошатываясь от сквозняка, рассказывал преподаватель, держа правую руку в кармане широких брюк, давно вышедших из моды восьмидесятых годов, явно доставшиеся от деда. - Соска, - выкрикнул Федя Карнаухов. - Который называет её «естественной наукой», - продолжает Эдуард Анатольевич. - Заткнись Соска, - подхватывает Гена Петрачков. - Аристотель, противопоставлял экономику хрематистике. - Как дела у мамаши, Соска, - надрывался Сергей Пурахин. Так продолжалось до конца пары, а я всё ждал встречи с Владом, чтобы высказать ему в лицо, что я о нём думаю и о той таблетке, чудом не успевшей раствориться в моём желудке.