ДжоДжо сборник

      Прошутто был заворожён Ризотто. Не было ничего проще, чем признать Ризотто капо — боссом, авторитетом. Было почти так же просто заинтересоваться его личностью, потому что Ризотто скрывал детали, но был честен в главном. Ризотто не был особенно предан организации — это было очевидно, — но был предан Лиге Убийц. Он заботился о своих подчинённых на расстоянии, как если бы он был отцом большого семейства, и все они — убийцы — были его приёмными детьми, которых он чудом вытащил из неблагополучных приютов. Прошутто нравилось такое отношение, он подсознательно тянулся к Ризотто просто от этого — рядом с Ризотто можно было чувствовать себя хорошо и даже полезным.       Когда они только встретились, Прошутто был ещё совсем юн, а Ризотто был уже выслужившимся и заметным. Он был статным и наблюдательным, и сразу рассказал Прошутто много интересных данных о Прошутто, часть из которых он сам не знал. Да, проникнуться Ризотто было легко, находиться с ним рядом было легко, а поддерживать с ним отношения — чертовски сложно. В этом была своя притягательность, конечно: получить доступ к телу Ризотто и частично к его голове, и, может (Прошутто только надеялся), к его сердцу. В отношениях, как на работе, Ризотто был очень осмотрительным: ни лишнего слова, ни лишнего жеста, который не оправдывал бы безопасности. Казалось, отношения с Ризотто Прошутто самому нужно было собирать по кусочкам, и какое-то время Прошутто справлялся с этим. Пока его устраивало быть в такой позиции. Но время шло, и Ризотто не двигался ни на шаг, и Прошутто стало тесно в таких рамках. Он пытался раскачать Ризотто, но получал лишь усмешки или осуждающие взгляды — если действия Прошутто мешали работе.       Решающим стал вечер, когда Ризотто предложил Прошутто пачку сигарет; какая-то элитная марка, бог знает, сам ли он выбирал их, зная о дурной привычке Прошутто, или просто стащил у одного из клиентов после того, как тот выкашлял всю свою кровь вместе с лезвиями, гвоздями и прочими опасными предметами, которых не должно быть у человека во рту. Они сидели на балконе, была жаркая летняя ночь, было почти душно, но по-своему хорошо.       — У нас не получится нормальных человеческих отношений, — сказал Ризотто прямо и легко, как будто это ему ничего не стоило. Прошутто нахмурился и затянулся. Он не задавал вопросов, но ждал, пока Ризотто пояснит. — Потому что мы не нормальные люди, это вроде очевидно. Лига убийц не выглядит как место для нормальных отношений. Я уважаю тебя, так что хочу, чтобы мы были честны друг с другом. Насколько это позволяет наше положение.       Прошутто хмыкнул. Всё это, конечно, имело смысл, но Ризотто был таким привлекательным, а Прошутто — таким очарованным, и ему не хотелось, чтобы всё заканчивалось так. Прошутто сидел в тишине, затягивался и выдыхал, и не смотрел на Ризотто. Зато Ризотто смотрел на него — его взгляд было легко почувствовать.       — Я не хочу, чтобы ты понял меня неправильно, — начал Ризотто снова. — Я говорю только о перспективе. Тебе хорошо в том, как мы ведём себя сейчас?       Прошутто посмотрел на Ризотто и серьёзно задумался, хотя уже знал ответ. Да, конечно. Не предел мечтаний, но Прошутто и не рассчитывал, что когда-то получит свой предел мечтаний. Вместо ответа он кивнул, и Ризотто улыбнулся.       — Вот и хорошо. Меня тоже устраивает. Можем продолжать в том же духе.       Это звучало по какой-то причине обнадёживающе, и Прошутто снова кивнул. Сигарета таяла в его пальцах, терпкий вкус растворялся на языке, и Прошутто тоже улыбнулся.       — Зачем ты сделал мне подарок? — спросил он, и Ризотто пожал плечами.       — Захотелось. Я нечасто выражаю симпатию.       В целом, это было правдой. Потому событие и было примечательным. Прошутто не может вспомнить таких широких жестов от Ризотто ни до, ни после. Только эта пачка и разговор по душам.       Со временем их отношения стали похожи на отношения давних друзей, у которых есть секс. Это ощущалось хорошо, выглядело хорошо, Прошутто начал думать, что всё так и должно быть, пока однажды Ризотто не бросил фразу об одиночестве, которая оборвала что-то в Прошутто и навсегда его изменила. Это была простая, но глубокая мысль. Ризотто сидел на краешке кровати Прошутто и не спешил одеваться. Он выглядел грустным, как не в себе, — обычно Ризотто не показывал сложных эмоций. На секунду он бросил взгляд назад из-за плеча и улыбнулся, но это был только механический изгиб губ — внутри у Ризотто как будто была дыра, которую он хотел замаскировать этой улыбкой.       — Что случилось? — спросил Прошутто, даже не пытаясь скрыть беспокойства, не пытаясь звучать лениво, незаинтересованно или как обычно. Ризотто обернулся всем корпусом и посмотрел на Прошутто пустым взглядом — честно, Прошутто не видел больше такого лица, на нём не читалось ничего, кроме тоски.       — Только вспомнил, как мы одиноки. Это становится очевидно, когда иллюзия контакта исчезает.       — Секс — иллюзия контакта? — уточняет Прошутто. Ризотто кивает и добавляет:       — Одиночество толкает нас на глупости, и чего только не сделаешь, чтобы сбежать от него на время.       Прошутто требуется время, но, в конце концов, до него доходит смысл слов Ризотто. Ризотто уже нет в комнате, и пепел от зажжённой сигареты весь рассыпан по одеялу, когда Прошутто осознаёт. Глупо, но он чувствует боль от мысли, как будто бы мысль не мысль, а удар, пришедший в самый центр его груди, и теперь она мешает ему дышать.       На отношения их толкает одиночество. Одиночество управляет мыслями и действиями. Не личность, не взаимная симпатия, не химическое притяжение — одиночество. С предельной ясностью Прошутто чувствует собственную тёмную дыру одиночества. Ему хочется спорить с этой мыслью, хочется даже доказать, что это просто ошибка, ложное суждение, но идея интуитивно кажется верной — она уже внутри и болит. Болит.       Прошутто решает бросить курить, для начала. Он решает придавать больше осознанности тому, чем он пытается заглушить одиночество, и первыми на ум приходят сигареты. Это очень просто. Дальше алкоголь, секс, физическая боль, демонстрация силы и всякие беседы с членами Лиги Убийц. Удивительно, как много они болтают для занятой организации — у каждого своя позиция на что угодно, и каждый не стесняется говорить о чём-то сложном, но каждый — о чём-то своём. Прошутто находит себя вовлечённым в такие беседы каждую неделю, нет, каждые несколько дней, и начинает думать, что, правда, все они — убийцы — выглядят, как дети, которые потерялись в супермаркете, когда родители отвернулись, но, вместо того, чтобы пытаться вернуться в семью, научились жить в супермаркете, питаясь чипсами. Жалкие дети, которые сделали неправильный выбор, но не могут этого признать. Все их беседы так или иначе про это, говорят они об убийстве, еде или философии. Всё о том, как с родителями было бы хорошо, но столько ведь лет прошло — они уже взрослые, и никто их не ищет, их родные не узнали бы их, даже если бы встретили, ведь эти лица, голоса, одежда и род деятельности — не о тех детях, что были потеряны когда-то давно. У каждого внутри какая-то тоска — в точности то, что Прошутто увидел на лице Ризотто, — но у каждого про своё. Мелоне тоскует по образованию и выходу в свет, Формаджо болен домашними питомцами, которых не может содержать, Иллузо страдает от того, что у него нет безопасного и уютного пространства для себя, дома, как никогда не было. Гьяччо, как ни странно, переживает о принятии и понимании, Желато и Сорбет пытаются восполнить недостаток любви, заботы и ласки. Ризотто хочет крепких, близких связей, которые сам же себе и запрещает, а Прошутто… Хочет видеть свою цель в чём-то, кроме себя. Поэтому он так цепляется за Ризотто — у Ризотто есть какой-то свой смысл, организация, позиция, и это интереснее, чем быть с собой и работать с собой. Прошутто хочет кого-то, с кем можно разделить свои убеждения и, возможно, свою боль. Всё становится простым со временем, и Лига Убийц не выглядит страшно изнутри, она выглядит жалко изнутри, она выглядит так, как будто кто-то должен прийти и пожалеть их всех, но, конечно, этого не происходит.       Прошутто как-то подслушал — случайно — как Ризотто говорил о своём отношении к отношениям. Это было в точности так, как он объяснял Прошутто. Тогда Ризотто шёл по коридору с Мелоне, и Прошутто сидел в гостиной. Они не звучали так, будто пытаются что-то скрывать, и Прошутто не пытался не слушать.       — Не элитный отряд убийц, а какой-то бордель, — говорил Мелоне с напускным отвращением. — Как ты это терпишь!       — Я думаю, никто из нас не видел хорошей жизни, иначе мы не оказались бы в элитном отряде убийц. Люди справляются с болью, как умеют. Пусть это секс — почему нет, пока это никому не мешает?       Голос Ризотто был ровный, спокойный и мягкий. Приятный на звук. В нём читалось понимание и забота — Гьяччо бы понравилось, как это звучит, хотя, конечно, он не дал бы знать. Мелоне рассмеялся, и всё стихло.       На самом деле, у Мелоне не было предосуждения к сексу, но он был тесно связан с его способностями, так что в однополых связях Мелоне не имел успеха: когда он видел девушек, то глаза у Мелоне загорались, и тело отвечало на их притяжение. Что до парней — Мелоне, казалось, чувствовал к ним не больше сексуальной симпатии, чем к мебели.       Прошутто живёт без сигарет несколько месяцев, но в столе рядом с кроватью так и лежит пачка элитных сигарет — подарок Ризотто. Не для использования, но из сентиментальных чувств, на память. Прошутто пьёт кофе вместо алкоголя и пускается не во все беседы Лиги, а только в те, которые кажутся ему действительно интересными, по-настоящему близкими. Это, кто бы мог подумать, почти все беседы, но Прошутто знает, что всё не может получиться сразу, и что иметь зону роста — скорее хорошо. Прошутто ещё не может отказаться от жестокости во время выполнения миссий, но в самом деле… Он убийца, и это редкое удовольствие в его жизни. Ещё он знает, что нельзя отказываться от всех дурных привычек сразу — нужно воспитывать себя постепенно, мягко, прощая отступы, но твёрдо в вопросах идеи.       Идея развивается в голове Прошутто, как язва, как вирус. Она прогрессирует, распространяясь во все сферы мышления. Прошутто везде видит одиночество и грусть, и боль, и компенсацию всего вышеперечисленного. Будто бы все недостатки теперь стали подсвечиваться красным. Больше всех других — светится Ризотто. Это не человек, а просто огромный шар красного света, и Прошутто самому себе шутит про кровь, это сладко-горькие шутки. Если бы Ризотто был кровью или был в крови… Это кажется равно привлекательным и ужасным. Прошутто твёрдо решает не поддаваться своим слабостям и не приходить к Ризотто за утешением, как маленький ребёнок — к родителю. Он сможет пережить свою боль без чужих объятий, поцелуев и немного дикого, хаотичного секса.       Подвох в том, что отношения не односторонние, и однажды Ризотто приходит сам. Он просто появляется на пороге комнаты Прошутто и проходит. Прошутто сидит на краешке кровати, Ризотто приближается медленно. Он изучает Прошутто взглядом, а потом говорит:       — Давно не виделись.       Прошутто знает, что это аналог вопроса «с тобой всё в порядке?» Ризотто не спрашивал раньше об изменениях в их импровизированном расписании, но не мог не заметить, что что-то стало иначе. Прошутто смотрит на него снизу вверх и говорит твёрдо:       — Я борюсь со своими слабостями. Я хочу себя уважать, так что больше не пользуюсь другими, чтобы утолить свою боль.       — О, — произносит Ризотто, и его рот расходится от удивления в усмешку. Это прелестный, чарующий жест. Прошутто уверен, что раньше убил бы за такое, но теперь принимает это с тихим удовольствием. Ризотто смотрит выразительно, его глаза тёмные от желания или предвкушения, или опасности — точно не разобрать. Он уточняет. — То есть больше никакого секса?       Прошутто склоняет голову набок и возвращает взгляд — он уверен, что его лицо такое же невнятное, просто желающие глаза и сухие губы, и всё говорит о страсти к близости. Прошутто слышит свой голос как будто издалека:       — Я сказал только, что не прихожу к тебе, когда мне плохо.       — Но это не имеет смысла, если ты не заинтересован, — отвечает Ризотто, придвигаясь совсем близко, задевая колено Прошутто. Прошутто разводит ноги, чтобы Ризотто мог встать ещё ближе, он почти уже тянет ладонь к Ризотто, когда говорит:       — Похоже, что я не заинтересован?       После Ризотто наклоняется над ним и вовлекает в поцелуй. Мир выключается на какое-то время, потому что тело Ризотто и желание быть к нему ближе — единственное, что имеет значение. Наваждение хуже опьянения, но Прошутто скидывает этот эффект на длительное воздержание — секс после долгого перерыва всегда туманен и сладок.       Когда Ризотто идёт в душ, Мелоне стучит в дверь. Он просит поболтать с той стороны, Прошутто с трудом вспоминает, что они действительно договаривались о чём-то таком — поболтать вечером. Он поднимается с кровати, как есть: голый, усыпанный следами губ и зубов, и где-то ногтей — приоткрывает дверь, старается выглядеть уставшим, хотя на деле энергия течёт в нём, как река.       — Я занят, — говорит Прошутто с напускной ленью, — давай позже. Мелоне окидывает взглядом сначала Прошутто, потом заглядывает в его комнату. Прошутто выходит и закрывает дверь, складывает руки на груди и делает своё самое злобно-недовольное лицо. Мелоне возвращает ему острый взгляд и невинную улыбку — полное несочетание. На лице Мелоне так и написано «Что тут у тебя, с кем ты?» — но он не спрашивает.       — Так почему ты прячешь своего любовника? — говорит Мелоне в итоге после долгой паузы. Его голос звучит с задором, какого Прошутто от него не ожидал. Прошутто не отвечает, и Мелоне начинает додумывать. Он размышляет вслух. — Он так плох, что тебе стыдно показаться рядом? Но вы ведь спите, было бы странно. Он стесняется тебя? Но никто тебя не стесняется, даже Гьяччо.       — Что значит «даже Гьяччо»? — бросает Прошутто, но Мелоне, кажется, его не слышит. Он продолжает.       — Босс спокойно воспринимает такие вещи, так что ты скрываешь точно не факт. О, значит, это о его репутации? — дальше его лицо озаряется тем приятно-неприятным видом, когда он понимает, что прав, и заканчивает с улыбкой. — Так ты с капо! Обещай, что мы это обсудим! — говорит и, не дожидаясь ответа, уходит. Скорее всего, знает, что они не будут это обсуждать.       Прошутто вздыхает и возвращается в комнату. Ну, по факту он ничего не сказал и не сделал — кто виноват, что члены Лиги убийц умны и сообразительны? Мысленно Прошутто даже похвалил Мелоне – у него было немного исходных данных.       Он возвращается как раз когда Ризотто выходит из душа. Полотенце лежит на его волосах и не прикрывает больше ничего, Ризотто медленно блуждает взглядом по полу, потом по лицу Прошутто.       — Что тебя беспокоит? — говорит. Просто и прямо, как Прошутто любит.       — Слишком много зависимостей, — Прошутто тоже отвечает просто и прямо. — От всех не сбежишь. — Он задумывается, оглядывая фигуру Ризотто вдоль и поперёк, потом добавляет. — Я хочу стать лучшим человеком.       Ризотто даёт Прошутто долгий, тягучий взгляд, в котором плещется что-то, похожее на тревогу. Ризотто добавляет:       — И убивать людей во имя преступной организации, Пассионе.       — И убивать людей, — соглашается Прошутто. — Работа есть работа.       На прощание Ризотто треплет Прошутто по волосам, оглаживает щёку, смотрит на него каким-то отстранённым взглядом. Он говорит: «Желаю тебе удачи». Больше они не возвращаются к этому разговору. Больше у них почти не случается секса. Больше они почти не говорят о личном, но говорят о профессиональном, о чём-то, связанном с другими членами Лиги. Сначала кажется, что они потеряли контакт, а потом Прошутто решает, что их отношения сделали новый виток и снова видоизменились. Нужно только привыкнуть к этим изменениям.       Потом появляется Пеши. Однажды Ризотто просто приводит его в гостиную, поддерживая за плечо, как если бы он действительно был ребёнком — новым учеником, которому нужно представиться. Прошутто чувствовал раздражение только первые пару минут, а потом понял, что Пеши не светится красным, как все остальные и всё остальное. Пеши светится чем-то другим — у Прошутто нет шансов пройти мимо. Он понял это сразу, спустя всего пару минут после знакомства, когда Пеши впервые неловко улыбнулся, а потом снова попытался выглядеть серьёзно. Вот он, человек, которому нужно стать лучше, который сможет понять Прошутто и сопровождать его путь самосовершенствования. Такому человеку даже не место в Лиге убийц, в их организации — Пеши явно оступился где-то на пути жизни, и Прошутто почувствовал себя обязанным теперь направить его, поддерживать в пути. Это было нелепо, но Прошутто был уверен, что это то, что чувствует Ризотто ко всем ним — это осознание сблизило Прошутто с Ризотто больше, чем все сексуальные действия, которые у них были, чем все скупые беседы. Прошутто хочет дать Ризотто знать, что он понял, что он теперь на его стороне. Прошутто говорит: «Я позабочусь о нём». Ризотто в ответ улыбается. Это скромная деловая улыбка, скрытая под задумчивый изгиб губ, но Прошутто знает — удовлетворение.