89 пожарная часть

— Да, я помню. Нет, пока понятия не имею в чем дело, весь поддон в масле, хозяин грешит на хреновый бензин. Ага, если бы все было так просто, — Вова стоял перед открытым капотом «БМВ» и разговаривая с Пашей по гарнитуре, вытирал перепачканные в масле руки. Пока в это время, в салоне машины, сидела крошечная альфа, всеми потугами своей детской фантазии представляя себе автомобильную трассу, потому как рост позволял ей видеть лишь приборную панель перед рулем, за который она держалась. Ребенок решил, что не стоит оставлять столько времени сенсорный дисплей без внимания. Сначала включились дворники, а затем заиграла музыка. — Я надеюсь, что ты слышишь музыку? Да, она играет для вас! — Братишкин выглянул из-за капота, чтобы убедиться, что девочка сделала это руками, а не головой, резко уснув, потому как в три года это было ее единственной заботой — поспать. Не важно, как и где, хотелось спать — она засыпала, даже если секунду назад она пела или качалась на качелях. Слава с Пашей находились в двухнедельном «медовом месяце», потому как альфа сразу после выпуска с головой окунулся в работу над игровым проектом и мотался каждый месяц в Москву, а омега, окончив на следующий год, собирался открывать кафе. Но в один прекрасный день разбудил Вову звонком в пять утра, сказав, что собирается делать Паше предложение. За день до этого Братишкина разбудил сам Паша, тоже в пять утра, с той же проблемой. Ему было сложно держать все это в тайне, но долго и не пришлось. После рождения Софии, Вова был единственным, кому они могли доверить ее, сама же альфа абсолютно всех омег звала «папа». — Я через десять минут заканчиваю, и мы едем домой. Да, у Софы завтра утренник в саду. Ха, нет, я не думаю, что она сильно расстроится, — Вова закрыл капот и подошел к водительской двери. Паша переживал, что дочка может расстроиться, что ко всем на утренник придут родители, а к ней не родной дядя. Сама девочка, кажется, не замечала пропажи родителей, потому что Братишкин жил в их доме, чтобы маленькой альфе не было не комфортно в чужой квартире, где вещи не имеют запаха родителей. — Папа? — София подняла взгляд на Вову. — Да, хочешь поговорить? — он вытащил из уха гарнитуру и приложил к уху девочки. Она взялась за наушник двумя руками и удивленно округлив глаза, слушала щебетание родителей. — Миш! — Братишкин выпрямился, взглянув в сторону второго гаража, который был соединен с первым большой аркой. Из-за нее показался тучный бета с волосами до плеч, в узких очках, в рабочем комбинезоне и черной футболке с надписью: «Я солнышко, но тебе не светит». — Мы пошли. Я завтра к обеду, — Вова вновь пригнулся к девочке, которая продолжала слушать голоса из гарнитуры. — Да, помню, — Миша кивнул, а затем помахал рукой альфе, которая обратила на него внимание. София помахала в ответ и выронила гарнитуру. Вздохнув, Вова открыл дверь, вытащил ребенка, затем нашел наушник. Попрощавшись с обеспокоенным родителями и убедив их, что грохнулся только наушник, а не их дитятко, попрощался с ними и взяв альфу за руку, повел из гаража к своей машине. Черная старенькая «Ауди» порой казалась Вове роднее квартиры, но он уже давно привык, что любое жилище для него «жилище», а не «дом». Поспать, поесть — краткий список того, что должно обеспечивать ему место проживания. И нынешняя однокомнатная квартира в новой многоэтажке была вполне приличным местом для удовлетворения его потребностей. Внутри не было картин, стены просто покрашены в разные пастельные оттенки, из мебели самый минимум, никаких лишних подушек, домашних тапочек или книжных полок. Друзья на новоселье подарили ему фикус, в который он заботливо выливает недопитый с утра чай, каждый день вечером, после работы. Вова посвящал себя профессии с головой, еще там был Миша, который в силу своей природы никогда не заводил разговоров, которые бы вынуждали его думать о чем-то кроме работы. Помимо работы у него имелись звонки отцу и Славе с Пашей, но парни были заняты не меньше его самого. И когда парни намекнули, что не хотели бы нанимать няню со стороны, дабы та нянчила их дитятко две недели, на которые они собирались за границу, Вова самолично вписался в это предприятие. На самом деле ему было страшно оставаться с собой один на один. Только оказавшись в полном одиночестве, в четырех стенах, понял, что общага ПТУ была лучшим местом за последние несколько лет, где всегда кто-то был рядом. — Кушать будем? — София держалась за ремни детского кресла, сидя посредине на заднем сидении. — Конечно, дома есть сок и фрукты, — ответил Вова, скрыв от нее страшную тайну про кашу, которая ждет ее в первую очередь. Девочка нахмурилась, судя по всему пытаясь вспомнить какое-то слово. Через минуту ее осенило: — Хочу пива. — Что? — усмехнулся Братишкин, мельком взглянув в зеркало заднего вида. — Откуда ты знаешь это слово? — В садике Маша сказала, — спокойно пояснила София, отвлекшись на что-то за окном. — А Маша откуда знает? — Ее мама постоянно пиво пьет, — ответила девочка. — Это могут пить только взрослые, оно горькое, — ненавязчивая попытка отговорить альфу от мыслей об алкоголе сработали, потому как она тут же сморщила носик, словно попробовала лимон. — Лучше сок, — подытожила она, вновь отвлекаясь в окно, на этот раз на родной двор, где играли дети. — Лучше сок, — согласился Вова, кивнув охраннику, который открыл им шлагбаум. Припарковавшись, Братишкин вышел и подойдя к пассажирской двери, открыл и опершись коленом на сиденье, отстегнул девочку. Она сама протянула к нему руки, чтобы он взял ее и вытащил из машины. Поставив ее на асфальт, она тут же побежала к своему другу, который уже учился в первом классе, а потому после обеда был свободен и вечером мама-омега уводила его со двора домой, а Софию только привозили из садика. Эти их короткие свидания и то, как он ждал ее, и она бежала к нему на встречу, было крайне трогательно, если бы не комбинезоны. — Только не ржать, только не ржать, — шептал Вова сам себе под нос, наблюдая как София, качаясь из стороны в сторону, на негнущихся ногах, с торчащими в сторону руками, неслась к другу. Мальчик, примерно так же, разве что медленнее, стремился к альфе, протянув вперед ручки. Он был омегой, а потому, несмотря на то, что был на три года старше, не сильно отличался от Софии ростом и постоянно волновался, когда видел ее. Столкнувшись, они обхватили друг друга руками и все омеги с колясочками на лавках вокруг тяжко вздохнули, смахнув слезы умиления. Это длилось несколько минут, после чего, отлипнув, София вытащила из кармана слегка сплюснутую пластилиновую поделку и протянула мальчику. И пока Вова удивлялся ее ловкости, потому как он сам помогал ей одеться и не заметил у нее ничего в руках, маленький омежка со слезами на глазах принял подарок и попытался поблагодарить, но слова от волнения давались ему только через раз. София же ожидала благодарности, потому что так их учили в детском садике и сказать: «спасибо», было обязательной процедурой, ведь ей очень хотелось сказать в ответ: «пожалуйста». Но у мальчонки никак не клеилось, а по щекам уже катились слезы, и Вова понял, что нужно разнимать их, пока кто-нибудь не грохнулся в обморок от переизбытка чувств. Спешно приблизившись, он пригнулся и с улыбкой произнес: — Может ты познакомишь нас? — Вова перевел взгляд с покрасневшего мальчика на Софию. — Нет, — твердо ответила маленькая альфа, глядя прямо на мальчика. — Почему? — Братишкин слегка опешил, ведь она частенько рассказывала ему истории из садика и двора, называя разные имена, и он почему-то был уверен, что и про него она говорила. — Ты красивый, а он омега, я знаю, — сказала девочка, словно это могло все разъяснить. Но Вове понадобилась целая минута, чтобы сопоставить ее слова с логикой. — Он что, твой омега? — осторожно спросил Вова, потому как не знал, насколько сильно Слава с Пашей посвятили ее в понятия «альфа/омега». Девочка оторвала свой взгляд от мальчишки и удивленно вскинув брови, произнесла: — Он мой друг и я не хочу, чтобы он стал твоим другом. — Почему? — спросил Братишкин, понимая, как облажался, произнеся фразу: «твой омега», потому что она запомнит и потом еще не раз спросит. — Ты тоже омега, а омегам нужно дружить только с омегами, — прошептала София в ответ, словно раскрывала какую-то невероятную тайну. Девочка знала кем он был, потому что Слава часто ставил Братишкина в пример, когда она спрашивала, чем омеги отличаются от альф, имея в виду общественную позицию. И родители просили ее держать эту информацию про Вову в секрете, поэтому она охарактеризовала его принадлежность к омегам словом «красивый», а до Братишкина сразу не дошло. — Кто тебе это сказал? — вздохнул он. — Маша в садике, — с улыбкой призналась девочка. — Не дружи ты с этой Машей, — Вова выпрямился и взглянул на притихшего омегу. — Меня зовут Вова, а тебя? — Г…гле…б, — как мог ответил омежка, подняв на него растерянный взгляд. — Глеб, — с кивком подтвердила София и не имея больше возможности терпеть, громко произнесла: — Пожалуйста! Глеб вновь разволновался, но альфа не дала ему заплакать. Для нее был важен акт вежливости, а так как он произошел, она взяла друга за руку и потянула к качелям. Мама Глеба сидела с двумя другими мамочками на лавочке, она всегда давала им полчаса, а если на улице было тепло, то час, чтобы дети могли поиграть, потому как полноценно виделись они только по выходным. Вова мысленно был благодарен за это, потому как вслух ее уже благодарил Слава и за прошедшую неделю он всего раз разговаривал с ней. Потому что она, как и ее подружки, были типичными омегами, а он морально не вывозил все эти разговорчики про детей. И дело было не в сюсюканье своего чада или правильном уходе и кормлении, а в том, что все омеги молодые и планировали еще детей. Планирование семьи — это хорошо, только не по отношению к человеку, который своими руками себя этой семьи лишил и в будущем она ему не светила. И они постоянно порывались спросить у него про личную жизнь, ведь он далеко не в первый раз нянчился с Софией. Омеги были тактичны, но от этого Вова чувствовал себя еще ущербнее. Поэтому, как только он замечал ее взгляд на себе, то тут же доставал телефон, втыкал наушники и делал вид, что разговаривает по телефону, прогуливаясь вокруг машины, протирая фары, поправляя зеркала и дворники. На самом деле он тихо подпевал, тем самым имитируя разговор. Через отведенное время Глеба забирали, и он послушно уходил с мамой за ручку, естественно попрощавшись с Софией. Девочка понимала, что они еще увидятся, но при этом всегда оставалась, чтобы смотреть как он уходит и постоянно оборачивается со слезами на глазах. Вова обычно молча стоял рядом, дожидаясь, когда альфа сама возьмет его за руку и потянет к их подъезду. После ужина была ванная, а затем сказка на ночь. Квартира была достаточно большой, двухкомнатной, с просторным залом к которому примыкал балкон. Вова никогда не курил при Софии, поэтому лишь уложив ее спать, он отправлялся на балкон. На их четырнадцатом этаже открывался великолепный вид на ночной город, но он не вызывал в душе Вовы восхищение, лишь грусть. Облокотившись на кирпичные перила, Вова вытащил из пачки сигарету и прикурил. Ветер тут же разнес тонкую струйку дыма, ударив в лицо холодным потоком. Небо было затянуто серыми тучами, потому не было видно ни луны, ни звезд, только город пестрил своими цветами света в окнах, потоками фар на длинных дорогах и приглушенным высотой шумом. Завтра предстоял не простой день, поэтому он не стал засиживаться, хоть и любил это делать. Потому что ему казалось, что время здесь замирает и можно сколько угодно вспоминать, и не думать о завтрашнем дне, а с головой погружаться в теплые весенние дни. В семь утра прозвенел будильник. Вова дотянулся с дивана до кофейного столика и взяв телефон, прекратил тренькающий звон. Он спал в зале, отказавшись от предложения друзей, воспользоваться их спальней. Тут ему было спокойней, а под утро иногда снилось, что он проснулся в отцовском доме, в родном зале, от его голоса и запаха привезенной курьером пиццы. Но как только утренняя нега спадала, ему делалось больно. И эта боль не стихала почти до середины дня, каждый раз заставляя чувствовать себя виноватым за принятое решение о побеге, но тут же он вспоминал, как тогда чувствовал себя, понимая, что иного выхода у него просто не было. «Череда ошибок. Неверно принятых решений», — так бы он отозвался о своей жизни, если бы кто-нибудь спросил. Но никто не спрашивал, он всеми силами корчил из себя счастливого и свободного парня, и ему верили. Вова понимал, что в этой ситуации нет смысла изливать кому-то душу, ведь никто кроме него самого ему помочь не сможет. Поднявшись, он отправился в ванную, а затем на кухню, готовить завтрак. В голове у него были мысли о том, что совсем недавно, буквально пару лет назад, он считал, что уже справился с этими чувствами. Но никуда они не делись, были подавлены резкими переменами, новыми знакомыми, попыткой начать все сначала. Одиночество всегда выводило его на чистую воду, туда, где оглядываясь, он видел лишь разрушенные мосты, сожженные не его руками, а впереди — ледяную пустыню, конца которой увидеть ему было не по силам. Он равнялся на чужую жизнь, копируя такие вещи как: работа, своя квартира, друзья. Схожие с другими людьми социальные параметры, порой становились единственным смыслом жить дальше. И еще была глупая цитата. Будучи в общаге ПТУ, временами впадающий в депрессию Слава, тогда еще не находившийся в близких отношениях с Пашей и скорее выбирающий компанию Вовы, который мог напиться с ним, в один из таких печальных дней, был свидетелем, как эмоциональная защита Братишкина дала трещину. Он спросил: «– Ради чего я просыпаюсь по утрам?» — и Слава ответил ему: «– Кто-то должен встречать рассвет. Представь: он придет, а никого нет.» * На этом и держался, продолжая задавать вопрос, но только про себя, в тайне надеясь, что найдется такой же звучный и правильный ответ, только бы это подействовало навсегда. Разбудив Софию, он помог ей одеться и повел завтракать. Она должна будет танцевать на утреннике, поэтому встав из-за стола, альфа взмахнула руками и убедившись, что Вова, опустив кружку с кофе внимательно на нее смотрит, принялась танцевать, мурлыча под нос песенку. Девочка очень старалась и у нее определенно был талант к танцам, потому как она двигалась уверенно, а дети в ее возрасте, даже альфы, далеко не все так могут. Закончив, она поклонилась и Братишкин, сам не заметив, как начал улыбаться, похлопал в ладоши. София заулыбалась в ответ и тоже принялась хлопать в ладошки. В садик приехали вовремя и хоть до этого они никогда не опаздывали, воспитательница поблагодарила их, потому что по каким-то невероятным причинам, в это прекрасное субботнее утро, половина опаздывали. Вову усадили на лавочку перед импровизированной сценой, где уже сидели несколько родителей. Воспитательница повторяла с несколькими детьми стихи, стоя в стороне, пока остальные расхаживали туда-сюда, разглядывая декорации в виде цветов и деревьев из картона. Кто-то уже расплакался и подскочивший с лавки омежка побежал вытирать своему дитятку сопли. Ребенок никак не мог запомнить две строчки и видя, что все остальные их повторяют, он просто принялся беспомощно плакать. Стихи учили дети из старшей группы, всем им было по пять, а глаза у большей половины были такие напуганные, будто страшной жизни повидали и их ведут не стихи перед родителями рассказывать, а на расстрел. В то время как дети из младших групп, которым предстоял танец, выглядели максимально беззаботно. Среди них была и София, которой уже надели на голову ободок с заячьими ушками. Вытащив телефон, он сподобился остальным родителям и сфотографировал ее в толпе, тут же отправив фото Паше. Каждый из детей, во время стихов или танцев, смотрел на своих родителей, которые проговаривали слова вместе с ними или дергались сидя на лавке в движения танца. Когда настала очередь группы Софии, она первым делом отрицательно покачала головой, как только нашла глазами Вову. Лицо у нее было максимально серьезное, потому Братишкин состряпал такое же и кивнул. Заиграла детская песенка и она принялась танцевать. На фоне остальных, альфа действительно выделялась тем, что слушала музыку, а не подсказки родителей, как остальные, потому всегда попадала в ритм. Вова, естественно все заснял и отправил ее отцам. Слава тут же прислал кучу голосовых с визгами гордой мамани, а Паша попросил позвонить им, как только утренник закончится. Маленькие альфы и омеги, лет до шести, не совсем понимали, что говорят с родителями, если разговор состоялся по телефону, потому что не происходило зрительного и обонятельного контакта. Поэтому София всегда выслушивала их, отвечала односложно и очень быстро отвлекалась на что-то поинтереснее вопросов: «Что вы сегодня в садике кушали?». Она точно знала, что родители вернутся на вторую пару выходных, а между этими выходными ей нужно два раза по пять сходить в садик. А по телефону ей звонят проверяющие, у которых голоса очень похожи на родительские, они, пока нет отцов, контролируют: хорошо ли она покушала, сладко ли ей спалось и не промокли ли ножки, пока она гуляла на улице. После садика, Вова заехал в кулинарию и затарившись относительно здоровой едой, поехал с Софией на работу. Альфа уже не раз оставалась с ним в автомастерской на весь день и если у Братишкина было много работы, то с ней возился Миша. Бета был автожестянщиком, а наблюдать за выправлением бампера, шпаклевкой и зачисткой, сидя в защитной маске, было куда веселее, чем за Вовой, который без конца ковырялся в деталях. Когда они приехали Миша как раз обхаживал новенький «Ниссан», у которого были пару царапин на двери. Он собирался заняться ремонтом на улице, потому как день выдался теплым, поэтому сразу заметил их. Вова высадил Софию и вручив ей пакет с едой для нее и Миши, сам, приветственно махнув бете, направился в раздевалку. Пройдя мимо «БМВ», он уже мысленно добрался до карбюратора. Миновав дверь в гараже, он повернул налево и прошел по коридору, мимо двери в туалет, душевой и офиса, где они обычно обедали и разбирались с бумажками. Раздевалка была в самом конце. Маленькое помещение, с тремя металлическими шкафчиками и парой вешалок. Переодевшись в рабочий комбинезон и взятую из дому белую футболку, так как все черные были в стирке, он взял перчатки и вернулся в гараж. Краем уха слыша, как София во дворе рассказывает Мише про утренник, а тот в ответ восхищается, пережевывая пирог, Вова ушел в работу с головой. Он закончил ближе к вечеру и собираясь все перепроверить, отвлекся на разговор снаружи. Миша тоже закончил и собирался загнать машину в гараж, так как его работа высохнет только к завтрашнему дню, но вместо звука мотора, Братишкин услышал чужой голос. — Омега? У нас тут нет работников-омег, — удивленно ответил Миша на вопрос, который Вова не смог разобрать. — Папа! — вдруг закричала София. Бросив все Вова выбежал из гаража и замер. — Папа-папа! — повторяла девочка, прячась за широким Мишей, опасливо выглядывая на незнакомца. Высокая широкоплечая фигура, в свете закатного солнца, совершенно никого не напомнила Вове, но стоило ему повернуться, как в нос ударил запах кофе. Лицо, глаза, легкая улыбка, вдруг сделали Братишкину так больно, что он смог лишь хрипло выдохнуть и сжав руками ткань комбинезона на животе, завалиться на холодный асфальт.