89 пожарная часть

Прошел ровно год, как он покинул отцовский дом, в надежде заживить душевные раны сменой пейзажа. Не вышло. Как оказалось, уехав, надеясь начать новую жизнь, Братишкин совсем забыл, что берет с собой одного долбоеба. Себя родного. Комната в общаге на одного, потому что учебное заведение было не самым популярным и большая часть учащихся — местные. Но здесь было лучше. Вова вдохнул полной грудью и вытащив полупустую пачку сигарет, закурил. Он долго искал что-то, что заняло бы его голову: перебирал вредные привычки, увлечение спортом, хобби, даже пробовал вышивать крестиком. В итоге с ним остались сигареты, пара приятелей по училищу и редкие звонки отцу. Внутри что-то переломилось и ему казалось, что это навсегда. Больше не хотелось защищать слабых, бить лица во имя справедливости, доказывать свою правоту. Хотелось ровным счетом ничего. Учеба была довольно занимательной, но совсем несложной. Только он не старался, не хотел выделяться среди парней. Он надеялся слиться и просто плыть по течению. Поэтому с завидной регулярностью прогуливал, и чтобы не тратить время впустую, ведь тогда его жрали не лучшие мысли, он нашел себе подработку. Докурив, он оделся и направился на выход. Пустой темный коридор уже казался родным. С кухни донеслись голоса и услышав знакомые, он заглянул туда. В его крыле жили еще двое: омега и альфа. Омега был очень мягкий, добрый и улыбчивый, как и подобает всем омегам. Новый знакомый был ниже Братишкина почти на голову, всегда одевался крайне скромно и закрыто, но все равно был заметен из-за копны волнистых волос бронзового цвета и персикового феромона. Вове доводилось курить вместе с ним на крыльце и за парой сигарет он выяснил, что парень достаточно умен и ему в общем то тут совсем не место. Сам омега так не считал и причиной его мнения был шрам на пол-лица и отсутствие глаза. Никакого протеза ему не поставили, а просто сшили глазницу, когда зашивали лоб и щеку. Братишкин не пытался узнать кто и за что, но увидев его впервые, на общей кухне, он вдруг почувствовал, что внутри него что-то шевельнулось. Да и сам омега, которого звали Вячеслав, не спешил изливать душу. Он учился на повара-кондитера, поэтому частенько зависал на кухне, с удовольствием готовя для всех, кто попросит и принесет продукты. Одним из таких был второй житель их крыла — Паша. Это был самый не зазнавшийся альфа в жизни Вовы. Он был еще более закрытый чем Слава, но если омежка оборонялся эмоционально со скрытой агрессией, то Паша просто был таким человеком. Альфа любил помолчать, а лучше помолчать в компании альбома и угольных карандашей. Он великолепно рисовал и еще более великолепно чертил, а чертежей разного рода «внутренностей» автомобилей у них на втором курсе было больше, чем практики. И это был второй объект, о котором Вова думал, как о человеке, который не должен был здесь оказаться. Семья альфы жила где-то за Оренбургом, а потому он считался иногородним и ему выделили комнату в общаге, как и Славе, который, кажется, был из другой части страны, по крайней мере так казалось Вове, ведь сам омега рассказывать о своем прошлом не собирался. Альфа был не шибко крупным, высоким, головы на две выше Вовы, но уж больно худым. Лишь суровые черты лица, высокие скулы, вечно нахмуренные брови и тонкая полоска губ выдавали в нем альфу, как, впрочем, и его сильный феромон. Он пах бумагой, а если точнее, то новой книгой и чернилами, сквозь которые прорывался запах мокрой земли. Паша вряд ли бы заговорил с ними первым, если бы не Слава, который как-то раз понаблюдав, как альфа чистит картошку одной рукой, не подошел и не отобрал у него нож. У Павла не было руки. Правой, от локтя и судя по тому, как хорошо он рисовал левой, в каком-то смысле ему повезло, ведь руку он потерял не с рождения, о чем как-то раз обмолвился. В составе такой странной компании Вова пребывал уже третий месяц, ведь Слава был первокурсником, а до его появления Братишкин сам не пытался общаться с Пашей, хоть они и учились в одной группе. — Ого! Это что? Батат? — восторженный голос Славы донесся до Вовы, когда он достиг порога кухни. — Угу, — как всегда немногословно отозвался Паша, от руки расчерчивая на листах «скелет» очередного двигателя. Он сидел за общим столом, что располагался справа, а омега стоял у кухонных тумб, которых был целый ряд на всю левую сторону. Прямо, у больших окон, стояли три газовых печки, из которых работали лишь две, но готовил Слава всегда только на одной: центральной и сейчас на ней стояла кастрюлька с бурлящей водой. — А это? Это что? — омега вынимал из ящичка, который прислали родители Павла, разного рода овощи. И сейчас в его руках было то, название чего не знал даже Вова. Альфа оторвался от своего чертежа и мельком взглянув, коротко ответил: — Патиссон. — Патикто? — весело переспросил Слава, но ответа не последовало. Омега взял приплюснутый овощ, который отдаленно напоминал летающую тарелку и надув щеки, загудел, изображая космический полет овощного НЛО. Но долго его межзвездные странствия не продлились. Он заметил Братишкина на пороге и приветливо улыбнулся. — Кто-то пойдет сегодня на пары? — вместо приветствия произнес Вова, переведя взгляд с омеги на альфу. Паша кивнул, он вообще никогда не пропускал, а вот Слава отрицательно помотал головой. — Тогда если что, то я заболел и заразил Славика, — на ходу сочинил им легенду Братишкин. — Как скажешь, — безразлично отозвался Павел, полностью погруженный в работу. — Я сварил компот, но он еще горячий, — омега указал на кастрюлю, что стояла на столе, неподалеку от Паши. — А на завтрак будет суп, если дождешься. — Нет, мне на работу в первую смену, не хочу опаздывать, — Вова взял кружку из шкафчика, зачерпнул компот из кастрюли и быстро подув, сделал пару глотков. Омега выжидающе смотрел на него, сжимая патиссон пальчиками. Славе было очень важно мнение по поводу его стряпни. Братишкин обжог себе язык, но это стоило того. Раньше ему не приходилось пить компот, отец никаких закаток не делал, а покупать в магазине какой-то безликий компот вместо яркой сладкой газировки не хотел сам Вова. И он с уверенностью мог сказать, что этот компот он бы не променял даже на самую любимую содовую. — Великолепно, — отозвался Братишкин и зачерпнув еще, поставил кружку перед Пашей, который молча кивнул, но от работы не отвлекся. — А иначе быть и не могло, — наиграно самолюбиво произнес Слава и вздернув нос, отвернулся назад к ящичку. Вова любил их встречи и посиделки на кухне, хоть они и не отличались особой продолжительностью, но рядом с этими ребятами его мысли переставали суетиться и временами он даже забывал о Леше. Пройдя дальше по коридору, он почувствовал запах альф. Обитатели из соседнего крыла крайне редко наведывались в общагу, так как жили в детском доме и будучи не совершеннолетними, старшему из них было только семнадцать, они предпочитали ночевать там. Предводителя стаи звали Вова, что должно было позабавить Братишкина, ведь тот парень был полной его противоположностью: высокий, светловолосый с крайне мерзким характером и нескончаемым желанием вредить. Помимо него семнадцать было еще одному члену банды — альфе-девушке. Рыжеволосая, немного выше главаря, частенько цеплялась к преподавателям-омегам, а сокурсниц-омег исключительно унижала, как словесно, так и физически. Немало доставалось от нее и альфам, но в основном двум из их банды. Их имен Братишкин не знал, слышал, что одного из них, того что выше, с кривыми зубами, Рыжая всегда звала Зубатым, а парнишку пониже, лысого как колено — Кучерявым. В коридоре стояла Рыжая, она с улыбкой выцарапывала перочинным ножичком на стене нецензурные слова в адрес омег. Напротив, у окна стоял Вова, он курил траву, Братишкин понял это по чуть сладковатой вони жженых листьев. Молча пройдя мимо, он ощутил на себе взгляд парня. Для всех он был бетой. Хорошей бетой, который не лез в разборки между альфами, не докладывал о запрещенных вещах и мог занять денег. Возвращали правда крайне редко, но и занимали не настолько огромные суммы, чтобы идти и выяснять с ними отношения. К Паше они тоже не цеплялись, иногда Рыжая могла опустить колкую шуточку по поводу его внешнего вида или отсутствия руки, на что парень не реагировал, либо молча уходил в свою комнату. Но Вова начинал переживать за Славу, который проявлял покорное дружелюбие перед более сильными представителями. Он был единственным омегой в их общежитии, хоть детдомовские иногда и приводили каких-то своих, устраивая алкопритон в своем крыле, но Вова все чаще замечал их на общей кухне и в целом в здании. Вот и сейчас, как только он перешагнул порог общаги, его тезка затушил самокрутку и скрылся за окном. Братишкин отправился на работу, отгоняя от себя плохие мысли. Выходило хреново, но Вова всем своим разбитым сердцем желал стать другим человеком. Ни лучше ни хуже — другим. Тем, у кого не будут ныть кости после очередной драки, не будет знакомых травматологов, не будет новых шрамов. Все это стоило оставить там, за плечами, когда он пах отцами альфами и его самого принимали за альфу. Сейчас он не источал запаха и не влезать в неприятности должно было стать его главным хобби. Но у жизни как всегда были свои планы. Рабочий день тянулся томительно долго, каждую минуту он поглядывал на часы в зале ресторана, ставя перед очередными гостями еду и напитки. Чаевых почти не было, а народ шел на удивление мутный и раздраженный. — Слишком холодный! — возмутилась одна из девушек, сидя за столом с такими же молодыми особами. Ей не понравился холодный чай, что Вова едва успел поставить перед ней. — Заберите и позовите администратора! — и он покорно забрал напитки, извинился и пошел за администратором. Эту должность занимала омега, крайне умная и симпатичная девушка. Помимо работы администратором она была еще и бухгалтером, поэтому днем в зале находился работник на полставки, пока она сидела в офисе на втором этаже и разбиралась с бумагами. Оставив поднос с напитком на кухне, Братишкин отправился на второй этаж. Тихонько постучав в нужную дверь, он услышал одобрительное: «Войдите». Вова не понимал зачем она продолжает держаться за это место. Платили копейки несоизмеримые с объемом выполняемой работы, у нее не было никаких чаевых, но она частенько оставалась после закрытия, чтобы подвести итоги. — Там клиентка пожаловалась, что холодный чай слишком холодный и просит администратора, — произнес Братишкин, как только девушка подняла на него взгляд. — Как она выглядит? — омега сняла очки и положила их поверх счетов, которые изучала до того, как Вова ее отвлек. — Светлые волосы, красное платье, в компании двух подруг. Они заказали только чай и даже не попробовав его, предъявили претензии, — описал он, что делал впервые, так как до этого администратор просто шла и разбиралась, кто бы там ни был. — Альфа? — вдруг напряженно спросила девушка. Задумавшись, Братишкин кивнул, так как гостья действительно была альфой. — Приперлась все-таки, сучка, — она недобро сощурилась и схватив очки, поднялась. — Ваша знакомая? — удивленно спросил Вова, прежде не слыша от администратора таких слов в адрес даже самых придирчивых гостей. — Да, набивается в пару к моей младшей сестре! — возмутилась она и сунув очки в карман пиджака, задумчиво потерла подбородок. — Как бы ее отсюда выпроводить? Если начну угрожать, то она выпустит свои феромоны и тогда будет скандал! Она же истинная альфа! А у нашего ресторана и так не лучшая репутация! — нахмурившись, постучала пальцами по столу, судорожно меча взгляд по кабинету, словно где-то на стене висело решение ее проблемы. — Может позвоним директору? — негромко предложил Вова. — Тогда меня могут уволить, ведь это из-за меня она здесь. Я несколько месяцев потратила на то, чтобы доказать, что и омега может быть отличной управляющей и много лет успешно работаю! А теперь все разрушится по желанию этой стервы! — девушка раздраженно оттолкнула кресло на колесиках к стене и прошла к окну. — Нет, нужно вывести ее на улицу, тогда пусть сколько хочет травит меня, на открытом воздухе я выстою. — Стоит предположить, что она тоже это понимает, поэтому никаким словами вы ее на улицу не выведете, — предположил Братишкин. — Знаю, — выдохнула омега, старательно пытаясь обуздать разыгравшиеся эмоции. — А где ваша сестра? Может стоит позвонить ей? Если альфа здесь ради нее, то… — договорить ему не дали. — Что?! — возмутилась она, обернувшись к парню. — Да ей всего шестнадцать! А этой дурынде за двадцать! На мгновенье Вова ощутил нехорошее чувство дежавю. И стоило бы промолчать, а еще лучше спуститься вниз и продолжить делать свою работу, но он не смог удержать язык за зубами. — Ваша сестра против этих отношений или вы? — Разумеется я! А что если она залетит? Ты думаешь я поверю в обещания этой прошмандовки, что у них только цветы, конфеты и поцелуйчики в щеку?! — омега распалялась с каждым словом, Вова прошелся по больному. Но больнее всего было ему самому. Он словно видел в администраторе своего отца, который мог поступить так же, узнай он об их романе с Лешей. Хуже всего делалось от мыслей, что старшая сестра поступает правильно, ограждая младшую от такого раннего опыта близкого общения с альфой. Ведь когда он, в разгар течки, пришел к двери полицейского, ему все казалось максимально правильным, и когда давал себя целовать в машине — никаких противоречий внутри. Особенно после того, как Карпов шлифанул его ударной дозой феромона, во время захвата компьютерного клуба Карго. У него просто не было шансов. Он скорее бы умер, чем позволил другому альфе прикасаться к себе. Да и до сих пор придерживался такой позиции, понимая, что обрекает себя на вечное одиночество. Утешали лишь мысли о том, что ему и так не шибко-то светило, а при его теперешнем положении и подавно. Размышлять о том, что в тот момент ему не хватило независимого мнения, а еще лучше отцовского словца, чтобы понять: нужны ли ему на самом деле такие отношения? — не хотелось. Но мысли об Алексее Карпове с новой силой принялись грызть его потаенные уголки души, куда он спрятал все то немногое, что было между ними. Вова не думал о своем альфе как об ошибке, скорее, как о восхождении в гору. И в один момент он просто сорвался. Перетерлась веревка или «кошка» выскочила из камня, но он полетел вниз и по пути его за руку поймал отец, а не Леша, вот и все. Больше ему не хотелось лезть наверх, потому что он считал, что непременно сорвется вновь, только теперь его никто не словит. Администратор сама отправила Вову назад в зал. Он взял с кухни заказ и понес за нужный столик. Мельком взглянув на ту самую девушку в красном. Она взволнованно мяла салфетку, глядя на двери, что вели в офис. Никакого гонора и криков, она не иначе как пришла договариваться, очень хитро выманив администратора. Вспомнив разговор пятиминутной давности, Вова вдруг проникся уважением к альфе, ведь если она уже была близка с младшей сестрой администратора, то даже если бы ее спрятали, альфа бы нашла по запаху феромонов. А это означало лишь то, что она пришла не просто договориться, ей действительно было важно мнение старшей сестры. «Интересно, чтобы сказал Леша отцу, если бы пришел договариваться?» — пронеслось в его голове. Едва не споткнувшись с полным подносом напитков, он разогнал все ненужные мысли и спокойно доработал смену. Конечно, не наблюдать за разборками администратора и ухажерки ее сестры, было невозможно. По итогу, они все же вышли на улицу и долго разговаривали. Лезть с расспросами к девушке он не стал, ведь общались они исключительно по работе, но заметил, что вернулась омега в приподнятом настроении. По пути домой Братишкин зашел в круглосуточный, чтобы купить пачку сигарет и завис у холодильника с напитками. Он был заполнен его любимой содовой. Вова и до этого видел ее в магазинах, но с другими вкусами и без разожженного костра ностальгии. В итоге вышел из магазина с бутылкой сладкой газировки и сигаретами. Закурив по пути, Братишкин пытался вспомнить, когда последний раз звонил отцу. Сам Хард был занят больше прежнего, после очередной травмы, не такой серьезной как в прошлый раз, но все же, ему предложили должность учителя. Преподавать в Московской Академии МЧС юным пожарным — дело довольно почетное. Он выезжал вместе с ними на полевые тренировки, прыгал с парашюта, в общем активно вспоминал молодость. Отвлекать его от этого занятия Вова не любил, но у них была договоренность перед отъездом, что Вова сам будет ему звонить, столько раз, сколько посчитает нужным. Тоже самое было и с остальными отцами из 89 части. Братишкин иногда писал им, каждый раз осознавая, что скучает по их довольным рожам с фотографий, которые они отправляли ему из больниц, не хватает наставлений Манурина, шуточек Эвелона, бесед со Стинтом и даже по Винди он скучал. Чуть больше года прошло, а Вове казалось, что это было в другой жизни. Школа, беззаботные дни и Шоколадка. Ему не хватало Харда. Просыпаясь в своей постели, в общаге, он всегда закрывал глаза на пару минут, вспоминая свою комнату и лицо альфы-отца, который ждал на кухне, чтобы вместе позавтракать. Он вспоминал его запах, который многие годы носил на себе, его и парней из старой бригады. И пусть переехать было его личным, возможно не совсем осознанным выбором, но он не собирался возвращаться, потому что понимал, что дома уже все совсем не так, как в его воспоминаниях. Зайдя на территорию общаги, а здание раньше было детским садом, потому имело большую территорию вокруг, он, идя по дорожке к входной двери, заметил, что в здании не горит свет. Смеркалось и фонари на улицах давно горели, потому отсутствие света в окнах сильно насторожило его. Телефона у него с собой не было, от прошлого избавился, купил кнопочный, исключительно для звонков домой и с собой он его никогда не носил, поэтому позвонить не мог. На часах было полшестого, Вова знал расписание парней, поэтому понимал, что Паши в общаге еще быть не должно, по понедельникам, после пар он подрабатывал репетитором по математике, как минимум до шести. У Славы были бы пары до двух, но так как в училище он сегодня не пошел, то обязан был быть дома, ибо за прошедшие два месяца, Вова не замечал за ним любви к вечерним прогулкам, да и к прогулкам как таковым. Обычно, если он не готовил, то сидел в своей комнате с ноутбуком или все с тем же ноутбуком сидел в комнате Паши, периодически отвлекая его от учебников какой-нибудь болтовней о пудингах и вторых блюдах. Вова сам не раз выслушивал о пудингах и вторых блюдах, на пару с Пашей в его же комнате, поэтому знал, что уйти куда-то на ночь глядя этот поваренок не мог, только если его на свидание не позвал пудинг или что-то из меню вторых блюд. Подходя к двери, Братишкин вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернувшись, он никого не увидел, кроме слабо освещенной улицы и кустов, что обильно росли по над забором. С наступлением темноты заметно похолодало, поэтому он не стал больше топтаться на пороге. Войдя в общежитие, он ощутил холод. В коридоре было не сильно теплее чем на улице, потому, что кто-то открыл все окна. Быстро закрыв их, Вова замер, прислушиваясь. Абсолютная тишина. Коридор был тускло освещен фонарями с улицы, но только здесь, у двери. Дальше окон не было, начинались комнаты. Первые четыре, по две с каждой стороны — заперты, потому что были нежилыми, дальше была кухня, а за ней дверь в комнату Славы. После, по этой же стороне, жил Паша, а дверь напротив, принадлежала самому Вове. В конце коридора была развилка: направо еще две запертых двери и заколоченная дверь запасного выхода, а налево туалет. Отдельный для омег и отдельный для альф, но открыт был только один — для альф. Ключ от второго так и не нашли, хотя, как только в общагу заселился омега, администрация училища обязана была отдать ему ключи. Его кормили обещаниями, а так как Вова с Пашей были воспитанными, а детдомовские часто сюда не наведывались, Слава особого дискомфорта не испытывал. Щелкнув свет, он с неудовольствием понял, что у них опять выбило пробки. Такое уже случалось в прошлом году, как только приходили первые настоящие холода, где-то коротило. Щиток был вмурован в стену, так что на виду находилась только дверца и она была расположена в коридоре с тупиком. Вытащив из кармана зажигалку, он пару раз чиркнул, огонек тускло осветил часть коридора. Было немного жутко. Сделав несколько шагов, он услышал тихую музыку, что доносилась из-за двери Славы. Спешно приблизившись, он со стуком толкнул дверь. В комнате горела ароматическая вишневая свеча и экран ноутбука, которые стояли на столе, напротив постели. Омега сидел на полу, между ними, спиной к двери, глядя в небольшое окно, за которым царила ночная тьма. — Слав? — негромко позвал Вова. — А? — он обернулся, поставив початую бутылку водки справа от себя и поднеся сигарету к губам, затянулся. — В честь чего праздник? — Братишкин вошел в комнату и закрыл за собой дверь, чтобы не выпустить эту теплоту в холодный коридор, ведь в комнате было действительно на порядок теплее. — Отец сдох, заходи, садись, о, у тебя с собой запивон? — произнес Слава в одно предложение, похлопав рядом с собой, освободившейся от сигареты рукой. Вова молча приблизился и опустился рядом, пытаясь разглядеть в сумраке лицо соседа. Парень выдохнул и потянул к себе водку, собираясь сделать глоток. Бутылка была явно открыта недавно. Глотнув жгучий напиток, он сморщил нос и словно прозрев, чуть хрипя, произнес: — Какой-то я не гостеприимный! Сейчас схожу за кружками, — Слава собирался подняться, но Братишкин остановил его. — Все в порядке, я сам схожу. Поднявшись, Вова вышел из комнаты и зашел на кухню, вновь воспользовавшись зажигалкой. На кухне был бардак, кто-то оставил грязную посуду на столе, на печке стояла пустая кастрюля и сковородка. Омега не смог бы умять все в одно лицо, да и не стал бы, так как обычно готовил ужин для них. Принюхавшись, Вова учуял запах не только недавней готовки, но и более сильный феромон альф. Приблизившись к столу, он осветил его и с неудовольствием увидел, что из его любимой кружки кто-то сделал пепельницу. Окурки от тонких сигарет лишь подтвердили догадки — здесь были альфы из детдома. Только прежде они не трогали их еду, кто-то из их подручных приносил продукты и уносил готовые блюда, сейчас же произошло что-то из ряда вон. Вернувшись в комнату со стаканами, он поставил их на стол, взял бутылку содовой и наполнил их. Протянув один омеге, он взял второй и вновь сел рядом. — Что там за погром на кухне? — спросил Вова, глядя как жадно Слава запивает горький привкус алкоголя сладкой водой. — Я должен был готовить для них, но не стал, — он отставил стакан и вновь затянулся. — После звонка матери все из рук валилось. Заперся тут и просидел у двери, трясясь, что это не детдомовские обчищают нашу кухню, а папаша выбрался из могилы и рыщет там в поисках меня. — Мог бы позвонить Паше. — Все в порядке, — отмахнулся парень, хмуро глядя в темноту в окне. — Есть проблема поважнее. Братишкин внимательно посмотрел на парня, тот взглянул на него, но поняв, что Вова не понимает, затушил сигарету и помахал рукой перед собой, разгоняя остатки дыма. — Ничего не чуешь? Беты же не совсем без обоняния? Вдруг Братишкин понял к чему клонит Слава и приблизившись, замерев у самого его лица, вдохнул. Персики с бергамотом, вот что он учуял. Омега должен был скоро потечь, но выглядел он так спокойно, словно завтра ничего не грянет, просто обычный вторник. — И в чем конкретно проблема? — Вова вернулся на прежнее место. — Нет подавителей? Или тебе нельзя их принимать? — Хуже, — парень грустно улыбнулся и поставив стакан, взял бутылку и лихо добавил водки в содовую. — Они почему-то перестали действовать, — он вытащил из кармана пустой блистер и протянул его Вове. — Видимо, из-за стресса что-то пошло не так. К доктору я уже не успею, поэтому из всех возможных способов сохранить свое достоинство — напиться до потери сознания. — И насколько это поможет? Даже если ты выпьешь всю бутылку, на завтра к обеду будешь уже как стеклышко. Или у тебя припасены еще пара бутылок? — Братишкин забрал у него бутылку и оставил ее подальше, под стол. — Нет. У меня всего одна, но есть один сосед-бета, который мог бы помочь мне справиться с этим, при этом ему не снесет крышу, и я случайно не залечу, — омега приложился к кружке. — Смелое предложение, но ты уверен, что предлагаешь тому человеку? Слава поставил стакан и вздохнув, закрыл лицо руками, и пробормотал растерянно: — Я уже сам ни хрена не понимаю. — Все хорошо, — Вова осторожно погладил его по плечу. — Мне так страшно… — Слава отнял руки от лица и с удовольствием угодил в объятия. — Раньше мне не приходилось переживать такое без таблеток. И я совсем не чувствую себя в безопасности, когда не нахожусь с тобой или Пашей в комнате, словно живу в доме из картона. — Я буду рядом, — Вова осторожно гладил его по спине, пытаясь вспомнить, как это делал отец. Ведь ему всегда становилось лучше, когда Хард обнимал его. — Тогда поцелуй меня, — решительно произнес омега. — Сколько ты выпил? — Братишкин попытался найти глазами полумраке пустые бутылки, как вдруг парень подался вверх и мазнул по его губам своими. Вова быстро среагировал и оттолкнул его. Слава завалился и глубоко вздохнув, спросил: — Это потому что я урод? — он глядел в потолок, раскинув руки. Челка съехала со лба, открыв длинный шрам. — Нет, — Вова усмехнулся и по-дружески хлопнул его по бедру. — Это потому что я омега. — Что? — он удивленно поднял голову, пытаясь сфокусировать на нем взгляд, но алкоголь брал свое. — Быть не может, я тебя совсем не чувствую. — Так вышло, я таким родился, — Братишкин не собирался нагружать парня историей своей жизни, потому что сам не горел желанием вспоминать, то, что сегодня целый день прорывалось из-за закрытой двери в его голове. Повисло молчание. Каждый думал о своем, но оба глядели в темное окно, словно в ночи прятались ответы на их безмолвные вопросы. По коридору раздались шаги. Они переглянулись, и Слава ринулся к двери. Вова успел схватить его за ноги, не дав подняться, но парень продолжал отчаянно ползти. — Что ты творишь? Паша тебе не даст, а если и даст, то как вы потом друг другу в глаза смотреть будете? Нам же еще жить вместе как минимум два года! — Вова попытался вразумить пьяного друга и тот перестал дергаться, словно внял его словам. — Ты прав, но мне бы хотелось обнять его, прежде чем вы меня запрете, — просил Слава, обернувшись к Братишкину. — Одни объятия, и ты позволишь уложить себя спать? — уточнил Вова, все так же сжимая лодыжки омеги. — Да. Но я же уже сильно пахну, он согласится? Вдруг ему будет противно? — уточнил Слава. — Если бы ему был противен твой феромон, то он бы тебя в свою комнату не пустил. Почти у всех альф очень чуткое обоняние, а так как ты завсегдатай в его комнате, то я думаю, что некоторые вещи там уже частично носят твой запах. — Тогда еще одна просьба, — он на пару секунд прервался, словно сам засомневался в своих словах, но все же озвучил: — Хочу, чтобы меня заперли в его комнате. Братишкин понимал, как важно омеге в течку чувствовать рядом альфу, поэтому согласно кивнул, надеясь, что Паша отдаст свою комнату во временное пользование и согласится пожить у него или у Славы. Отпустив его ноги, он поднялся, а затем подал руку парню. — А он точно согласится? — начал омега сомневаться в собственных пьяненьких порывах. Поднявшись, он принялся отряхивать пижамные штаны и футболку так, словно слегка замарал свой костюм тройку. — Куда он денется? — усмехнулся Вова, первым направившись к двери. Открыв дверь, он едва не заехал ней по лбу Паше, но тот вовремя среагировал и подставил руку. — Что за консилиум в темноте? — он хотел заглянуть в комнату к Славе, но Вова загородил собой проход. — У нас к тебе одна маленькая просьба, — произнес он настолько серьезно, насколько вообще мог. От чего Паша нахмурился, но спустя секунду перевел взгляд ему за спину. Он шумно вдохнул, зрачки расширились, заняв почти всю радужку, при этом на меланхоличном лице ни дрогнул ни один мускул. — Ага, вижу ты уже в курсе нашей деликатной ситуации, — Братишкин продолжал стоять в проходе, внимательно наблюдая за реакцией альфы, пытаясь понять, достаточно ли он силен, чтобы контролировать себя и насколько сильно ему нравятся персики и бергамот. — Что от меня требуется? — с готовностью спросил Паша, продолжая глядеть ему за спину. — Заходи, — Вова отступил в сторону, пропустив парня в комнату. Слава спрятался в темном углу, резко растеряв свою прыть. Братишкин молча взял его за руку и выволок в центр комнаты, к Паше. — Ты пил? — спросил альфа, глядя на Славу сверху вниз. Тот кивнул в ответ, а после протянул руки и зажмурился. Паша растерянно взглянул на Вову, а тот жестами попытался изобразить пылкие объятия. Альфа перевел взгляд обратно на парня перед собой, после чего шагнул ближе и обнял его за спину. Слава тут же сомкнул руки у него за спиной и уткнулся лицом в плечо. — А еще ему нужна твоя комната, — прервал Вова минутную идиллию. Парень удивленно вскинул брови, но ничего против не сказал. Каждый сдержал свое слово, поэтому вскоре Братишкин запер омегу в комнате альфы. Паша же временно переехал в комнату Славы. После чего они разобрались со щитком и восстановив электричество отправились спать. Утром Вова пришел на кухню и обнаружил там грустного Пашу, который размешивал кофе в кружке, глядя на пачку хлебцев. — Быстро привыкаешь к хорошему? — усмехнулся Братишкин, вытащив свою кружку из шкафчика. — Но он правда хорошо готовит, — вдохнул альфа. Ночью у Вовы назрел один вопрос, и он решил, что лучшего момента спросить, не будет. — Он тебе нравится? Паша помолчал с минуту, а затем откинулся на спинку стула и потерев лицо ладонью, произнес: — Да я бы сожрал его, настолько мне нравится его запах. Вова насыпал себе растворимый кофе и наполнив стакан кипятком, сел напротив. — Ты же и раньше чувствовал его, до течки. — Ага, — альфа вновь взялся за кружку и сделал глоток. — Так в чем проблема? — Он не доверяет альфам, — ответил Паша, встретившись с Вовой взглядом. — Не похоже, вчера, я едва удержал его, когда он услышал, что ты пришел, — вспомнил Братишкин. — Может это из-за течки или просто делает вид, но на самом деле доверять он мне не станет. — Откуда такая уверенность? — Я случайно прочел его дневник, — без капли раскаяния произнес Паша. — Ты рылся в его вещах? — удивился Вова, слабо представляя себе эту картину. — Он у него на ноутбуке, я пару раз брал по учебе и случайно наткнулся, — спокойно пояснил он, игнорируя недовольный взгляд Братишкина. — Если я правильно понял, то глаза его лишил родной отец-альфа в порыве гнева. Там вообще кроме негатива мало чего написано. У него полный дом альф: братья, отец, дяди по линии отца еще дед. Омега только мать, но она никогда за него не заступалась. И он с самого детства у них и швец, и жнец, и на дуде игрец. Может ему и готовить на самом деле уже осточертело, — горько усмехнулся Паша, опустив взгляд на свой кофе. — И давно ты об этом узнал? — Пару дней назад дочитал. Он перестал писать его, как только сюда переехал. — Может это хороший знак? Я думаю, тебе стоит попробовать подкатить к нему после течки, — Вова сделал еще глоток, а затем поднялся, чтобы сделать кофе их вынужденному заключенному. — Ему нужен не я, а тот, кто сможет дать хоть что-нибудь, — ответил Паша так, словно уже давно принял решение. — Например? — Братишкин не понимал его сомнений. — Знаешь, он меньше всего похож на омегу, который ищет богатого папика. — Я его даже обеими руками обнять не могу, о чем ты? Боюсь, он слишком хорош для меня. Вова вспомнил, что совсем не думал о том, что недостоин Леши. Любовь ослепила его, а стоило бы прозреть, чтобы понять, что он ему совсем не нужен. Но у Паши со Славой совсем другая ситуация и Братишкин не видел здесь повода для разбитых сердец. Их не лелеяла жизнь, когда-то подвела удача и вот за ручки друг к другу привела судьба. Стоило этим воспользоваться. — Ты не прав. Дай себе и ему шанс. Шанс и немного времени, — Вова развернулся к нему с кружкой для Славы и дождавшись кивка, направился в коридор. Предупредительно постучавшись, он отпер дверь и приоткрыл ее. Омега сидел на постели с ноутбуком на коленях. — Как ты? — Братишкин зашел и протянул ему кофе. — Нормально, я думал, будет хуже, — он с улыбкой принял кружку и сделал глоток. — Но я уже чувствую, что «это», приближается, думаю завтра меня лучше не навещать. — Понял. В комнате почти не пахло омегой. Ароматические свечи здорово глушили запах, но видимо, это лишь потому, что все только начиналось. Покинув комнату, он вновь запер его и отправился на пары. Сразу после учебы у него была подработка, но он успел забежать в общагу и проведать Славу, а затем до ночи на работе. В этот раз свет горел и у входной двери и в коридоре. Поэтому Вова совершенно спокойно зашел и первым делом решил поздороваться с Пашей. Вошел без стука, да так и замер на пороге. Альфа стоял у стены, которая разделяла его со Славой и прижавшись к ней ухом, слушал. — Кхм, — деликатно дал о себе знать Братишкин. Парень открыл глаза и взглянув на него, словно отмахнувшись от чарующей мелодии, что лилась в его уши, отстранился от стены. — Он зовет меня по имени. Мне сначала казалось, но если прислушаться… У него же кровать у противоположной стены стоит, почему его так слышно? — вопрос был скорее риторический, поэтому Вова, вместо ответа, предложил пойти поужинать готовой едой, которую он принес с работы. Братишкин не любил ужинать так, сразу вспоминался дом, ведь Хард никогда не готовил, они ели из всех ресторанов, которые доставляли в их район. И не домашняя еда напоминала ему о доме, а ресторанная. — Мы со Славой выглядим менее жалкими, чем ты, — пробубнил Паша, вырвав Вову из грустных мыслей об отце. — Что? — удивленно переспросил он. — Лицо такое постное, будто не ресторанное блюдо ешь, а кошачий корм. Может расскажешь, как ты оказался в этой дыре? Ты же такой же, как и мы со Славой? Только по нам видно, что бежали от чего-то. А у тебя что? Не поверю, если скажешь, что это единственное место куда тебя могли взять. — Бежал от воспоминаний, которые упаковал вместе с собой, — горько усмехнулся Вова, отложив вилку. — Я никогда не считал вас со Славой похожими. Ты не такой как он, не похоже, что бежал, скорее все обдумал, собрался и отправился в путь. — Может и так, — он безразлично пожал плечами. — Но мы все равно схожи — все мы заложники ситуации, — после чего он повел правым плечом, будто ощущал фантомную боль из-за ампутированной части руки. Братишкин раньше никогда открыто не пялился, но тут Паша был в футболке и его глаза никак не смогли обойти места, где кожа была сшита. Шрам не выглядел старым, бледный, но совсем не разгладившийся. Спросить хотелось, но Вова не понимал, стоит ли, потому что по вечно меланхоличному лицу Паши было слишком сложно понять, какие эмоции он в данный момент испытывает. Но парень облегчил его метания и заметив взгляд, сам начал рассказывать: — Бетонная плита на недостроенной заброшке. Я учился в одиннадцатом классе и был полным перспектив и дебилизма подростком. Это было объяснением данного состояния конечности, но никак не объяснением, почему именно училище в Оренбурге. Что, видимо, отразилось на лице Вовы. — Я был там не один, с парочкой «друзей». Упал с четвертого этажа на третий, а сверху плита. Ударился головой, потерял сознание, поэтому не отозвался, когда они пытались понять, зашибло ли меня насмерть. Нам нельзя было там находиться, это частная собственность и всем нам вполне весомо грозила административка, да и родители были не в восторге от нашего досуга. Те, с кем я был, испугались и убежали. А когда ночью пришел в себя, с приплюснутой плитой рукой, пожалел, что она грохнулась не на голову. Вот и вся история. — Вам что-нибудь за это было? — Мне да, а их я не сдал. «Мы же друзья». Так я думал, лежа в палате без правой руки по локоть. Но никто из них не пришел меня проведать, а потом и в школе все стали сторониться. И административку мне все же впаяли. Поэтому все ВУЗы, куда планировал поступать — отказали. Я просидел два года дома, пытаясь смириться с тем, что жить придется. Вот и подал сюда, чтобы начать жить заново. После рассказов Паши сон не шел. Вова долго ворочался и лишь после полуночи смог уснуть. Снился Леша. Он молча улыбался и тянул к нему руки, но Братишкин никак не мог дотянуться до него. Казалось, что он совсем рядом, но стоило протянуть ладонь и становилось понятно, что между ними огромная пропасть. Утро было одним из самых недобрых. За окном валил снег, у него стояла утренняя смена, сигареты забрал Слава, а за новыми он так и не сходил. Паше было не к первой паре, поэтому чайник был холодный. Быстро написав запертому Славе сообщение, потому как парень просил его не беспокоить. Он ответил через пару минут, заверив Вову что из того, что он может предложить, ему ничего не нужно. Поэтому Братишкин надел все самое теплое и отправился на работу. На улице было пусто, темно и тоскливо, хотелось взять билетик до родного Зеленограда, но он понимал, что вернется не в прошлое, а в настоящее, которое мало отличается от того, что он имеет здесь и сейчас. После работы, он спешил домой. Поздоровавшись с Пашей, который колдовал над кастрюлей с макаронами, он написал еще одно сообщение Славе и тут же получил ответ: «Хочу умыться» Сообщив об этом Паше, Вова открыл окна в коридоре, а затем поспешил к комнате друга. Отперев ее, согласился со своими догадками по поводу того, что ароматические свечи действительно не помогут во время настоящей течки и помог Славе выйти. Парня мелко трясло, словно от лихорадки, но он старательно фокусировал взгляд и придерживаясь за стену, сам побрел в сторону туалетов. Вова молча шел рядом. Отведя его к раковине, он собирался остаться с ним, но с коридора раздался какой-то шум. Первым среагировал Слава, потому как его чувства были обострены, он залетел в кабинку и заперся. Вова вышел в коридор и направился к кухне. Тогда-то и его нос уловил феромон чужих альф. — Где вы его прячете? — голос Вовы заставил Братишкина резко прибавить шаг. На кухне была вся компания: предводитель стаи, Рыжая, Кучерявый и Зубатый. Двое последних вытаскивали из холодильника их еду. Рыжая вертела в руке перочинный нож, а Вова, стоял рядом с Пашей и отобрав у него ложку, лениво мешал макароны. У Братишкина от такой наглости переклинило. — Забирайте еду и проваливайте, — дал он о себе знать, переступив порог кухни. Все тут же обратили на него внимание. — А то что? — тут же зацепилась Рыжая, ехидно улыбаясь и еще более показушно вертя ножик в руке. — А то я тебе глаза на жопу натяну, — спокойно ответил Братишкин, при этом переведя взгляд на Вову. Улыбка пропала с лица девушки, но появились истеричные нотки в голосе: — Ха! Жалкая бета будет мне угрозы кидать! Вов, можно я его почикаю? — она тоже взглянула на альфу у плиты, видимо он решал, кого будут «чикать». Но вопреки ее желанию, он наигранно добродушно улыбнулся и оставив кастрюлю в покое, полностью развернулся к Вове. — Ну зачем так грубо? Мы же соседи и всегда можем найти компромисс, — раскинув руки, он шагнул к нему. — Например, вы приводите нам омегу, и мы оставляем вас целыми и невредимыми? Как вам? Да и парня тоже потом вернем! Мы же не звери какие! — на последней фразе Рыжая вновь оскалилась. У Братишкина задергался глаз, потому что обычно в нем не накапливалось столько гнева, он всегда высвобождал его посредством мордобоев. В нем словно начал надуваться воздушный шар, который напирал на ребра, заставляя сердце болезненно сжиматься. — Берите еду. И проваливайте, — повторил он, проговаривая каждое слово. — Ну, свой выбор вы сделали сами, — произнес Вова, надув губы, словно его такой вариант не устраивал. После чего он кивнул парочке у холодильника и те бросились на Пашу, быстро свалив его с ног. Удары посыпались градом, парень едва ли отбивался. Братишкин дернулся, но Рыжая тут же прижала лезвие ножа к его горлу.  — Или ты все-таки передумаешь? Знаешь, ведь вам двоим страдать не обязательно. Ты можешь просто посмотреть, как тебе может быть больно и передумать, — великодушно предлагал предводитель шайки. Девушка неправильно держала нож, артерия проходила с другой стороны, чем он и воспользовался. Резко подавшись вперед, ощутив, как лезвие обожгло кожу, Вова ударил своего тезку прямо по лицу. Кулак славно впечатался в щеку, а второй выбил из легких воздух. Рыжая успела лишь замахнуться, но Братишкин был быстрее, завалив ее на стол, крепко сжал запястья, предотвращая попытку ранить ножом вновь. После чего отработанным ударом лбом в лоб вывел девушку из сознания на пару секунд, которых вполне хватило, чтобы взять стул и с разворота разбить его о спину Кучерявого. Затем ногой врезать в живот Зубатого, отправив его к стене, где, ударив по лицу, схватил за плечи и вновь лицом, но в этот раз об колено. К этому моменту Рыжая уже очухалась и заревев гарпией, набросилась на него со спины. Пошатнувшись с ней вперед, Братишкин сделал единственный верный выбор и завалился назад, на нее. Где-то справа со звоном из ее руки выпал ножик, но Вова не успел взглянуть на источник звука, чтобы убедиться, что девушка обезоружена, потому как оказавшись на полу, над ним возникла перекошенная рожа предводителя шайки, а через долю секунды его ступня. Одного удара было достаточно, чтобы, шибанувшись затылком об пол, отключится. Кто-то стащил его с Рыжей, а затем ударил во второй раз в голову, на этот раз сбоку, от чего, судя по ощущениям, лопнула ушная перепонка. В голове раздался звон, который заглушил голоса и возню. Он пришел в себя от удара по печени. Распахнув глаза, он увидел над собой Зубатого. Тот увидев, что Вова зашевелился, сообщил об этом Рыжей. Она подошла и принялась с невероятным остервенением пинать его. Руки ему уже отбили, поэтому попытки защищаться были слишком слабыми, чтобы уберечь себя от новых трещин на ребрах. Где-то дальше по коридору раздавались глухие удары, но Братишкин слышал лишь одним ухом, потому ничего больше разобрать не смог, а новый удар по лицу вновь выбил из сознания на некоторое время. — Честно-честно! — привел его в чувства елейный голос Вовы. — Пойдем с нами, и мы оставим твоих друзей в покое. — Не выходи! — зарычал где-то справа Паша, но быстро затих, хрипло выдохнув выбитый воздух. Братишкин попытался пошевелиться, и вновь чья-то нога надавила ему на щеку, а рядом негромко прозвучал голос Вовы. — Лучше не вставай, — посоветовал он, и вновь громко обратился к Славе: — Ты ведь сам этого хочешь? Я буду нежным, обещаю. Рядом прыснула со смеху Рыжая и загоготали Кучерявый с Зубатым. В ответ была лишь тишина и, видимо, предводителю надоело играть, поэтому куда более свойственным своему характеру голосом, он произнес приказ: — Выламывайте дверь. И они действительно выломали. Нога пропала с лица Вовы, он слышал, как вырывался и кричал Слава, помимо омеги, они зачем-то поволокли с собой Пашу, видимо, намереваясь запереть его в комнате. В темноте закрытых век, скованный болью, он вдруг увидел лицо Шоколадки. Влад благодарно улыбнулся, махнув ему рукой из окна поезда, что отходил с перрона. Картинка сменилась, и он увидел горящий дом, пламя и жар, так похожий на его боль. Дверь дома выбили изнутри и из языков пламени вышел Хард. Он обернулся и махнул рукой. Следом за ним вышла вся прежняя бригада 89 пожарной части. Отец держал что-то в руках, что-то живое и совершенно крохотное, завернутое в белую ткань, на которой остались отпечатки пальцев в саже. Но он не смог рассмотреть, потому что кто-то коснулся его плеча. Обернувшись, он увидел Лешу в полицейской форме. Он чуть пригнулся к нему и шепнул на ухо: «Вставай…» Перед глазами вновь потемнело, но голос не ушел вслед за ведением: «Вставай! Вставай!» Тональность голоса сменилась. Это был не Карпов, а он сам. «Вставай! Вставай! Вставай!» И он вновь открыл глаза, с болью, стиснув зубы, уперся руками в пол, слыша, как гудит в голове собственное сердце, прерывая звон. Тело помнило боль, знало, что делать, как бить на поражение, нужно было лишь приказать. Шарик внутри лопнул. И он приказал. Они были в коридоре, когда он нагнал их и первым дело вцепившись в волосы Рыжей, по дуге размахнулся ней и ударил головой о стену. После такого быстро не встают. Зубатый с Кучерявым волокли Пашу за руки, Славу на плече нес Вова. Подобрав ножик девушки, он воткнул его в ногу Зубатому и с силой ударил под подбородок, брызнула кровь, он откусил кусочек языка. Следующим был Кучерявый легко повалив его, так как они были одинаковой комплекции, Братишкин трижды припечатал затылком об кафельный пол. Выпрямившись, он пошел на предводителя, который заметно опешил, начиная отходить спиной назад. — Послушай, мы погорячились. Знаешь, все совершают ошибки! Если ты хочешь этого омегу себе, то мы могли бы договориться и это бы нас сдружило, ты первый, а потом… — Вова не дал ему договорить. Замер и подняв на него взгляд, произнес: — Я омега, болван, — произнес Братишкин и стерев с лица чужую кровь, вновь пошел на него. — Самый страшный омега в твоей жизни. — Да? — с мерзкой улыбочкой спросил предводитель шайки. Он был обескуражен, но почему-то решил, что это просто сильная особь, но в остальном он такой же, потому выпустил свои феромоны. Слава на его плече застонал, но зато Паша пришел в себя. Лицо у альфы было настолько самодовольным, что Вова не выдержал и сквозь боль усмехнулся. Это заставило предводителя вздрогнуть и стереть идиотскую ухмылку с лица. Быстро сменив шаг на бег, он сшиб его с ног. Слава отлетел в одну сторону, а они в другу. Альфа был крупнее, поэтому быстро перевернулся, оказавшись сверху. Парень прижимал его за плечи к полу, не давая нанести удар. Но у Вовы было стратегически более удобное положение, поэтому дернувшись, он съездил ему коленом промеж ног, что вынудило альфу ослабить хватку. Один точный удар лбом в нос, толчок и вот Братишкин снова сверху. Под жесткими ударами кулаков хрустел нос и лопнули губы, почти моментально заплыл глаз, но Вова не мог остановиться, он хотел сравнять это мерзкое лицо с полом. Смерть от его рук перечеркнула бы ему жизнь, да и сам он совсем не этого хотел. На помощь пришел Паша. Он обхватил Вову поперек груди и рывком стащил с бездыханного тела альфы. — Уже все. Все, успокойся, с них хватит, — хрипло бормотал Паша у его уха. Пока у него с глаз спадала красная пелена. В секунды очухавшись, он быстро поднялся и потянув за собой друга, поспешил в забившемуся в угол Славе. — Отведи… — слова давались Вове не просто, он поднял взгляд на Пашу. Ему не хило досталось, но он крепко стоял на ногах. — Отведи его в свою комнату, там ему будет лучше, а я пока выпровожу наших гостей на улицу, — альфа кивнул и подойдя к омеге, что-то прошептал ему, а затем взял под руку и загораживая собой вид на окровавленный коридор, повел в комнату. Первым делом он проверил пульс, но к счастью, все четверо были живы. Он принялся вытаскивать их на улицу. Будучи в снегу, выброшенные первыми за порог, Зубатый и Кучерявый, как битые псы, поджали хвосты и не позволили Вове бросить Рыжую в сугроб, подхватив обмякшее тело. Но вот тезку Братишкина никто не ловил. Он спустил его с порога, а затем подошел и перевернув на спину, так как приземлился он окровавленной мордой в снег, еще раз проверил пульс. — Ты… — вдруг заговорил предводитель. — Я никогда раньше… — Завали свое ебало и проваливай, — четко и ясно произнес Вова, чувствуя, что может еще добавить сверху, если он скажет что-то из ряда вон. — И чтобы я тебя со сворой здесь больше не видел. Ни здесь, ни возле моих ребят, иначе будет хуже. Понял? Вместо него ответил Зубатый. Забормотал что-то бессвязное, а затем бросился помогать предводителю подняться, так как Кучерявый вполне самостоятельно удерживал тело девушки. Вернувшись в общежитие, Вова захлопнул дверь и прижавшись к ней попытался собрать мысли в кучу. Это было сродни пробуждению после долгого сна. Рядом вновь появились важные люди, за которых хотелось стоять горой, ощущая тоже самое в ответ. Жизнь вновь заиграла красками. С тех пор Вова больше не думал о доме с грустью и со временем появилась мечта, которой раньше не было. Появилась цель, и он упорно, и успешно шел к ней. Годы шли, Паша со Славой стали жить вместе, и Братишкин переживал за их отношения больше чем за свои. Пока однажды, в свой обычный рабочий вторник, в собственной автомастерской, он не уловил древесный, но одновременно с этим отдающий кофе и лавандой запах феромонов, до боли прожигающий сердце и душу.