Перекрестки миров

Ты последнюю ставишь точку, Выткав сказку при лунном свете. Ты счастливо ее окончил, Чтоб не плакали ночью дети... Канцлер Ги

Некоторые отдельные личности полагают, что самопожертвование — это просто прелестно. А героическая смерть ради других — вообще верх трогательности. Обычно так считают недалекие людишки, сидящие в своих теплых уютных норках и которых эта самая героическая смерть никоим образом не должна коснуться. На ум сразу приходят наивные девушки, считающие себя великими писателями семи пядей во лбу и обожающие заканчивать свои шедевральные истории красивой смертью главного героя. [И не только девушки. Знал я одного знатока духов… Ладно, это другая история.] Так вот. Это далеко не так восхитительно, как они думают. Самопожертвование, долг — несуразная глупость. Это говорю вам я, Бартимеус Урукский, Сакар аль Джинни, Н’горсо Могучий, Серебряный Пернатый Змей. Для избранных — Рехит. Что с того, что твое имя прославится в веках? Какое тебе дело до того, сколько людей о тебе помнят? Какую пользу тебе принесет вечная слава? И уж тем более нечего гордиться тем, что школьники когда-нибудь запишут в тетрадках на уроке истории: «08.21.2007 г. — дата смерти Джона Мендрейка». Я хорошо помню этот день. Еще бы, ты повел себя просто как свинья, не меньше! Ты стоял перед Ноудой [Точнее, это я стоял. Твоих человеческих сил едва хватало на то, чтобы не потерять сознание.], готовясь использовать посох Гледстоуна. Он дрожал в наших руках, или это просто заточенные на многие века духи рвались на волю раньше времени. И тогда ты подумал об этом. У тебя мелькнула рваная, несобранная в единое целое мысль, над которой ты подумал еще секунду, и только потом предоставил мне: «Спасибо, Бартимеус. Ты был хорошим слугой». Я ожидал чего-то подобного от тебя, люди любят красиво уходить со сцены. Во мне боролись два желания: сказать что-то особо острое или сделать неприличный жест, но, взглянув на приближающегося Ноуду, я выбрал третье — промолчал. [Как мне показалось, это было достаточно иронично, учитывая то, что ты и так слышал все, что я думаю на сей счет.] Ты не договорил: твою мысль прервал яростный вой Ноуды, но я понял и на мгновение опешил. Ты начал шептать губами заклинание. «Нат…» Первый раз в своей жизни я не встретил заклинание отсылания с радостным улюлюканьем. [Ладно, вру. Во второй. Первый, думаю, все помнят и так. В Александрии дело было, если кто запамятовал.] Правильно сделал, кстати говоря, как выяснилось. Ноуда добрался до нас секундой раньше, чем мы рассчитывали, и ты сбился на последнем из семи заветных слов. Сила заклинания упала, посох завибрировал в наших руках сильнее. Из последних сил ты активировал его. «08.11.2007 г. — дата смерти Джона Мендрейка», — запишут школьники на уроке истории. Жаль, что обо мне никто не вспомнит, а ведь старина Бартимеус тоже сыграл во всем этом не последнюю роль. Да что там! Я затмил всех окружающих: а) блестящей харизмой; б) искрометным юмором; в) непробиваемым оптимизмом; г) фирменной скромностью; д) всем понемногу. Нужное подчеркнуть. В общем, так и закончилась моя славная карьера джинна. Чем-то я до сих пор горжусь, что-то никогда не расскажу даже под страхом Испепеляющего Пламени — но это все уже неважно. Потому что я был мертв.