Как все

***

Говорят, карма не заставляет тебя долго ждать. Что всё плохое или хорошее возвратится как бумеранг. Я не верю в это. Слишком много несостыковок. Плохие люди не всегда получают то, что заслуживают. Причём они даже могут не догадываться, что они плохие. Ровно также, как и хорошие. Кроме того, я бы очень разочаровался, если бы все хорошие поступки совершались лишь затем, чтобы в ответ получить вознаграждение. Иногда прекрасный человек без всякой для себя выгоды делает что-то безгранично важное и полезное другим. И когда ничего за это не получает, он не расстраивается, потому что ни на что и не рассчитывал. Это и есть настоящая, истинная человечность. Это был порыв чистой воды. Сам не знаю, что меня дёрнуло пойти к Генри Бауэрсу, но новость про него с этим пареньком не выходила из моей головы. Ходили слухи, что это был Стэнли Урис, мальчик из религиозной еврейской семьи. И который был младше Бауэрса на два года. И чем больше я думаю об этом, тем удивительнее кажется эта ситуация для меня. Я всегда знал, что есть причина. Не то, чтобы я хотел удостовериться в своей правоте, - плевать на это. И я не могу сказать, что мне его жаль. Слишком много всего между нами происходило и каждый сам ответственен за свои поступки. Я тоже перегибал палку. Он тем более. Но внутри было неспокойно. И по какой-то надуманной причине я полагал, что разговор подведёт какой-то итог. Никогда раньше и близко не подходил к его дому, мне хватает его «приятной» компании и в школе. Небольшой двухэтажный дом, забор, крохотный задний дворик. Выглядит, всё как у людей. Но я не спешу делать выводы, потому что никогда не знаешь, что творится за закрытыми дверями. Когда Генри слышит мои шаги, тут же поворачивается и недовольно хмурит брови. Я, в принципе, и не рассчитывал на тёплую встречу. Выглядит он откровенно хреново. — Тебе-то чего нужно? Прибежал поиздеваться? Фингал у него на пол-лица, что совершенно его не красит. И бог знает, сколько еще синяков - под одеждой не увидишь. — Правда думаешь, что я тот человек, который будет издеваться над этим? — Нихрена я не думаю. Но момент ты выбрал неподходящий. Тебя мне хочется видеть в последнюю очередь. В ответ на это я усмехаюсь. Ни грамма не удивлён. — Думаю, мы оба хотели бы оказаться сейчас с другими людьми в другом месте. — Так чего припёрся? Всю дорогу сюда я думал над этим вопросом. Будь у нас немного другие отношения, я бы смело сказал ему, что искренне удивлен. Что он наконец решился. На Генри я ведь поставил большой жирный крест - он никогда не откроется, даже самому себе. И новость о том, что он целовался со Стэном, да еще и пытался защитить его от отца, перевернула что-то во мне. Я испытал чёртову гордость за своего мучителя. В тот момент я как будто простил его за всё, что он делал мне. — Не думал, что окажусь в такой ситуации, но сейчас я понимаю тебя лучше остальных. Генри облокачивается о лавку и скептично кривит брови. — У меня папаша - коп. И он придерживается единственной манеры воспитания - кто сильнее, тот прав. Хочешь сказать, у тебя также? Такая методика мне знакома хорошо. Хоть и получена не совсем от семьи. А от человека напротив. — У меня никогда не было отца, но есть мама. И она, мягко говоря, не в восторге от того, что я делаю. Бауэрс внимательно следит за тем, что я говорю, но затем качает головой как бы сам себе и выпаливает: — Если это какая-то жалкая попытка записать меня в свои ряды, то пошел ты к черту. Я не буду краситься или носить твои бабские шмотки. Ведь это то, что делают все геи по мнению Генри. Или по тому мнению, которое ему вдалбливали с рождения. Ему ещё через столько хуйни предстоит пройти. Он даже не подозревает. И чем раньше он примется за переоценку мировоззрения, тем легче ему придется. — Ты и не должен. Ты вообще ничего никому не должен. Даже своему отцу. Удивительно, но это всё, что я хотел сказать. Я даже не готовил никакую проникновенную речь, чтобы растрогать его или мотивировать. Свой путь он должен пройти сам. Через ссадины, взлеты и падения, но сам. Главное - решиться. И если его чувства и правда серьёзные, это станет решающим толчком к тому, чтобы изменить хоть что-то в его жизни. Первый раз за всё наше общение разговор не заканчивается дракой. Каков прогресс. Ни неловкости, ни агрессии. Ничего. Я уже разворачиваюсь, чтобы уйти, как Генри прокашливается и окликает меня: — Каспбрак. — Что? Мнется. Морщинка между бровей залегла особенно глубоко. Он задумчиво покусывает разбитую губу. — Когда ты понял? Ну, что я из таких? Из геев. Мысленно добавляю за него. Ей-богу, я будто слышу эту фразу голосом его отца. И моей мамы. Такие типичные слова. — Когда ты реагировал определённым образом на то, что я говорил. Я видел страх, точно такой же, какой был и у меня когда-то. Уже когда я дохожу до его ворот, последнее, что слышу от него, было: — И кстати. Это не я разослал ту фотку. Просто, чтобы знал. Киваю, даже не оборачиваясь. Я медленно бреду к своему дому, размышляя о том, как же странно иногда поворачивается жизнь. Обидно, что только когда сам вляпываешься в неприятную ситуацию, понимаешь, каково это. И осознаёшь, сколько же ошибок ты совершил. Некоторые из них ты можешь исправить. А некоторый вред остаётся непоправимым. На ступеньках дома меня ожидает Ричи. Видит меня, и улыбка сама расплывается на лице. Вся та тяжёлая атмосфера, давящая на душу несколько минут назад, отступает, заполняясь теплом. — Кажется, кто-то задолжал мне свидание.