Под софитами

      Запах белых лилий все еще витал в небольшом концертном зале, даже не смотря на нотки различных видов духов, пота и сигаретного дыма. Свечи и софиты окутывали пространство различными бликами, еще больше придавая проходящему концерту особую и даже некую таинственную атмосферу. Среди толпы парней и девушек моего возраста, одновременно похожих на меня, но так разительно отличавшихся одеждой в стиле гранж*, манеры говорить и подавать себя, я, будучи приверженкой неизменной классики, чувствовала себя совершено лишней.       Я поежилась, ощутив, как по спине побежали мурашки, снова перевела взгляд на солиста, играющего на гитаре.       У него были сальные длинные осветленные волосы с проглядывающимися русыми корнями. Слои мешковатой одежды, широкие рваные джинсы и грязные потрепанные кеды. Жилистые руки с выступающими венами, которые обнажались каждый раз, когда рукава кардигана цвета горчицы задирались. Тонкие пальцы, сжимающие гриф гитары и летящие по струнам, извлекая музыку. Голос с приятной, но ярко выраженной хрипотцой, с высокой долей вероятности, возникшей от курения. Лицо с правильными выразительными чертами. С таким лицом ему бы стоило идти в кино, нежели в музыку.       Но больше всего мне запомнились его глаза. Ясно-голубые, одни из самых красивых, что я видела за всю свою жизнь. Голубые глаза цвета жизни, но такие печальные и практически неживые.       Мужчина окидывал сидящую аудиторию ленивым взглядом. Так смотрят только люди, уставшие от жизни.       — Ну и как тебе? — шепчет Кира мне прямо в ухо.       Я несколько секунд пребываю в раздумьях, кусая тонкие губы и «съедая» помаду.       — Если честно, я бы лучше дополнительно позанималась, — не замечаю как начинаю наматывать на палец тонкую прядь распущенных волос. В свете постоянно меняющихся оттенков от софита сейчас они отливались темным каштаном.       Кира окинула меня настолько пренебрежительным взглядом, что я от нервозности сама чуть не закатила глаза. Кира — полная мне противоположность. Хоть мы и не близкие подруги, но она первая, с кем я начала общаться при приходе в труппу всего лишь пару месяцев назад.       — Вот ты только о балете и думаешь, — в ее тонком голосе так и слышны упреки. — Ты вообще хоть чем-то увлекаешься еще?       — Да, — ехидничаю я. — Балетом.       Кира в ответ лишь промолчала, отвернувшись в сторону сцены.       Мы были с труппой на гастролях в Нью-Йорке, как вдруг Кире перепало от знакомого звукорежиссера с канала MTV два билета на шоу* группы Nirvana. Я понятия не имела, что это за группа и в каком жанре они выступают, но именно этот вечер был свободен от репетиций. Кира позвала за компанию, так как Аманда, одна из ее близких подруг, приболела, а этой взбалмошной и порой даже язвительной особе я не смогла отказать, чтобы не оказаться потом в опале.       Уже после первых минут концерта, я крупно пожалела о том, что позволила себе принять приглашение, а не отказаться и лучше прогнать свои роли в танцевальном зале.       Мне не особо понравились песни, которые исполнялись на концерте. Точнее тексты. В строчках не было особо много слов боли о неразделенной любви, страданиях и отчаяния, однако неуловимая печаль слышалась в музыкальных аккордах.       Я усмехнулась, услышав старую как мир формулу «Будь самим собой*», пропитанную мотивами отречения от всякой злобы и негативных эмоций и положенная на гипнотический гитарный проигрыш. Слова этой песни звучали из уст вокалиста довольно убедительно… для основной части аудитории. Но точно не для меня.       Когда заиграли первые ноты In the Pines*, мое тело снова покрылось тысячей мурашек. Мой покойный дедушка часто в шутку напевал эту песенку под аккорды старенькой расстроенной акустической гитары, когда я была еще маленькой. Бабушка всегда ругала его за это, со словами «Нечего ребенку слушать этот грязный подтекст», ведь в наиболее распространенном варианте песни муж спрашивает у жены, где она была ночью, а та рассказывает ему, как дрожала в холодном сосновом лесу, имея в виду, судя по всему, измену. В конце песни повествуется об ужасной смерти несчастного супруга.       Отвратительная песня? Отвратительная. Но то, как ее исполнял этот мужчина, меня просто завораживало.       Он был несчастен. Хрипловатый приятный голос выдавал его переживания каждый раз, когда он произносил «Скажи, где ты спала прошлой ночью?». Я не хотела строить каких-то предположений касательно его личной жизни, но выбор именно этой песни на концерт меня взволновал.       Конец песни он практически прокричал нечеловеческим отчаянным криком, будто зверь, загнанный в ловушку. И прежде чем произнести последние слова, солист поднял голову, и голубые глаза по случайности остановились прямо на мне.       Меня всю передернуло, а дыхание замерло.       Глубокий вдох и последние слова этой отчасти бессмысленной, но жестокой песни срываются с его тонких губ: «Я буду дрожать всю ночь».       Еще аккорд, и зал заполняется аплодисментами. А я сидела, замерев, даже не моргая и лишь судорожно хватая воздух приоткрытыми губами. За последнее исполнение я была готова хоть ладони в кровь стереть от сильных хлопков. Это было сильно.       А он лишь улыбается скромной улыбкой и снова не отводит взгляд от пола. Не смотрит ни на зрителей, ни в объективы камер, избегая зрительного контакта. Но ту секунду, когда он случайно посмотрел на меня — никогда этого не забуду.       Возможно, я уже тогда построила в своей голове некий фантомный образ одинокого, печального, но очень талантливого творца, который покорил меня. Я понимала, что не влюбилась в него, влюбляются с первого взгляда только самые наивные или самые глупые люди в мире. Но именно этот светловолосый мужчина, одетый в несколько слоев одежды и поющий о том, «как важно оставаться самим собой», однозначно оставил теплый отклик в моем сердце.       — Черт, слушай, Виола, — окликает меня Кира, когда концерт закончился и остальные зрители поспешно стали вставать со своих мест. Сквозь шум толпы фанатов я еле улавливаю ее голос. — Я отойду на пару минут, что-то мне нехорошо. Можешь взять автограф за меня?       Что?       Я не успеваю даже возмутиться, как она впихивает мне прямо в руки небольшую открытку с эмблемой выступавшей группы и стремительно скрывается в толпе.       Я от безысходности тяжело вздыхаю и закатываю глаза. Отлично, теперь еще придется отстаивать целую очередь за жалким автографом, который мне совершенно не нужен. Я могла бы просто взять и уйти, но тогда я потеряю доверие Киры, а она из немногих людей, с которыми я общаюсь. Хоть и не боюсь одиночества, но работать в большой труппе, ни с кем не общаясь — это выше моих сил.       Я простояла 20 чертовых минут до того момента, как настала моя очередь. Стоявшая передо мной девчонка лет 17-ти, чуть ли не визжа от восторга, практически вприпрыжку ушла. Я подхожу к длинному столу, за которым я снова увидела его. Но уже с легкой улыбкой на губах, от чего на щеках, покрытых щетиной, образовались небольшие ямочки, а вокруг голубых глаз — тонкие нити морщинок. Я сама невольно улыбнулась.       В один миг он переводит взгляд с гитариста прямо на меня, чуть задирая голову. Я практически чувствовала, как светлые глаза скользят по моему лицу и фигуре, рассматривая и изучая. Сама я тоже не отводила взгляд от его лица, пытаясь запомнить как можно больше, чтобы затем прокручивать в своей голове и перенести на бумагу. Обучаясь в Тихоокеанской Северо-западной Балетной школе, я прошла несколько курсов академического рисунка, поэтому в свободное время рисовала портреты за смешные деньги.       — Курт, прекрати залипать, — одергивает блондина высокий мужчина, сидящий по его правую руку. Перевожу взгляд на него и узнаю в нем бас-гитариста, игравшего на концерте.       Значит, его зовут Курт.       Помотав головой, он улыбается мне и говорит своим приятным и чарующим голосом:       — Извини, задумался немного, — я осторожно и молча протягиваю ему открытку, которую он легко подхватывает и уже заносит над ней черный маркер. — Для кого подписать?       — Для Киры, — сама не заметила, как мой голос сел и чуть охрип.       Курт быстрым росчерком оставляет автограф и пододвигает мне открытку. На вытянутой руке я замечаю тонкое золотое кольцо, опоясывающее безымянный палец. Обручальное кольцо.       Он женат. Хотя, этого стоило ожидать, ведь он хорош собой, богат и знаменит.       Подхватываю открытку и уже хочу развернуться и уйти, так как слышу недовольные перешептывания сзади стоявших меня людей, как до уха доносится:       — Красивое имя, — вмешивается брюнет с длинными волосами — это был барабанщик группы. — Тебе подходит.       Это такая попытка флирта?       — Я не для себя подписывала, — говорю, отмечая заметно вытянувшееся выражение лица барабанщика.       Прежде чем скрыться в неубывающей толпе фанатов и встретиться с до безумия бледной Кирой на улице, я обернулась, в надежде окинуть сутулую фигуру солиста в последний, как я думала тогда, раз. Но вместо этого неожиданно для себя перехватила взгляд голубых глаз на себе, пока мужчина вслепую расписывался на какой-то футболке очередного фаната.       Не сдерживаюсь улыбку, которую Курт замечает, и осторожно улыбается мне в ответ.       Это был 1993 год. Год, который радикально изменил мою дальнейшую жизнь.