Бытовуха

Из-за горизонта поднимается солнце, постепенно освещая всё вокруг. Оно заглядывает в жилые дома, большие офисы. Пытается пробиться сквозь плотные занавески и жалюзи, светит в глаза тем несчастным, кто вечером не занавесил своё окно. Пытается обозначить своё присутствие. Дима щурится от лучей солнца, что его слепят. Он сидит на своем излюбленном подоконнике, высунув руку с сигаретой в открытую форточку. Чтобы на кухне не было дыма, чтобы его домашним не пришлось с утра пораньше дышать дымом. Затяжка. Одна, вторая, третья, скоро останется только фильтр. Ефремов тушит сигарету в пепельнице и оставляет в ней же окурок. С подоконника он не слезает, лишь укутывается в плед, что на его плечах и продолжает смотреть в окно. Город оживает. Пусть сегодня выходной день, в восемь часов на дорогах машин уже достаточно, люди на улицах тоже куда-то идут. Но в квартире до сих пор тихо. Дима не удивлен. Дай возможность, Кирилл Анатольевич встанет только к обеду и то не факт. Впрочем, он так всегда и делает, несмотря на все попытки Ильзата поднять его пораньше. За стенкой тоже тихо, значит, его сосед спит все так же сладко, как когда Дима уходил. Пачка лежит около него, поэтому Ефремов берет еще одну сигарету. Она уже вторая за сегодня. Это еще не так много, но Ильзат, как всегда, начнет возмущаться. Дима улыбается при мысли о своем соседе по комнате. Тот слишком беспокоится о его здоровье, словно мамочка какая-то. Сигарета зажата между указательным и средним пальцем, и он подносит ее к губам. Зажигалка должна быть в кармане спортивок, Дима засовывает туда руку. Там её нет, зато она почему-то лежит на столе. Приходится слезать с насиженного места, идти босыми ногами по холодному полу. Когда зажигалка в руках, Ефремов кутается в плед и поджигает сигарету. И вот долгожданный вдох. Он ощущает дым во рту, легкое першение в горле, которое стало уже привычным. Убирает сигарету ото рта и выдыхает дым. Кончик сигареты тлеет, Дима стряхивает пепел. И делает новую затяжку. На часах девять, погасают фонари, солнце больше не скрывается за горизонтом. Форточка всё еще открыта, хоть Дима и не притронулся больше к сигаретам. Ему просто нравится холод. Плед был брошен на ближайший стул, сам Ефремов остался лишь в спортивках и любимой серой толстовке. В настолько легкой, что в ней можно гулять ранней осенью, но никак не зимой сидеть у открытой форточки. Раздаются тихие шаги в коридоре. Дима оборачивается, на пороге кухни стоит Ильзат в своей пижаме. Все еще такой сонный, он трет руками глаза, пытается проснуться. — Доброе утро, — говорит Дима и свешивает ноги с подоконника, прислоняя их тёплой батарее, чтобы согреть. — Доброе, — отвечает Ахметов, идя к плите, — устроил ты, конечно, морозилку тут. И как вот тут готовить, я ж быстрее замерзну. — Я тебя согрею. Дима хитро улыбается и вытягивает руки вперед, словно приглашая в свои объятия. Ильзат даже не реагирует на это, со спокойным видом берет чайник, наливает в него воду и ставит на плиту, включает огонь. И только после этого идет к Ефремову. — Двигайся, давай, расселся тут. Ужас, какая холодрыга. Как тебе не холодно? — Не все такие мерзлячие как ты. И вообще, ты становишься как наш дед. Так же ворчишь. У тебя же есть трусы с сердечками? Наденешь их, и вас не отличишь. Ильзат ударяет его куда-то в грудь, но смеется вместе с ним. Ефремов же обнимает его сзади, опуская голову на плечо. Руки у Димы холодные, зато он сам теплый. А еще от него пахнет сигаретами. — Сколько ты сегодня уже выкурил? — Зат, опять ты начинаешь. Мы же вроде говорили об этом. Если даже Анатольевич смирился с этим, то ты бы мог привыкнуть за столько лет. — Ему просто стало жалко видеть, что ты проводишь на лестничной клетке больше времени, чем в квартире. — Ты же знаешь, что это не так. Это всё моя способность вести переговоры. — Уровень твоих переговоров — это… Кто-то, кто заключает провальные договоры, несущие убыток. Знаешь, как Россия, которая продала Аляску Америке. — Ты прям шутник. Неужели ты начал учить историю? Хотя, в продаже Аляски был смысл и… — Прекрати, ты так уже достал со своей историей. Серьёзно, ты даже во сне говоришь о ней. — Какой же ты врун! Как только можно так нагло врать? А ты вообще пинаешься во сне. И ничего, я не жалуюсь. — А ты… — начинает Ильзат, но его перебивают. — — Да пососитесь вы уже, — орет им из недр квартиры Кирилл Анатольевич, — может так вы наконец заткнетесь. Нашел, блин, квартирантов на свою голову. После это в квартире воцаряется тишина, которая через мгновение сменяется смехом. Все это прерывает чайник своим свистом, оповещая, что вода вскипела. Ильзату приходится выбираться из объятий Димы и идти к плите. Он сливает воду в графин и говорит: — И вообще, ты на кухне уже час точно, мог бы и воду накипятить. Пьют у нас все, а чайник ставлю только я. Никакой помощи в этом доме. — Я чувствую себя нашкодившим ребенком. Прости, мамочка, я постараюсь исправиться. Обещаю, в следующий раз обязательно вскипячу воду, только чтобы ты не ворчала. Ильзат закатывает глаза и усмехается. Не в первый раз он уже слышит эти обещания. Если вспоминать всё, что ему наобещал Дима, получится огроменный список. И пол Ефремов помоет, и ту полку в тумбочке, что постоянно проваливается, починит, и купит ему те классные кроссовки, что они видели недавно в магазине. Это только малая часть всего. Надо будет когда-нибудь припомнить. — Что у нас на завтрак? — спрашивает Дима, желая прервать ту тишину, что повисла на кухне. — А что хочешь? — Омлет хочу. Чтобы с колбасой, помидорами и сыром. Как ты умеешь. Ильзат кивает и идёт в холодильнику, чтобы посмотреть есть ли нужные продукты. К Диминой радости, все есть, и Ахметов за несколько раз переносит всё нужное на столешницу и начинает готовить. Ефремов со своего подоконника пытается рассмотреть, как происходит процесс готовки, но Ильзат стоит к нему спиной и загораживает весь обзор. — Твой взгляд мешает мне и действует на нервы. Лучше бы сходил и разбудил Кирилла Анатольевича, а то он опять начнёт возмущаться, что опять всё холодное ест. Мне это надо? Нет, конечно. — Скажи честно, ты смерти моей хочешь? Ахметов не отвечает, но улыбается. Разбудить Набабкина до двенадцати — себе дороже. Если хочешь жить, то точно не будешь это делать. Обычно Ильзат принимает на себя удар, но ему делается поблажка. Не будет Ильзата- не будет еды, чистой и убранной квартиры и многого другого. Поэтому любителю долго спать остается лишь долго возмущаться, сказать Ахметову парочку «лестных» слов, кинуть в уже закрытую дверь подушку и, в конце концов, все-таки встать с кровати. У Димы таких привилегий нет, его Набабкин не пожалеет. Но другого ничего не остается. Ильзат пристально глядит на него, не отвлекаясь от нарезки продуктов, показывая, что не шутит. Ефремов спрыгивает с подоконника и уже собирается уйти, но прежде засовывает руки под футболку Ильзата. Тот вздрагивает от неожиданности и холода, а Дима с довольной улыбкой уходит из кухни. Ильзату становится немного страшно, когда проходит полчаса, завтрак готов, кофе сварен, чай заварен, а тех, кто всё это съест, до сих пор нет. В квартире подозрительно тихо, слишком тихо. На кухне лишь работает какой-то музыкальный канал, включенный для фона. Ахметов уже заранее понадеялся, что, если его сосед и умер, то безболезненно. Он долго не решался идти к роковому месту, комнате Кирилла Анатольевича Набабкина, но, придя, увидел интересную картину. Ефремов, живой и здоровый, сидел на кровати хозяина комнаты, да и всей квартиры, и спокойной играл с ним в карты. — Эх, Димон, вот не умеешь ты играть. Ну вот зачем ты даму кидаешь? Не помнишь что-ли, сам давал мне три хода назад две дамы. Я ж их тебе сейчас кину. Кирилл хитро улыбается, сбрасывая двух дам и оставаясь с одной картой. Дима, несмотря на то, что он отбивается и имеет на руках три карты, не унывает. — Кирилл Анатольевич, мне кажется, у вас с памятью проблемы, потому что до дам, вы перевели мне королей, козырем. Смотрите. Ефремов кроет пиковую и крестовую дам королями аналогичной масти и убирает карты в бито. — Думаю, вы догадались, какая моя последняя карта. Перед Набабкиным козырной король, которого он вынужден взять, потому что туз той же масти уже вышел. Он хмурится, пытается сообразить, как так получилось, что он проиграл. Но решает оставить это на потом и стукается Диму в плечо. — Молодец, Ефр, наконец-то начал обыгрывать меня. Ну ничего, ты же знаешь, я отыграюсь. Он собирает все карты в стопку и начинает их перемешивать. И насвистывает какую-то мелодию. — Ну что, Ефр, еще коночек? — Боюсь, тогда Зат уж точно подумает, что вы меня прибили. — Уже подумал. Ефремов разворачивает голову и смотрит на стоящего в дверном проёме Ильзата. Вид у того устрашающий. Сейчас он бы лучше сто раз пошел будить спящего Кирилла в час ночи, чем попал под гнев Ахметова. — О, Ильзатик! — как ни в чем не бывало говорит Набабкин.- Утро доброе, ты в картишки играть умеешь? — Кирилл Анатольевич, имейте совесть. Я вам поесть сготовил, кофе сварил, позаботился, чтобы вы проснулись тогда, когда завтрак был ещё горячим, а вы мне карты предлагаете играть? Вот уйду я однажды от вас, ничего вы не цените. Набабкин аж вскочил от этих слов, одеяло с него упало, и он предстал во всей красе. Почти голый, лишь в трусах — семейниках, которые являются главным атрибутом его гардероба. Эти были не с сердечками, к глубокому сожалению Димы, а с якорями. — Ты сказал завтрак? Ради такого грех не пройтись до кухни. Сказал и ушел. А Ильзат сурово посмотрел на Ефремова, который улыбался. Нервно, зная, что ему сейчас прилетит. Ахметов садится рядом, кладёт голову на плечо парня и прячет босые ноги под одеяло. Закрывает глаза и тяжело вздыхает. — То есть я волнуюсь за тебя, думаю, жив ли ты там или мертв, а ты в карты играешь? И вот за что ты мне? — Ты действительно думал, что Анатольевич меня прибьет? — Утром, особенно когда его только разбудили, этот дед и не такое может. Дима смеётся, но надеется, Кирилл Анатольевич из кухни это не услышал. А то Ильзат какое-то время не сможет сидеть. Всё-таки толстый ремень в прихожей выглядит устрашающе. — Как думаешь, он может съесть всё? — интересуется Ефремов.- Если так, то мы с тобой без завтрака. — Чур не я посуду мою, — доносит голос с кухни. — Чур не я, — выкрикивает Дима. Ильзат обреченно вздыхает. По его глазам можно понять, что единственное, о чем он думает — это «за что?». Кажется, сейчас самое подходящее время для того, чтобы припомнить Ефремову о когда-то данном обещании по поводу мытья посуды. Сам Дима треплет его по волосам, получая недовольное ворчание и идёт на кухню, надеясь, что хоть немного еды осталось. Ахметов остаётся в комнате и отсюда слышит: «Ефремов, блять! Чё у нас на кухне воняет твоими сигаретами? Тебя форточку открывать не учили?»