Мечта о королевстве

      Йозеф Штокингер с опозданием пришёл на собрание, чуть не поскользнувшись у входа. Он явно спешил и хотел прийти вовремя, однако по пути с ним опять возникло какое-то происшествие. Люди, сидевшие в просторном кабинете, ждали именно Штокингера. Их не смутило опоздание Йозефа, все уже давно привыкли, что он приходил последним.       — Нам отказали в регистрации, — произнёс отдышавшийся Штокингер. — Мы не проходим как партия, в лучшем случае нас зарегистрируют как клуб по интересам.       — Клуб по интересам… что они там себе вообще думают?! Партия короля не может так называться! — возмутился, стукнув по столу, Антонин Дробек, грузный мужчина с начавшей лысеть головой. Его светло-русые волосы уже выпали на макушке, однако по бокам они ещё оставались густыми.       — Нам нужно больше сторонников. Вы же знаете, парламент принял новые правила регистрации партий.       — Кому, как ни мне об этом знать.       Антонин Дробек в прошлом успел пройти долгий путь от рядового члена Партии Слованского национального возрождения до депутата, получившего в свои сорок семь лет место в парламенте. Он хорошо знал обо всём, что происходило в стенах Государственного собрания.       — Я голосовал против принятия новых правил. Маслек и его соратники просто боятся за свои места, — продолжил Дробек. — Партия короля… не должно вообще быть партий! Вся власть королю! Только монархия спасёт нас от внутренних раздоров!       Все присутствовавшие резко начали аплодировать Антонину. Даже Штокингер, который вешал своё чёрное пальто в далёком углу в входа. Захлопав, Йозеф не заметил, как его пальто через секунду упало на пол.       Дробеку нравилось говорить лозунгами. Чем громче звучали слова Антонина, тем сильнее ему хлопали. Глава «Клуба легитимистов*» считал необходимым поддерживать почтение к собственной персоне, словно в будущем он сам метил в короли, видя в остальных придворных слуг.       «Как забавно. Человек, ещё минуту назад негодовавший из-за того, что нашу партию не хотят регистрировать, теперь говорит о полном упразднении партий. Хочет, чтобы слованское общество не знало раздора, но протестует против ужесточения правил регистрации. Сколько противоречий! Чего он хочет? Стать премьер-министром в новом королевстве? Или отдать всю священную власть монарху и уйти на покой? За всякой прекрасной идеей всегда найдётся место для проходимца», — задумался Вацлав Штефанек, рядом с коим сел Йозеф Штокингер.       Двадцатидевятилетний ветеран Мировой войны признавал авторитет Дробека. Однако молодой писатель считал, что за маской ярого монархиста скрывался хитрый и властолюбивый политик. Благая идея служила лишь прикрытием для его безмерной, просто неутолимой жажды власти. Впрочем, порой Штефанек ошибался в людях, думая о них всякое. А потом всё выходило в точности да наоборот.       — Увы, нам нужно больше сторонников, — повторил лопоухий Штокингер.       Выходец из смешанной австро-слованской семьи, Йозеф неделю назад оказался на перепутье. Тогда некогда великая многовековая монархия Габсбургов буквально рассыпалась, как упавшая с потолка люстра. Из её стёклышек образовались новые государства. Штокингер считал себя и слованцем, и австрийцем одновременно. Прожив в Словании с самого рождения, он решил остаться, но сделать её хотя бы немного похожей на Австрию. Идея с возрождением слованской монархии показалась ему довольно интересной.       — Знаю. Но в первую очередь нам нужен сам король. Без него у нас ничего не выйдет. Наши люди должны увидеть потомков великой династии. Тогда они проникнутся нашей идеей. Король должен вернуться в Слованию! — произнёс очередной лозунг Дробек.       Слова Антонина вновь, будто по команде сверху, встретили овациями. Один Вацлав разве что не хлопал. Он сидел здесь именно во имя идеи о славном королевстве.       — Необходимо пригласить его к нам. Я уверен, эти великие люди почтут за честь вернуться домой и сплотить наш народ перед революционной угрозой! — вошёл в раж Антонин.       За отдельным столом позади Дробека сидела нежная девушка в чёрном, напоминавшая Штефанеку маленькую птичку. По особому поручению фанатичного вождя она вела протокол собраний «Клуба легитимистов», для истории, как ей говорили. Антонин также просил тихую даму выделять наиболее яркие его цитаты. То есть, каждую реплику Дробека. Он же не умел говорить обыденно, что ни фраза, то великий лозунг, который не мешало бы высечь на камне для потомков. Иногда у Вацлава возникало ощущение, что Дробек был Лениным наоборот — вождём мирового легитимизма.       — Но их очень далеко от нас унесло, — напомнил Штокингер.       — У нас есть время. И мы не можем тратить его впустую. До мартовских выборов остаётся три месяца. Мы должны справиться за два. Найти потомков королевского рода, призвать их к нам и вернуться домой. Тогда все увидят нашу мощь! И даже сам Маслек ничего не сможет нам сделать.       Имя Болеслава Маслека было на слуху у каждого жителя Словании. Уважаемый профессор, почтенный старец, мудрый, как греческий философ, и лидер освободительного движения, он приложил немало усилий ради того, чтобы на карте Европы вновь появилось слованское государство. Созданная им Партия Слованского национального возрождения со временем стала самой авторитетной и многочисленной в стране. Бросить вызов творцу независимой Словании мог далеко не каждый.       Порой внутренний голос говорил Вацлаву, что идея с возрождением монархии ничем не отличалась от безумия. Нынешние потомки средневековых королей не боролись за независимость от австрийской короны, не помогали освободительному движению. Да и сама корона, независимо от того, кому она принадлежала, воспринималась большинством либо как пережиток прошлого, либо как символ прежнего угнетения. Монархисты же пока не имели поддержки в обществе. Зато крыло революционных социалистов шаг за шагом завоёвывало народные симпатии.       — Осталось только отправиться в путешествие, — сказал Вацлав.       — Именно! Но нам нужно знать, где искать короля, — согласился с ним Дробек. — Господин Урсулеску, вы знаете, куда надо ехать?       Слова Антонина адресовались Думитру Урсулеску, невысокому, но привлекательному сыну одного из друзей Дробека. На овальном лице с большими глазами читалась скука. Урсулеску сидел напротив вождя монархистов и будто спал под его речи. Некоторые считали, что Думитру ходил на собрания клуба просто из желания где-нибудь скоротать свободное время.       — Не знаю. Мне всё равно, — ответил, резко опустив и повернув голову сначала направо, а потом налево, Думитру. — Поеду, куда скажете.       — С таким отношением вы никуда не поедете.       «У него просто началась зимняя спячка. Как у медведя», — промелькнуло в голове у Штефанека. Урсулеску забавлял его. Вацлаву нравилось в шутку представлять Думитру президентом Словании. Особенно часто воображение писателя рисовало картину, как Урсулеску давал интервью журналистам. Ему задавали разные вопросы, на которые у него всегда имелся один универсальный ответ — резкий поворот головы и фраза: «Мне всё равно».       — В эмигрантских кругах говорили, что потомки королевской династии живут на Аламоне. Они недолго пробыли в Португалии. Захотели уплыть за океан, чтобы их там точно не достали австрияки, — рассказал Янош Андреши, сухой старик в очках. В «партии короля» он ведал финансами. Чисто внешне Андреши походил на расчётливого банкира или ростовщика. На деле же Янош, как и Антонин Дробек, занимал депутатское кресло в парламенте от партии Болеслава Маслека.       За окном просторного кабинета, расположенного на втором этаже, зазвенел трамвай.       — Аламон… Аламон. Похоже на королевство Арагон. Где это? — растерявшись, спросил Антонин. — Не в Испании? Вы сказали, что они уплыли за океан. Не понимаю.       — Лет тридцать назад я назвал бы Аламон испанской колонией. Но двадцать лет назад, в девяносто восьмом, он обрёл независимость, — объяснил Андреши. — Ищите Аламон на Карибах. Южнее Кубы, восточнее и южнее Ямайки.       — Зачем они туда поехали? Не хватало ещё, чтобы наш король правил каким-то там Аламоном!       — Успокойтесь. Там установилась республика. У них президент то ли Хименес, то ли Жименес. А! Нет, Лосано. То вице-президенты. А Лосано президент.       — Так уже лучше. Тогда пора решить, кто поплывёт за океан. Я не могу. На мне лежит вся организация. За два месяца я должен добиться регистрации и собрать армию наших единомышленников.       «Аламон. Что-то слышал. Несколько островов в тропиках. Пальмы, море, солнце и необычные по европейским меркам женщины. Отличное место. Если бы я хотел убежать от дел и начать жить заново, то поплыл бы туда», — подумал Вацлав, которому понравилась задумка с путешествием на Карибы. Ему самому хотелось убежать от европейской суеты, особенно, когда неделю назад отгремела Мировая война, в чьём пламени сгорели четыре великих империи, и победители втаптывали лицом в грязь проигравших. Штефанека привлекала возможность уплыть в далёкие края, увидеть мир и отдохнуть пару месяцев от повседневной рутины. И Вацлав знал, что Дробек отправит его на поиски будущего короля Словании. У писателя имелся в рукаве один козырь.       — Нам понадобятся люди со знанием иностранных языков. Немецкий не считается, — озвучил требования Антонин. — Общение с властями и местными жителями.       До обретения независимости слованцы жили в двух языковых областях. На официальном уровне они говорили по-немецки, на бытовом — по-словански. Штефанек бывало шутил над тем, что благодаря австро-венгерскому императору он знал целых три языка.       — А на Аламоне говорят по-немецки? — спросил с отвлечённым видом Урсулеску.       — Нет, там говорят по-испански, — ответил Андреши. — Из нас всех его знает только один человек.       — Господин Штефанек, — обратился к Вацлаву Антонин, посмотрев на него исподлобья, как многие могли подумать. На самом деле, у него просто брови имели такие резкие черты.       — Да? — ответил вопросом Вацлав.       — Вы готовы исполнить свой долг перед отечеством?       — Непременно, господин Дробек.       — Замечательно. Вы писатель, у вас много свободного времени. В Америке нам понадобится человек, знающий английский.       — Я знаю русский, — произнёс Янош.       — Только немецкий, — двинул головой Думитру, на лице которого словно написали: «Мне всё равно».       — Французский, — Штокингер считал немецкий язык родным, потому упонял только французский.       — Вы и так едете, господин Штокингер, — решил за Йозефа Антонин. — Наш путь, возможно, будет лежать через Францию. Более того, вы юрист и сможете провести переговоры. Решение проблем с иностранными властями — ваша задача.       Йозеф слыл довольно успешным адвокатом, не смотря на неуклюжесть и лёгкую рассеянность.       — Спасибо. Почту за честь, — согласился с решением вождя Штокингер, искренне желавший повлиять на судьбу независимой Словании.       Остальные монархисты назвали итальянский, венгерский, румынский, польский языки. Дробек был уже готов взорваться от негодования из-за того, что никто из его единомышленников не знал английского языка. Однако хрупкая девушка с очень нежным и изящным лицом спасла положение:       — Английский. Я говорю по-английски.       — Точно, Юлианна, я совсем забыл. Мне без тебя придётся совсем туго. Но долг перед отечеством превыше всего остального. Ты должна поехать.       — Я? — растерялась черноволосая девушка, смущённо отведя лицо в сторону. — Даже не знаю. Я никогда не была в Америке.       — А вы думаете, что мы все куда-то ездили? Вам выпала великая честь!       «Бедная девочка. Сидела в уголке, печатала цитаты просто величайшего политического деятеля в истории. И тут на неё столько всего свалилось разом», — подумал Вацлав, глядевший на тихую даму в углу.       — Хорошо. Но пусть вместе со мной поедет мой брат. Так моей семье будет спокойнее, — согласие Юлианны выглядело так, словно она приняла предложение Антонина только из-за того, что испугалась его гнева.       — Хорошо. Но ваш брат заплатит за себя сам, — встречное условие Юлианны устроило вождя.       В ответ на слова Дробека девушка предпочла утвердительно кивнуть головой.       — Осталось решить вопрос безопасности. Господин Штефанек, вы, как помнится, воевали? — задал вопрос Антонин.       «Лучше бы не воевал», — мысленно разгневался Вацлав.       — Да, в артиллерии служил, — ответил он. — С винтовкой и пистолетом управлюсь.       — Великолепно. Была бы моя воля, я дал бы вам пушку. Увы, у нас её нет. Господин Нилаши, вы точно сможете защитить короля по пути домой?       — Не сомневайтесь во мне, — вытянулся по стойке смирно Эрнё Нилаши, крепкий молодой человек, отвечавший в клубе за охрану.       Недавно Нилаши демобилизовался из армии, однако мирная жизнь превратилась для него в запутанный коридор, что вёл в пропасть. Эрнё умел хорошо делать две вещи: скандировать громкие лозунги, подобно пламенному агитатору из революционной Германии, и воевать за пятерых, о чём говорили имперские награды на его груди. Как и всех остальных, Нилаши привела в «Клуб легитимистов» мечта о королевстве.       Однако бывший унтер-офицер Нилаши не имел связей в парламенте и уж точно не водился со сливками слованского общества. Он не мог похвастаться университетским образованием или организаторскими способностями. Зато Эрнё отличался энтузиазмом и боевым рвением, подкреплённым репутацией настоящего воина.       — Вы тоже едете, — сказал Антонин.       — Есть! — по привычке крикнул унтер-офицер, хоть и бывший, стоя у тёмно-зелёной стены.       Демобилизовавшись пару недель назад дней назад, Нилаши по-прежнему ходил в военной форме со странными лентами чёрного цвета, самодельными нашивками с черепом и костями на левом рукаве и небольшим флагом на правом. Маленькое полотнище состояло из двух горизонтальных полос справа, белой сверху и синей снизу, которые упирались в зелёно-салатовый равнобедренный треугольник слева. На волне краха императорской армии Австро-Венгрии Эрнё умудрился даже прихватить со склада шлем немецкого образца с «рожками». Его украшал рисунок круглого бордового щита, элемента герба средневековой Словании. В таком наряде Нилаши выглядел скорее как революционер, чем солдат. Или же наоборот, борец с революционными движениями.       Дробек взял Нилаши на должность охранника. Безумные анархисты угрожали всей стране терактами, и Эрнё лучше остальных подходил на роль стража. Широкоплечий головорез без труда бы разделался со слабыми телом левыми интеллигентами из Объединения анархистских групп Словании.       «Лучше бы Эрнё поехал воевать в Россию. Он настоящий зверь войны. Простым людям стоит его бояться. Нилаши не навоевался. Пусть лучше он уедет на чужую войну, чем начнёт её у нас дома», — Эрнё пугал Вацлава, за год после демобилизации нашедшего себя в мирной жизни. В авантюристе, жаждавшем крови, он видел врага не лучше обезумевших от мыслей о всеобщем апокалиптическом пожаре анархистов.       — Осталось только решить вопрос с финансами и назначением заместителей, — сменил тему Антонин.       Дальше Вацлав уже ничего не слушал. Он лишь посматривал на своих будущих спутников. Штефанек хорошо общался со Штокингером, считая его другом. Юлианна привлекала одинокую и опустошённую, как земля после потопа, душу писателя. С братом девушки Вацлав думал поладить, с Нилаши хотел избежать конфликтов. Ему хватило похожих сорвиголов на фронте. Война стала для них вторым, если не первым, домом. Можно сказать, она создала их, сделав каждого из них жестоким, в меру безумным и агрессивным.       — Сегодня же необходимо купить билеты на поезд на Франции, лучше Испании. Какой рейс будет раньше. А там уже купите билеты на корабль, — сказал после обсуждения Дробек. — Нельзя ждать!       Все члены «королевской партии» встали из-за стола, в центре которого, будто на юбилее, сидел Антонин. У стены справа в ряд были выстроены шкафы, где хранилась верхняя одежда. Окна находились напротив них за спинами сидевших в левом ряду монархистов.       — Здорово, что мы едем вместе. Без тебя туго бы пришлось, — радостно проговорил Штокингер уже на лестнице. — С тобой хоть есть о чём поговорить.       — Не спорю. Без тебя мне бы было не лучше, — ответил Вацлав. Ему действительно оказалось приятно отправиться в путешествие вместе с Йозефом.       — Дорогу, дорогу, — впереди всех шёл Нилаши.       — С ним бояться нечего. Он кого хочешь победит. Интересный человек, — к Эрнё Йозеф относился совсем иначе, чем Вацлав. Штокингер, избежавший армейской или флотской службы в годы Великой войны, воспринимал Нилаши, словно героя античного эпоса и рыцаря из романов про средневековье.       — Тогда у тебя будет уйма времени поболтать с ним.       Из пятиэтажного коричневого здания, что находилось на улице Кожевенной в восточном округе Вишневыграда, они вышли на оживлённый перекрёсток. Мимо построенных в стиле модерна с элементами готики домов проехал трамвай, затем двинулись машины. По мощёным тротуарам буднично шли горожане. Жизнь вокруг неслась своим чередом.       — Так значит, мы теперь в одном отделении? — спросил на перекрёстке Нилаши, чей вид вызвал нездоровый интерес у прохожих. Одни смотрели на него как на чудака, другие как на ужас во плоти, третьи разглядели в нём солдата в увольнении. Некоторых он даже напугал.       — Считай, да. Помните только, что мы не на войне. Она неделю назад кончилась, — дал ответ Вацлав, разглядывая мансарды и башенки со шпилями на крышах домов.       — Я помню. Но всё, что я скажу, делайте без вопросов. Я головой за вас отвечаю. Вы говорили, что воевали?       — Говорил. Но лучше бы здоровье подкачало.       — Занятная шутка. Будете моим заместителем, герр писатель, — за восемь дней существования независимой Словании Эрнё так и не отвык от германизмов. В императорской армии команды и обращения к офицерам выполнялись на немецком языке.       «Он сильно преувеличивает масштаб угрозы. Никому мы не нужны. Анархистам выгоднее взрывать полицейских, настоящих политиков. Всех, у кого есть реальная власть. У нас пока её нет. Но ведь как приятно ощутить себя не каким-нибудь неугомонным авантюристом, не выброшенным на обочину жизни неудачником, а королевским стражем, истинным творцом истории, — размышлял Вацлав. — Правда, господин Штефанек, вы здесь по схожей причине. Кто захотел повлиять на ход истории родной страны? Кто нашёл смысл жизни в мечте о королевстве? Приятнее проснуться придворным писателем, чем провинциальным», — в то же время Штефанек нашёл в себе много общего с Нилаши. Мечта о королевстве стала для них обоих стимулом к жизни.       — А вы расскажете нам о войне? — обратился с вопросом к Эрнё Йозеф. — Мой друг не любит о ней говорить.       — Да легко! Я вам столько расскажу, что на всю жизнь хватит! — радостно ответил Нилаши. Он вознёсся на небеса от счастья — хоть кого-то заинтересовали его подвиги.       — Здорово. Давайте вместе посидим. Я знаю тут одну хорошую кофейню. Правда, там на этой неделе всё подорожало. У меня такое чувство, что к новому году цены успеют подняться в десятки раз.       Юлианна шла вместе со всеми, но не проронила ни слова.       — Вам не интересно? — поинтересовался у неё Штефанек.       — Мне нечего сказать. Кажется, господам и без меня хорошо, — ответила тихая девушка.       — А вопросы никакие не возникли?       — Возникли. Но давайте обсудим их в кофейне.       С сырой промозглой улицы они заглянули в тёплую и уютную кофейню, интерьер которой полностью повторял стиль и убранство аналогичных заведений Вены. Слованцы перенесли дух знаменитых венских кофеин на просторы Вишневыграда и других городов. Монархисты заняли столик у окна, откуда открывался вид на улицу. Там между дорогой и трамвайными путями, словно пограничные столбы, росли деревца. На дворе стоял ноябрь. Недели две назад деревья расстались с золотыми нарядами осени. Оставшись голыми, они ждали весны.       — Республиканцы правильно делают, что не трогают наследие Габсбургов, — сказал за чашкой тёплого кофе Штокингер.       — Мы были частью величайшей империи. И мы просто обязаны сохранить её дух, — поддержал его Нилаши.       Под погоном у него Вацлав заметил лист мяты. «Такие листы носили те, кто участвовал в нашей революции и освобождении от австрийских властей», — вспомнил он.       — Так что у вас были за вопросы? — спросил у Юлианны Штефанек.       — Почему потомки королевской династии бежали из страны? Я слышала, раньше они были знатным родом при австрийцах, — поинтересовалась девушка.       — Разве вы не знаете? — удивился Йозеф.       — Нет. Я работаю секретарём у господина Дробека.       — Так вас к нам банально привела работа? — сделал вывод Штефанек.       — Лет семьдесят назад потомки наших королей пытались поднять восстание, — начал Нилаши. — Тогда ещё всю Европу захлестнули революции.       — Вы про 1848 год?       — Да. Затея не удалась. Австрийцы хотели казнить их. Но предкам нашего будущего короля удалось бежать.       — Спасибо, теперь мне всё понятно. Хотя бы ясно, почему мы поедем так далеко.       «Мы с Эрнё пытаемся обрести смысл жизни и стать лучше, чем мы есть. Йозеф просто хочет скрасить будни и привнести в независимую Слованию немного старой Австрии. Юлианну занесло к нам просто по работе. Но вместе мы идём к мечте о королевстве», — подвёл итоге Вацлав.