Мечта о королевстве

      Истощённая жена Михая принесла гостям два стакана с аламонским ромом.       — Спасибо, — поблагодарил её по-испански Вацлав.       «Мне кажется, спустя десяток лет она никак не может прийти в себя. В прошлом ей изрядно досталось», — предположил Штефанек.       — У вас прекрасная жена, — сказал он, посмотрев в след темноволосой женщине. Её талия показалась ему слишком узкой. — Но выглядит она нездорово.       — Ох, если бы всё так было просто, — ответил Владимиреску. — Двадцать лет назад моя Эстела цвела прямо на глазах. Молодая, яркая и неугомонная красотка, которой все смотрели вслед. А потом испанцы бросили её в лагерь для интернированных. Они так изолировали крестьян от повстанцев, чтобы никто не мог им помочь. Так и на Кубе делали. В тех лагерях о людях вообще никто не заботился. Мне иногда кажется, испанцам было лень разбираться, кто виноват, кто не виноват. Для уверенности они наказали всех разом, чтоб спалось по ночам спокойнее.       Слушая Михая, Вацлав вспомнил, что однажды ему доводилось украдкой читать в газетах о похожих лагерях в Африке. Во время Второй англо-бурской войны британцы тоже сгоняли непокорное население оранжевых республик в концентрационные лагеря. Даже цели у сынов туманного Альбиона оказались схожими — изолировать простых людей от сил сопротивления и лишить их возможности помогать партизанам. И точно так же в лагерях поработителей в Африке от голода и болезней умирали узники. Однако их гибель свободолюбивых европейских колонистов заинтересовала мировую общественность намного больше, чем массовая гибель столь далёких от Старого света латиноамериканцев. Потому «испанский» опыт так и остался в тени «британского».       — Болезни, голод. Люди там высыхали до костей. Испанцам было наплевать, — продолжил Владимиреску. — После войны я всё-таки нашёл Эстелу. Пришлось изрядно постараться. Война далеко меня забросила. Когда я её встретил, то, честно говоря, у меня язык отнялся. Я не знал, что сказать. Рыдал без слов. Вместо цветущей, как роза, девушки я встретил скелет, понимаете? Она чудом выжила.       От рассказа Михая Йозефу стало не по себе. Эрнё же залпом осушил стакан со словами:       — За здоровье твоей Эстелы! Эх, не знали австрияки! Или не хотели. Те лагеря бы отлично сгодились против сербов.       — С ним всё в порядке? — спросил Владимиреску у Штефанека.       — Не со всем. На него нахлынули воспоминания. Нашему другу пришлось воевать с сербскими партизанами, — объяснил Вацлав, сам вернувшийся назад туда, где орудия нещадно превращали города в груды развалин.       — Отличная штука! Туда можно согнать всех цыган, — засмеялся в истерике Нилаши, словно в него вселился бес.       — Нашему другу, кажется, пора выйти на балкон и подышать воздухом, — обратился к нему, деликатно попросив выйти, писатель.       — Да на здоровье! Стакан мне только налейте. Чудесное тропическое пойло!       Когда Эрнё ушёл в гордом одиночестве на балкон, Вацлав добавил:       — Мы все малость в ударе от европейской войны. Всякого в ней хватало. Продолжайте.       — Ваш друг, кажется, проникся идее создания таких лагерей. Из него бы вышел отличный надзиратель, — выразил своё мнение о Нилаши Владимиреску. — Я не мог бросить Эстелу. Я любил её. И сейчас люблю. Мы же собирались пожениться после войны! И я слово своё сдержал. Она родила мне двух чудесных сыновей, но совсем измоталась.       — Спасибо за откровенность.       — Я думаю, вы ко мне тащились за другим. Ах, да, вы меня собрались в чём-то убедить.       — Верно.       — Ещё сказали, что я играю с фактами.       — А разве не так? Вы отлично знаете, что у Моньяди не было другого выхода.       — О да! Заварили кашу и смылись.       — Кашу заварило «Общество памяти Желе Вучека», — напомнил Вацлав.       События революционного пожара 1848 года уже давно успели стать историей. В Словании ещё до начала Мировой войны выходили научные исследования, посвящённые огню тогдашней революции. Правда, только в одной Словании. И Штефанек, вернувшись домой с фронта, прочитал несколько монографий, чтобы хоть чем-то занять безумную голову.       — Допустим, они. И что? — признал собственную ошибку Михай.       — Да то, что Моньяди и не думали поднимать людей на восстание. «Общество памяти» призвало их. Народ нуждался в символе, способном сплотить его. И потомки королевского рода воодушевили людей.       — Плоховато воодушевили. Потом пришли русские войска, но им сопротивлялись только единицы. Жалкая горстка против целой армии.       В 1848 году из соседней Венгрии, бывшей тогда частью Австрийской империи, в Слованию вошли российские войска. «Жандарм Европы»* не щадил сил для борьбы с революционной смутой. Пока в Венгрии русским приходилось прорывать с боями, в Словании им оказали сопротивление лишь единицы. Всё прошло достаточно мирно. Вышедшие на улицы Вишневыграда слованцы при виде иноземцев стали со временем расходиться. Им стало понятно, что независимости можно было добиться только путём вооружённой борьбы с австрийцами и их русскими союзниками. А там, где шла борьба, всегда гибли люди и текли реки крови.       — Нас бы всё равно задавили. Забыли восстание Желе Вучека? Наш народ с трудом его пережил, — углубился в историю Вацлав.       В первой четверти семнадцатого века, одновременно с началом Тридцатилетней войны, в Словании от одной искры вспыхнуло восстание против империи Габсбургов. Во главе его стоял Желе Вучек, крестьянский вождь, объявивший себя истинным королём Словании Сенешем V. Самозванец сумел не просто подбить крестьян на бунт, но и за два месяца освободить Слованию от имперских войск. Потомки настоящих королей предпочли остаться в стороне, выбрав сохранение рода, а не отсечение головы имперскими властями.       Однако слованское счастье продлилось недолго. Империя отправила усмирять бунтовщиков огромную армию Альбрехта Валленштайна*, ставшего настоящим бичом божьим. Сорви-головы, бандиты, безумцы и недалёкие люди шли в ней в бой бок о бок с истинными воинами и прирождёнными командирами. И тогда на земли Словании обрушилось настоящее опустошение, будто ниспосланное её жителям самим Богом. Чума приняла человеческий облик.       Наёмники громили повстанцев в одной битве за другой, попутно грабя всех, кто встретился им по дороге. Последний оплот слованцев, Вишневыград, был взят после долгой осады, разграблен и сожжён. Имперские войска, подобно всадникам апокалипсиса и армии тьмы, принесли в Слованию террор, голод, мор и эпидемии. После поражения восстания слованский народ оказался на грани вымирания. Оказавшись посреди опустошенных городов и сожжённых полей, он принялся бороться за своё выживание.       — Никто в 1848 году не хотел повторения восстания Желе Вучека. Австрийские власти приказали арестовать Моньяди вместе с верхушкой «Общества памяти». Что им оставалось делать? Их втянули в авантюру, — продолжил Штефанек.       — Прямо как вы сейчас. Допустим, вы меня убедили. Мой отец злился на всех без разбору. Он сам состоял в «Обществе памяти» и смылся, — ответил Владимиреску. — Но вы мне скажите, даже если Моньяди не трусы, а нормальные, зачем они вам сдались?       — Нашему народу вновь нужен символ. Теперь он должен помочь нам забыть о разногласиях и сплотиться. Нужно удержать нашу страну от революций, гражданских войн, братоубийства, в конце концов.       — В Европе сейчас так неспокойно?       Штефанек поведал Владимиреску о революциях в России, и Германии. Особенно пылко он рассказал о шедшей уже год на просторах бывшей Российской империи гражданской войне.       — Там всё может взорваться, — заключил писатель в конце.       — А вы уверены, что Моньяди — это тот самый символ? Может, проще решить проблемы? — в вопросе Михая прозвучала здравая мысль.       — Само собой. Но нам нужна крепкая власть достойных, которая сможет решить их. Демократия Маслека слишком мягкая. Со временем её смоет любая радикальная сила. Власть короля же будет крепче, она сможет противостоять такому напору.       — Разумно. Ваша идея кажется мне неплохой и одновременно абсурдной. Хотите узнать, где Моньяди? Я скажу. Но есть одна проблема — они живут не в Санта-Касильде. Городок Ла-Романа находится на Острове Луны. Я не могу вас туда отвести. Сегодня мне дали отгул, но завтра я должен идти в банк. Я там занимаюсь охраной.       «Не одно, так другое. Не столь страшно, я никуда не спешу», — подумал Вацлав.       — И что нам тогда делать? — задал животрепещущий вопрос Штокингер, на чьём узком вытянутом лице читалась растерянность. — Как нам туда добраться?       Михай встал и задумчиво посмотрел по сторонам.       — Я знаю человека. Альфредо Сото. Он поможет вам. Съездим к нему, — дал он ответ. — Придётся прогуляться. Вы ведь хотите найти короля?       — Ещё бы! — с балкона донёсся голос Эрнё.       — Хорошо, что ваш друг с пушкой. Мне кажется, Ковач следит за моим домом.       — Кто такой Ковач? Вы столько о нём говорите, — поинтересовался Йозеф.       — Ласло Ковач. Номер второй. Вам правильно сказали обратиться ко мне. Ковач жулик. Он бы вас обманул, выдал себя за Моньяди или притащил самозванца, — объяснил Михай.       — И чего же он от вас хочет? Зачем ему следить за вашим домом?       — Старая обида. Хотя не так уж она старая. Однажды он вздумал ограбить банк, где я работаю. Ковач думал взять меня в долю. Но я-то не дурак, мне за ум платят намного больше. Я обманул его и заманил в ловушку. А теперь, после восьмилетней отсидки, Ковач хочет мне отомстить. Заодно выбить комбинацию к сейфу.       Перед выходом Вацлав всё-таки осушил стакан с аламонским ромом, ощутив во рту вкус тропической свежести. «И крепко, и сладко. Островная, нет, экзотическая сладость», — ром пришёлся по нраву Штефанеку,       Вчетвером они вышли в коридор, где соседка сказала Михаю, что у двери его квартиры стоял «гринго» и подслушивал. Она заметила его, когда возвращалась домой, но внимание придала уже позже.       — Ковач нас услышал и сбежал. Чёрт. Будьте начеку, — посоветовал Владимиреску.       Из муниципалитета Марианно-Котторо на северо-западе Санта-Касильды слованцы поехали на юг, прождав повозку десять минут. Вацлав, Эрнё и Йозеф вновь вернулись в Сан-Мигель и проехали мимо здания верховного суда, памятника и собора святой Касильды. Вскоре дорога привела их в муниципалитет Сан-Карлос. Там путешественники познакомились с ещё одной городской достопримечательностью — Санта-Касильдским университетом. Его большое здание, построенное в стиле классицизма, на входе украшали античные колонны. И в то же время от него веяло колониально-островным духом. Уж очень гармонично оно смотрелось на фоне пальм. От дороги к небольшой площади университета вела широкая лестница.       — Вас не тянет в Слованию? — спросил у Михая Вацлав.       — Нет, не тянет. Я родился уже в Америке. Я никогда не был в Словании, — честно ответил Владимиреску.       — А почему вы не хотите домой? — последовал вопрос от сидевшего слева Штокингера.       — Мой дом здесь. В Северной Америке мы были чужаками, хоть убей. Двадцать с лишним лет назад мы думали, что скорее растают ледники, чем Слования станет свободной. Никто не верил в её освобождение.       — Вы повторяетесь.       Перед тем, как переместиться в «банковский квартал» на востоке, повозка сначала проехала мимо городского арсенала, что находился в паре тройке улиц от университета. В сущности, арсенал Санта-Касильды размещался в старинной испанской крепости. В былые времена рядом с её стенами заканчивалась городская черта и начинались дикие джунгли, полные неведомой для испанских колонистов живности. Со временем вокруг крепости выросли солидные дома для креольской элиты.       — Нам хотелось обрести свою Родину. Мне было противно, когда североамериканцы тыкали в меня пальцем, называли «эмигрантским сбродом», — говорил Михай. — А на Аламоне как раз началась война за независимость. В девяносто третьем, кажется. Мы были горячи, молоды и полны идиотского желания изменить мир.       — И вы отправились воевать, — догадался Штокингер. — Господин Ракеши рассказывал нам про «Чёртову дюжину».       — Тринадцать добровольцев. Теперь в живых остались только мы с Ласло Ковачем. Иржи Брадек погиб два года назад. Он хотел урвать власть на Аламоне. Пока Мойя бодался с президентом, Иржи собрал свою маленькую армию. Он думал устроить успешный переворот. И устроил полностью провальный переворот.       У входа в крепость дежурили аламонские солдаты. Сначала Вацлав посчитал их американцами, ибо форма у них была неотличима от той, которую носили морские пехотинцы США в посольстве. Те же шляпы, рубашки с галстуками и винтовки «Спрингфилд». Лишь лица выдали в солдатах аламонцев. И нашивки на рукавах. Смуглые латиноамериканцы совсем не походили на рослых светловолосых «гринго» — невысокие, смуглые и чернявые. Семь метисов, два индейца и один темнокожий — бойцы стояли на постах и с каменными лицами слушали замечания сержанта-креола. Командир чуть ли не брызгал в них слюной, крича громче сотни пушек, но рядовые держались на удивление спокойно.       — И что с ним стало? — спросил Штокингер.       — Не всё ли равно? Я не знаю. Мне доводилось слышать несколько версий. Первая — его убили во время неудачного переворота. Вторая — убили во время городских беспорядков после провала. Третья — дотянулись североамериканцы. Мне кажется, вторая и третья близки к друг другу. Второе не исключат третьего, — поведал о судьбе Иржи Брадека Михай. — Есть ещё четвёртая — Иржи вообще выжил. И сейчас он то ли с повстанцами-бенилистами, то ли осел в среде столичных бандитов. Но я думаю, он давно мёртв.       В «банковском квартале» путникам встретились чистые до безумия улицы, роскошные дома элиты, что выглядели как маленькие виллы. И, конечно же, перед их глазами выросли бесчисленные банки, чьи служащие жадно выискивали глазами клиентов снаружи. Банкам не было видно конца до самого берега реки.       — С банками у нас полный порядок, — сказал Владимиреску. — Некоторые думают, будто мы кормимся с сахара, рома и табака. Чушь! Банки — наше всё. Помяните мои слова, в будущем здесь вырастут высотки, как в Нью-Йорке.       Повозка поехала по мосту на восточный берег. А вдалеке виднелась извилистая, точно змея, река, манившая туристов в сельву.       — А как называется эта река? — из интереса задал вопрос Штокингер.       — У вас карта вроде есть. Прочитать не судьба? У неё название на языке местных индейцев. Сейчас вспомню, — задумался Владимиреску. — Тегусильпа. Не знаю, что оно значит, но похоже на название индейской выпивки.       На восточном берегу посреди зелёных полян раскинулись улицы муниципалитета Санта-Касильда-дель-Соль. Некий Альфредо Сото жил в небольшом, но приятном лазу домике с ухоженным садом. Из его двора открывался прекрасный вид на набережную, откуда просматривалась панорама столицы. Весь город лежал там, точно как на ладони.       — Альфредо, нужна твоя помощь. Тут люди хотят повидаться с Моньяди, — рассказывал Михай аламонцу с интеллигентной наружностью. — Ты с ними общаешься и можешь помочь нашим гостям добраться до Ла-Романы.       — А чего, собственно говоря, хотят сеньоры из Словании? — задал вопрос, поправив очки, Сото. — Зачем им понадобились сеньор и сеньора Моньяди?       — Здравствуйте, мы представляем интересы партии легитимистов, — начал Штокингер. Переводчиком выступил Владимиреску.       Вацлав с Эрнё ненадолго ушли на набережную через широкую зелёную поляну.       — Голова уже кругом идёт, герр писатель. Одуреть можно. Найди одного, найди другого, — негодовал в тени пальм, прислонившись к поручню, Нилаши. — Потом, небось, придётся найти ещё десяток человек, чтобы они наконец-то привели нас к Моньяди. У штатских нет никакого порядка, один только бардак, будь он неладен!       — Вас утомило наше путешествие? — спросил Штефанек.       — Я тут не путешествую! Я выполняю приказ! Сама ситуация идиотская. Хотя постойте…       Словно кот, безотрывно глядевший куда-то в пустоту, но увидевший там нечто ужасное, Эрнё уставился на мужчину, чья еле заметная фигура промелькнула между зданиями позади. Таинственный незнакомец тихо шёл позади, подкрадываясь к одноэтажному домику Альфредо Сото, что находился в полусотне метров от набережной. «Тот самый Ласло Ковач? Не помешало бы его услышать. Чем больше мнений, тем лучше», — подумал Вацлав, пока Эрнё бежал к другим слованцам. Из кота он в один миг успел превратиться в сторожевого пса. И сейчас его спустили с поводка.       Человек за зданием заметил бежавшего в его сторону Нилаши и скрылся. Его с трудом различимая фигура просочилась между домами и растворилась в воздухе. Эрнё пустился в погоню, однако вскоре вернулся с фразой: «Он исчез». Вместе с писателем отставной унтер-офицер пришли к остальным.       — А сколько вас будет? — спросил Сото у Штокингера.       — Пятеро, — ответил Йозеф. Михай перевёл.       — Давайте быстрее, ваш друг спугнул Ковача. Я знаю этого чёрта. Он вернётся, — шепнул на ухо адвокату Владимиреску.       — Сейчас уже четыре часа дня. Ехать сегодня поздно. Приходите завтра утром. Скажем, часов в восемь, — сказал Альфредо и добавил: — С деньгами.       Попрощавшись с Сото, слованцы пошли обратно к мосту.       — Чем мог, тем помог. Завтра вы поедете сами. Мне надо работать. Но это завтра. А сегодня проверять домашнее задание у детишек. Они должны были уже прийти домой. Надеюсь, у вас всё получится. Заходите потом. До встречи, — попрощался с монархистами Владимиреску.       Михай поехал на одной повозке, Вацлав, Эрнё и Йозеф на другой. Через три часа они вернулись в отель на побережье, муниципалитет Сан-Эстебан. Выслушав их, Томаш с Юлинной рассмеялись в ответ. Ситуация выходила довольно смешная. Хотя радость брата девушки вскоре пропала, как только он узнал, что завтра «делегаты» отправятся в новое плавание.       — Давайте хотя бы через два дня поедем. Мы с сестричкой не отошли от парохода, — недовольно произнёс Томаш.       — Мы не можем ждать! Долг перед отечеством стоит на первом месте! С вами или без вас, но завтра мы поедем. И точка. Хотите отдохнуть — оставайтесь здесь, — прорычал Нилаши.       — Придётся ехать. Мне больно хочется увидеть вашего короля. Из-за него мы столько плыли.       Вечером, после живописного захода солнца, Вацлав, Томаш и Юлианна отправились на прогулку. Не успели они выйти из здания отеля, а к ним уже пристал с разговорами белый мужчина в военной форме без знаков различия. Он говорил по-словански да и выглядел вполне как уроженец Восточной или Центральной Европы — светло-русые волосы, простецкое деревенское лицо квадратной формы и бледная по меркам смуглых аламонцев кожа.       — Я слышал ваш разговор. К сожалению, мне пришлось его подслушать. Вы меня лучше послушайте. Не верьте Владимиреску, — твердил Ковач. — Он собрался вас надуть. Вы понимаете, что вас повезут не туда, куда надо? Он задумал посадить на трон самозванца.       Гости аламонской столицы остановились на тротуаре напротив пляжа. Вдали мимо побережья Санта-Касильды проплывала чёрная фигура дредноута, зловеще тянувшегося в море на фоне тёмно-синего неба.       — И что вы предлагаете? — в шутку спросил Штефанек. Ему хотелось выслушать светловолосого проходимца.       — Мы пока вас оставим, — Томаш предпочёл отстраниться от разговора с Ласло и уйти. — Пойдём, сестричка.       — Я догоню, — Юлианна же пожелала остаться вместе с Вацлавом.       — Ладно. Я пока поищу толковый ресторан, — Томаш пошёл вперёд, разглядывая кафе, занимавшие первый этаж в зданиях, стоявших справа от тротуара.       Ковач подошёл ближе к Вацлаву.       — Защиту от обмана. Я отведу вас к настоящим Моньяди, — сказал он.       Два полицейских в голубых закрытых кителях и белых пробковых шлемах обходили побережье, обсуждая зарплату их командира. Они попросили пропустить их и пошли дальше. Шедший слева великан рассказывал о страстном поцелуе с горячей девушкой, а топавший справа патрульный жадно ловил каждое его слово с разинутым ртом.       — Но всему есть своя цена, — продолжил Ковач. — Дешевле меня вас никто не проведёт.       — Вы весь день следили за нами. Не слишком честно с вашей стороны, — ответил Штефанек.       — Я должен был проследить за вами, чтобы разобраться. Вас дурят. Мы вместе вернёмся в Слованию, с королём.       — А как зовут нашего будущего короля? — Вацлав решил проверить Ласло. Дробек перед отправкой делегации из Вишневыграда сообщил путешественника точные имена: Сенеш и Гизела Моньяди.       — Миклош.       — Неверно. Нам сказали, что вы жулик и вор.       — Нет. Я всё правильно говорю. Разве вы не понимаете? Эмигрантские круги вздумали посадить на трон самозванца! — не унимался Ковач.       Штефанек отлично понимал, что его обманывали. Но писателю оказалось интересно послушать жулика и понаблюдать за полётом его богатой фантазии.       — Почему бы им тогда не привести самих Моньяди? Зачем нужны самозванцы? — спросил Вацлав.       — Да потому что… они, — сбился Ковач. — Они… ну…. Моньяди не станут никому. Ага! Да! Верно! Конечно же! Эмигрантские круги хотят посадить марионетку. Безвольного и глупого короля. Полного идиота. Моньяди никогда им не подчинятся.       — Тогда скажите мне, сколько нас ждали заговорщики? Они вот так и планировали сидеть в глухой обороне? А если бы мы не приплыли? Как эмигранты разрабатывали свой план без связи с самой Слованией? Им колдуны нагадали?       Вацлава веселили попытки Ласло выкрутиться в тех ситуациях, когда тот не знал, что ему ответить. Штефанек в пух и прах разносил версию Ковача, однако мошенник не сдавался, придумывая смешные варианты ответа.       Юлианна молча стояла рядом с писателем и с тревожным видом следила за его разговором с Ласло.       — Иль вы скажете, что люди, которые нас отправили за Моньяди, тоже заговорщики? И они специально повели нас по ложному пути? — в шутку развил идею Ласло Вацлав.       — Да! Очевидно же! Разве нет? Вот, видите, вы сами догадались! — согласился с ним Ковач.       — Мне интересно, откуда тогда вы узнали правду? Заговорщики не привыкли обсуждать свои гениальные планы, крича о них на всю улицу.       — Я… один из них. Меня внедрили в их стан Моньяди. Специально.       — Поразительно! Скажите, почему заговорщики не убили вас вместе с истинными потомками королевского рода? — не удержался от смеха Штефанек.       Вот только услышать ответ Ковача ему не получилось: из отеля вышел Нилаши.       — Я смотрел за вами из окна. И всё слышал. Давай проваливай отсюда, обманщик! Тебя уже раскусили! Вали отсюда! — властным тоном приказал Эрнё.       — Ты не понимаешь? Вас обманывают!       — Да, нас обманывают. Ты нас обманываешь. Тебе повторить?       Предвидя, что дальше начнётся драка, Вацлав увёл Юлианну в сторону. Первым напал Нилаши, что заметили издалека полицейские. Ковач на проверку оказался изворотливым не только на словах, но и на деле: мало того что он увернулся от выпада Эрнё, так ещё и ответным ударом огрел его по лицу. Вскипев, Нилаши ринулся во вторую атаку, и Ласло снова получилось увернуться. Однако бить в ответ начали уже полицейские. В пылу драки слованцы не услышали их команду разойтись. Драться с аламонскими стражами порядка было бесполезно. «Угораздило же влипнуть», — со вздохом сказал Юлианне Вацлав.